Я внимательно осмотрел кровать Левады, но ничего подозрительного не заметил. Точно невзначай столкнул с места подушку – не запрятал ли он под ней электриче­ский фонарь? Нет ничего. Что за напасть? Не превратился же Степан в светлячка!
И решил я насесть на друга и узнать от него, что за фокусы по ночам он выкидывает.
Но поговорить со Степаном не удалось: крепко осерчал я на него.
А дело было так. В перерыве между строевыми занятиями подошли мы с Левадой к ларьку военторга папирос купить. И видим у ларька Зину Звонареву, библиотекаршу нашу. Укладывает она в свою сумочку покупки. Это та самая Зина, которой в Женский день солдаты нашей роты такой букет цветов подарили, что пришлось обе половины двери в библиотеке открывать. Славная она девушка, по­нимающая. Узнает, какая солдатам книга понравилась, громкую читку устроит. Охотников до хороших книг у нас много! Сидим мы и не дышим – слушаем звонкий голосок Зины. А она такая симпатичная, прямо беда – глаз не оторвешь. Волосы под косынкой как спелое жито, а очи точно васильки – синие, синие.
Даже знаменитый наш молчун Степан Левада и тот как зайдет в библиотеку, вроде его кто подменяет, – от­куда только слова у хлопца берутся! И все о книгах да о писателях. Чудо, а не Степан. Академиком скоро станет. Слушает Зина и глаз с него не сводит. Вот до чего ж прият­ная дивчина! На всех у нее внимания хватает. Но кажется мне, что с Левадой она дружит крепче, чем с другими. Даже из городской библиотеки книги ему приносит, вроде в полковой книг для него мало.
Вот с этой самой Зиной Звонаревой встретились мы у ларька военторговского.
Степан поздоровался как старый знакомый и поднялся на ступеньку ларька, почтовую бумагу начал рассматри­вать. Ему этого материала много требуется на письма Василинке. Ну, а я поближе к Зине: «Как, мол, живете да что нового?» Она так охотно отвечает, вроде ей очень приятно со мной беседовать.
Мне бы тут только разговор поддерживать на зависть всем солдатам нашего отделения, которые издали наблю­дают за этой встречей. А я, дурень, размечтался. Смотрю на эту самую Зину и думаю… да, о Марусе Козак нашей яблонивской думаю! Куда там Зине до Маруси! Та как посмотрит на тебя, даже жаром полыхнет. Покраснеешь, а в сердце что-то теплое шевельнется. Никак в очах у Ма­руси бесенята сидят. У Зины же глаза спокойные, внима­тельные. Сама она маленькая, тоненькая, вроде заставил ее наш старшина затянуться ремнем.
За разговором обращаюсь к дяде Саше – продавцу. Меж собой мы «Крючком» его зовем. Старый человек, усы как у Тараса Бульбы, но любит нашего брата под­деть. Говорю ему: «Дайте папирос». – «Каких вам, спра­шивает, «Казбек» или «Дукат»? А ведь знает, усатая бестия, что я самые дешевые курю. И захотелось мне тут блеснуть перед Зиной, показать ей, что Максим Перепе­лица понимает толк в папиросах. «Дайте, говорю, высший сорт – «Казбек», так как до армии я в альпинистах со­стоял».
Вроде Степана кто шилом под бок кольнул – как на­пустился он на меня, как стал при всех отчитывать! Ни Зины, ни дяди Саши не стесняется. Хоть сквозь землю провались. Говорит:
– Солдат по средствам своим должен жить! А ты за один-два раза все гроши выбросишь. Сейчас «Казбек» ку­ришь, а потом «Чужие»? Или хочешь показать, что бога­тый дюже? Как будто никому не известно, что солдат все готовое получает и нет нужды, чтобы деньги у него сот­нями водились.
Так он на меня навалился, молчун этот, что я не стер­пел и отрубил:
– Откуда такой учитель выискался? А если я совсем хочу бросить курить и напоследок решил коробку хоро­ших папирос изничтожить?..
