Результаты новшества были весьма впечатляющими: за год прибыли пиратов удвоились.
Братья Лафит по-прежнему владели личной флотилией, составленной из лучших кораблей и экипажей. В нее входили: «Мизер» и «Дорада» под командованием Жана Лафита (он продолжал выходить в море); «Пти Милан» капитана Гамби, по прозвищу Гамбино; «Шпион» капитана Рене Белюша, дяди Лафитов; «Сенси Джек» капитана Пьера Сикара и «Виктори» капитана Франсуа Сапиа.
Свой авторитет боса Жан Лафит утвердил с самого начала. Первым и единственным инакомыслящим оказался капитан Гамбино, свирепый итальянец, почему-то возмутившийся по поводу терминологии:
– Зачем это нам зваться корсарами? Я был пират и им останусь. Пусть все знают!
Один из подпевал Гамбино тут же подхватил реплику и стал громогласно бахвалиться, что он не признает никакого боса. Как гласит легенда, Жан Лафит на глазах у всех заколол его кинжалом в назидание будущим выскочкам. Убийство это осталось недоказанным, но о нем упоминают в своих заключениях несколько судейских лиц, позже проводивших расследование деятельности Лафита, в том числе судья Уокер. Мне лично этот поступок кажется вполне вероятным при тех обстоятельствах. Любой главарь банды, допускающий, чтобы его публично поносили, недолго удержит власть.
Жан Лафит проводил несколько дней в Баратарии, после чего возвращался в Новый Орлеан, появлялся в «Кафе беженцев», приглашал на ужин полезных людей, которым был полезен и сам. Благодаря кузнецу они делали хорошие деньги и, пользуясь своим влиянием, улаживали отношения с таможней и полицией в случае каких-то осложнений. Жан Лафит прекрасно знал пути к сердцу чиновников, делающие их более понятливыми и готовыми к «сотрудничеству». Новая американская администрация не составляла в этом смысле исключения. И не только в ту эпоху.
Сказать, что Жан Лафит вел двойную жизнь, было бы неверно. У него была тройная, если не четверная жизнь. Он появлялся не только в городе и в Баратарии. В сезон, когда спадала жара, в деревнях выше по течению Миссисипи устраивали танцы; частенько к вечеру там раздавался радостный возглас: «Жан Лафит приехал!» Он прибывал на маленьком паруснике в сопровождении нескольких молодцов, улыбающийся, веселый, щедрый, угощая направо и налево, и проходил круг-другой в танце с местной красавицей, чье сердце чуть не выпрыгивало из груди от счастья. Такой праздник запоминался надолго. Босу льстила популярность. Пользуясь случаем, он успевал шепнуть сельским парням, что морской промысел куда веселее и прибыльнее полевой работы.
Я говорил уже, что тридцатилетний герой, умевший скрыть от посторонних глаз свою вторую, третью и четвертую жизнь, был вдов. Городские дамы усиленно присматривали для него подходящую партию, но джентльмен-корсар с милой улыбкой пока отвергал попытки сватовства.
В описании событий нам еще часто будет встречаться название Баратария. Ряд американских историков утверждают, что это слово означало раньше «обман». Я склонен полагать, что оно восходит к старинному французскому термину из морского права, бывшему синониму пиратства. Баратария фигурирует на французских картах начиная с 1732 года, но есть основания предположить, что морские разбойники гнездились в дельте Миссисипи и раньше. Тем не менее, возможно, американцы и правы, поскольку слово этого корня, помеченное XIII веком, зарегистрировано французскими словарями в значении «обман». Сойдемся на том, что никакого положительного оттенка этот термин не несет.
В описываемую эпоху в Новом Орлеане выходили три французские газеты: «Луизианский курьер», «Новоорлеанская пчела» и «Луизианская газета». Редактор последней, некто Леклерк, был одним из преданнейших друзей Лафита. В конце апреля 1812 года на первой странице его газеты появились две статьи. Одна была напечатана под заголовком «Драгуны заснули» и представляла собой ироническое описание экспедиции, затеянной таможенниками против Баратарии. Сорок драгунов под командованием капитана Холмса отправились на баркасах вниз по рукаву с целью перехватить контрабандистов, перевозивших по ночам нелегальный груз в Новый Орлеан.
Вовремя предупрежденный своими подручными, Лафит той же ночью доставил в город – только другой протокой – огромное количество товара, прибывшего именно тогда, когда незадачливый Холмс возвратился назад не солоно хлебавши. Редактор «Луизианской газеты» не без сарказма писал, что драгуны ничего не заметили потому, что, «будучи более привычны к лошадиному галопу, чем к баюканью баркаса», просто-напросто заснули во время выполнения ответственного задания. Статья вызвала немало смешков, номер шел нарасхват, речистому Леклерку даже пришлось срочно допечатать дополнительный тираж в тысячу экземпляров.
