Едва только посторонились козаки, как грянули с валу картечью. На валу
засуетились, показался сам седой воевода на коне. Ворота отворились, и
выступило войско. Впереди выехали ровным конным строем шитые гусары. За
ними кольчужники, потом латники с копьями, потом все в медных шапках, потом
ехали особняком лучшие шляхтичи, каждый одетый по-своему. Не хотели гордые
шляхтичи смешаться в ряды с другими, и у которого не было команды, тот ехал
один с своими слугами. Потом опять ряды, и за ними выехал хорунжий; за ним
опять ряды, и выехал дюжий полковник; а позади всего уже войска выехал
последним низенький полковник.
- Не давать им, не давать им строиться и становиться в ряды! - кричал
кошевой. - Разом напирайте на них все курени! Оставляйте прочие ворота!
Тытаревский курень, нападай сбоку! Дядькивский курень, нападай с другого!
Напирайте на тыл, Кукубенко и Палывода! Мешайте, мешайте и розните их!
И ударили со всех сторон козаки, сбили и смешали их, и сами смешались. Не
дали даже и стрельбы произвести; пошло дело на мечи да на копья. Все
сбились в кучу, и каждому привел случай показать себя. Демид Попович трех
заколол простых и двух лучших шляхтичей сбил с коней, говоря: Вот добрые
кони! Таких коней я давно хотел достать! И выгнал коней далеко в поле,
крича стоявшим козакам перенять их. Потом вновь пробился в кучу, напал
опять на сбитых с коней шляхтичей, одного убил, а другому накинул аркан на
шею, привязал к седлу и поволок его по всему полю, снявши с него саблю с
дорогою рукоятью и отвязавши от пояса целый черенок с червонцами. Кобита,
добрый козак и молодой еще, схватился тоже с одним из храбрейших в польском
войске, и долго бились они. Сошлись уже в рукопашный. Одолел было уже козак
и, сломивши, ударил вострым турецким ножом в грудь, но не уберегся сам. Тут
же в висок хлопнула его горячая пуля. Свалил его знатнее из панов,
красивейший и древнего княжеского роду рыцарь. Как стройный тополь, носился
он на булатом коне своем. И много уже показал боярской богатырской удали:
двух запорожцев разрубил надвое; Федора Коржа, доброго козака, опрокинул
вместе с конем, выстрелил по коню и козака достал из-за коня копьем; многим
отнес головы и руки и повалил козака Кобиту, вогнавши ему пулю в висок.
- Вот с кем бы я хотел попробовать силы! - закричал незамайковский
куренной атаман Кукубенко.
Припустив коня, налетел прямо ему в тыл и сильно вскрикнул, так что
вздрогнули все близ стоявшие от нечеловеческого крика. Хотел было
поворотить вдруг своего коня лях и стать ему в лицо; но не послушался конь:
испуганный страшным крюком, метнулся на сторону, и достал его ружейною
пулею Кукубенко. Вошла в спинные лопатки ему горячая пуля, и свалился он с
коня. Но и тут не поддался лях, все еще силился нанести врагу удар, но
ослабела упавшая вместе с саблею рука. А Кукубенко, взяв в обе руки свой
тяжелый палаш, вогнал его ему в самые побледневшие уста. Вышиб два сахарные
зуба палаш, рассек надвое язык, разбил горловой позвонок и вошел далеко в
землю. Так и пригвоздил он его там навеки к сырой земле. Ключом хлынула
вверх алая, как надречная калина, высокая дворянская кровь и выкрасила весь
обшитый золотом желтый кафтан его. А Кукубенко уже кинул его и пробился с
своими незамайковцами в другую кучу.
- Эх, оставил неприбранным такое дорогое убранство! - сказал уманский
куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Кукубенком
шляхтич. - Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а такого убранства еще не
видел ни на ком.
И польстился корыстью Бородатый: нагнулся, чтобы снять с него дорогие
доспехи, вынул уже турецкий нож в оправе из самоцветных каменьев, отвязал
от пояса черенок с червонцами, снял с груди сумку с тонким бельем, дорогим
серебром и девическою кудрею, сохранно сберегавшеюся на память. И не
услышал Бородатый, как налетел на него сзади красноносый хорунжий, уже раз
сбитый им с седла и получивший добрую зазубрину на память. Размахнулся он
со всего плеча и ударил его саблей по нагнувшейся шее. Не к добру повела
корысть козака: отскочила могучая голова, и упал обезглавленный труп,
далеко вокруг оросивши землю. Понеслась к вышинам суровая козацкая душа,
хмурясь и негодуя, и вместе с тем дивуясь, что так рано вылетела из такого
крепкого тела. Не успел хорунжий ухватить за чуб атаманскую голову, чтобы
привязать ее к седлу, а уж был тут суровый мститель.
Как плавающий в небе ястреб, давши много кругов сильными крылами, вдруг
останавливается распластанный на одном месте и бьет оттуда стрелой на
раскричавшегося у самой дороги самца-перепела, - так Тарасов сын, Остап,
налетел вдруг на хорунжего и сразу накинул ему на шею веревку. Побагровело
еще сильнее красное лицо хорунжего, когда затянула ему горло жестокая
петля; схватился он было за пистолет, но судорожно сведенная рука не могла
направить выстрела, и даром полетела в поле пуля. Остап тут же, у его же
седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для вязания
пленных, и его же шнуром связал его по рукам и по ногам, прицепил конец
веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков
Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.
Как услышали уманцы, что куренного их атамана Бородатого нет уже в живых,
бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали
совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали:
- Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как
Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как у
старого человека.
Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не стал
отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время военное и
не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им всем,
что недаром выбрали его в атаманы. Почувствовали ляхи, что уже становилось
дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб собраться на другом
конце его. А низенький полковник махнул на стоявшие отдельно, у самых
ворот, четыре свежих сотни, и грянули оттуда картечью в козацкие кучи. Но
мало кого достали: пули хватили по быкам козацким, дико глядевшим на битву.
Взревели испуганные быки, поворотили на козацкие таборы, переломали возы и
многих перетоптали. Но Тарас в это время, вырвавшись из засады с своим
полком, с криком бросился навпереймы.
Поворотило назад все бешеное стадо, испуганное криком, и метнулось на
ляшские полки, опрокинуло конницу, всех смяло и рассыпало.
- О, спасибо вам, волы! - кричали запорожцы, - служили всё походную
службу, а теперь и военную сослужили! - И ударили с новыми силами на
неприятеля.
Много тогда перебили врагов. Многие показали себя: Метелыця, Шило, оба
Пысаренки, Вовтузенко, и немало было всяких других. Увидели ляхи, что плохо
наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворять городские ворота.
Со скрыпом отворились обитые железом ворота и приняли толпившихся, как овец
в овчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников. Многие из запорожцев
погнались было за ними, но Остап своих уманцев остановил, сказавши:
Подальше, подальше, паны-братья, от стен! Не годится близко подходить к
ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34