Левада примолк. Взял почтовой бумаги, папирос, что подешевле, и, сказав Зине и продавцу «до свидания», по­бежал к отделению, где солдаты уже кончали перекур. А я держу в руках коробку «Казбека» и не знаю, что мне делать.
Зина смотрит на меня синими глазами и улыбается. Потом говорит:
– Раз бросать курить, так бросайте прямо сейчас, – протянула руку, забрала у меня папиросы и отдала их дя­де Саше. – Только, чтоб это твердо было, как полагается мужчине. Посмотрю, умеете ли вы держать свое слово. А на Степана (так и говорит: «на Степана») обижаться не нужно. Хорошо он сказал. Солдату по средствам надо жить. Да не только солдату, а всякому человеку.
Я хотел что-то ответить, но тут услышал голос сержанта: «Кончай курить!» Впрочем, что я мог ответить? Оконфузил меня Степан. Зина ни с того ни с сего взяла слово, что я курить брошу. А у меня об этом и мысли не было. По-моему, солдат без курева – не солдат.
Уже вслед Зина крикнула мне:
– Приходите вечером со Степой в клуб!..
«Ишь ты, – подумал я, – он уже тебе Степа!..»
Передал я Леваде приглашение Зины, но даже не посмотрел на него – сердился.
– А я и без приглашения должен быть там сегодня, – ответил Степан.
И тут я вспомнил, что он выступает в клубе на чита­тельской конференции, организованной полковой библио­текой.
Словно назло мне, старательно готовился Степан к ве­черу: подшил свежий подворотничок, пуговицы начистил, а над сапогами минут десять трудился. Наконец, ушел, бросив мне в насмешку:
– Счастливого дневальства! (В тот вечер я в наряд заступал.)
Когда хлопцы вернулись из клуба, рассказывали, что после конференции там оркестр играл. И Степан с библио­текаршей целый вечер вытанцовывали. Говорят, Зина сама приглашала его, а Левада глаз не мог оторвать от пола – стеснялся товарищей. Подумаешь, застенчивость какая! А проводить после танцев Зину до проходной будки не постеснялся!..
Тут только меня и осенило. Как же я раньше не до­гадался?! Наверняка между Степаном и Зиной – любовь. Ведь не зря, как придет он в библиотеку, нет конца их раз­говорам. Ни за что Левады не дозовешься. Теперь ясно, что за свет под одеялом зажигал Степан: письма Зины читал или свои сочинял. При дневном свете перед товари­щами совестно – все же знали о Василинке…
И такая меня обида взяла: ведь Василинка – какая дивчина! Как он смеет?..
И уже на это дело стал я глядеть с другой точки зре­ния, я бы сказал – с главной: пришел хлопец родине слу­жить, военную науку познавать, а вместо этого за юбкой бегает, дисциплину нарушает. Срам!
А может, Зина Звонарева сама виновата во всем? Мо­жет, приворожила хлопца синими глазами да ямочками на щеках? Но опять меня сомнение берет: не могла она раз­ве выбрать хлопца покрасивее? Я же, например, не пригля­нулся ей. А ведь Максим Перепелица не хуже Степана!
Даже к зеркалу подошел, чтобы посмотреть на себя. Ну, чем я плох? В плечах широк, лицо круглое, чистое, не закапанное никакими там веснушками. Брови, как смола, черные, глаза веселые. Нос, правда, чуток вздер­нулся. Но это не мешает.
А Степан? По-моему, он тоже не ахти какой красавец. Высокий как верба. Смотрит исподлобья. А губы! У меня такие были после того, как на стадионе футбольный мяч мне в лицо заехал. Да и ходит он как-то по-особому. Шагает широко, не торопясь, словно по лугу идет и осоку ногами подминает. Спокойной походкой хочет уверенность в себе показать. Словом, как ни прикидывай, а Степан сам постарался любовь с Зиной закрутить.
Справедливости ради нужно заметить, что уверенный вид Степана ничего общего не имеет с самомнением, в каком, например, меня раньше упрекали. Думается мне, что эта уверенность – от физической силы Левады и от рассудительности его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50