Вторая короткая заметка тоже фигурировала на первой странице под заголовком «Вскоре война». В ней не содержалось никакой иронии.
Сейчас из нашего далека забавно читать, что в то время практически никто в Европе не верил, что Версальский мир (1783), подытоживший Войну за независимость Соединенных Штатов Америки, продлится долго. Меньше всех верила в это Англия и делала все, чтобы подорвать статьи мирного договора. Англичане открыто поддержали восстание индейцев под руководством вождя Текумсена (1810-1811) в Индиане; под предлогом объявленной против наполеоновской Франции блокады британские корабли грубо задерживали американские суда в территориальных водах Соединенных Штатов; английские капитаны рекрутировали американских матросов в их собственных портах. Уже произошло несколько стычек между английскими отрядами и войсками Штатов.
Новоорлеанцы без особого волнения читали публикуемые газетами сообщения на эту тему: предвестники войны имели место «на Севере», иными словами, далеко от дома. Куда больше их интересовали местные новости. Даже летом 1812 года, когда война действительно разразилась и англичане подожгли в Вашингтоне Капитолий, новоорлеанцы нисколько не взволновались. Они продолжали заниматься своими делами, ведь война была где-то за многие сотни километров. Как раз в то лето деятельность пиратов-контрабандистов расцвела особенно пышным цветом.
После смехотворной попытки Холмса досадить нелегальным бизнесменам все вновь вошло, если так можно выразиться, в чинное русло. Храмовый холм превратился в шумное торжище, захваченные товары текли в изобилии и с похвальным постоянством. Баратарийскому тресту «Жан Лафит и К°» впору было начать котироваться на бирже.
«Адвокат Пьер Морель, долголетний поверенный в делах господ братьев Лафит, сообщил, что его клиенты, арестованные в результате недоразумения с таможенными властями, будут немедленно освобождены». Эта коротенькая заметка появилась на второй странице «Луизианской газеты» в последний день ноября 1812 года. Прочтя ее, владелец «Кафе беженцев» во всеуслышание заявил:
– Завтра они появятся здесь!
Это мнение разделяли все.
Однако на следующее утро «Новоорлеанский курьер» напечатал подробности, наводившие на размышления. Никакого недоразумения не было. Просто капитан Холмс повторил операцию, потерпевшую фиаско в апреле, а на сей раз закончившуюся успехом. Двадцать четыре флибустьера плюс их бос с братом оказались за решеткой в Калабусе – построенном испанцами величественном массивном замке, где кроме тюремных камер помещались также суд и городская ратуша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Братья Лафит по-прежнему владели личной флотилией, составленной из лучших кораблей и экипажей. В нее входили: «Мизер» и «Дорада» под командованием Жана Лафита (он продолжал выходить в море); «Пти Милан» капитана Гамби, по прозвищу Гамбино; «Шпион» капитана Рене Белюша, дяди Лафитов; «Сенси Джек» капитана Пьера Сикара и «Виктори» капитана Франсуа Сапиа.
Свой авторитет боса Жан Лафит утвердил с самого начала. Первым и единственным инакомыслящим оказался капитан Гамбино, свирепый итальянец, почему-то возмутившийся по поводу терминологии:
– Зачем это нам зваться корсарами? Я был пират и им останусь. Пусть все знают!
Один из подпевал Гамбино тут же подхватил реплику и стал громогласно бахвалиться, что он не признает никакого боса. Как гласит легенда, Жан Лафит на глазах у всех заколол его кинжалом в назидание будущим выскочкам. Убийство это осталось недоказанным, но о нем упоминают в своих заключениях несколько судейских лиц, позже проводивших расследование деятельности Лафита, в том числе судья Уокер. Мне лично этот поступок кажется вполне вероятным при тех обстоятельствах. Любой главарь банды, допускающий, чтобы его публично поносили, недолго удержит власть.
Жан Лафит проводил несколько дней в Баратарии, после чего возвращался в Новый Орлеан, появлялся в «Кафе беженцев», приглашал на ужин полезных людей, которым был полезен и сам. Благодаря кузнецу они делали хорошие деньги и, пользуясь своим влиянием, улаживали отношения с таможней и полицией в случае каких-то осложнений. Жан Лафит прекрасно знал пути к сердцу чиновников, делающие их более понятливыми и готовыми к «сотрудничеству». Новая американская администрация не составляла в этом смысле исключения. И не только в ту эпоху.
Сказать, что Жан Лафит вел двойную жизнь, было бы неверно. У него была тройная, если не четверная жизнь. Он появлялся не только в городе и в Баратарии. В сезон, когда спадала жара, в деревнях выше по течению Миссисипи устраивали танцы; частенько к вечеру там раздавался радостный возглас: «Жан Лафит приехал!» Он прибывал на маленьком паруснике в сопровождении нескольких молодцов, улыбающийся, веселый, щедрый, угощая направо и налево, и проходил круг-другой в танце с местной красавицей, чье сердце чуть не выпрыгивало из груди от счастья. Такой праздник запоминался надолго. Босу льстила популярность. Пользуясь случаем, он успевал шепнуть сельским парням, что морской промысел куда веселее и прибыльнее полевой работы.
Я говорил уже, что тридцатилетний герой, умевший скрыть от посторонних глаз свою вторую, третью и четвертую жизнь, был вдов. Городские дамы усиленно присматривали для него подходящую партию, но джентльмен-корсар с милой улыбкой пока отвергал попытки сватовства.
В описании событий нам еще часто будет встречаться название Баратария. Ряд американских историков утверждают, что это слово означало раньше «обман». Я склонен полагать, что оно восходит к старинному французскому термину из морского права, бывшему синониму пиратства. Баратария фигурирует на французских картах начиная с 1732 года, но есть основания предположить, что морские разбойники гнездились в дельте Миссисипи и раньше. Тем не менее, возможно, американцы и правы, поскольку слово этого корня, помеченное XIII веком, зарегистрировано французскими словарями в значении «обман». Сойдемся на том, что никакого положительного оттенка этот термин не несет.
В описываемую эпоху в Новом Орлеане выходили три французские газеты: «Луизианский курьер», «Новоорлеанская пчела» и «Луизианская газета». Редактор последней, некто Леклерк, был одним из преданнейших друзей Лафита. В конце апреля 1812 года на первой странице его газеты появились две статьи. Одна была напечатана под заголовком «Драгуны заснули» и представляла собой ироническое описание экспедиции, затеянной таможенниками против Баратарии. Сорок драгунов под командованием капитана Холмса отправились на баркасах вниз по рукаву с целью перехватить контрабандистов, перевозивших по ночам нелегальный груз в Новый Орлеан.
Вовремя предупрежденный своими подручными, Лафит той же ночью доставил в город – только другой протокой – огромное количество товара, прибывшего именно тогда, когда незадачливый Холмс возвратился назад не солоно хлебавши. Редактор «Луизианской газеты» не без сарказма писал, что драгуны ничего не заметили потому, что, «будучи более привычны к лошадиному галопу, чем к баюканью баркаса», просто-напросто заснули во время выполнения ответственного задания. Статья вызвала немало смешков, номер шел нарасхват, речистому Леклерку даже пришлось срочно допечатать дополнительный тираж в тысячу экземпляров.
Вторая короткая заметка тоже фигурировала на первой странице под заголовком «Вскоре война». В ней не содержалось никакой иронии.
Сейчас из нашего далека забавно читать, что в то время практически никто в Европе не верил, что Версальский мир (1783), подытоживший Войну за независимость Соединенных Штатов Америки, продлится долго. Меньше всех верила в это Англия и делала все, чтобы подорвать статьи мирного договора. Англичане открыто поддержали восстание индейцев под руководством вождя Текумсена (1810-1811) в Индиане; под предлогом объявленной против наполеоновской Франции блокады британские корабли грубо задерживали американские суда в территориальных водах Соединенных Штатов; английские капитаны рекрутировали американских матросов в их собственных портах. Уже произошло несколько стычек между английскими отрядами и войсками Штатов.
Новоорлеанцы без особого волнения читали публикуемые газетами сообщения на эту тему: предвестники войны имели место «на Севере», иными словами, далеко от дома. Куда больше их интересовали местные новости. Даже летом 1812 года, когда война действительно разразилась и англичане подожгли в Вашингтоне Капитолий, новоорлеанцы нисколько не взволновались. Они продолжали заниматься своими делами, ведь война была где-то за многие сотни километров. Как раз в то лето деятельность пиратов-контрабандистов расцвела особенно пышным цветом.
После смехотворной попытки Холмса досадить нелегальным бизнесменам все вновь вошло, если так можно выразиться, в чинное русло. Храмовый холм превратился в шумное торжище, захваченные товары текли в изобилии и с похвальным постоянством. Баратарийскому тресту «Жан Лафит и К°» впору было начать котироваться на бирже.
«Адвокат Пьер Морель, долголетний поверенный в делах господ братьев Лафит, сообщил, что его клиенты, арестованные в результате недоразумения с таможенными властями, будут немедленно освобождены». Эта коротенькая заметка появилась на второй странице «Луизианской газеты» в последний день ноября 1812 года. Прочтя ее, владелец «Кафе беженцев» во всеуслышание заявил:
– Завтра они появятся здесь!
Это мнение разделяли все.
Однако на следующее утро «Новоорлеанский курьер» напечатал подробности, наводившие на размышления. Никакого недоразумения не было. Просто капитан Холмс повторил операцию, потерпевшую фиаско в апреле, а на сей раз закончившуюся успехом. Двадцать четыре флибустьера плюс их бос с братом оказались за решеткой в Калабусе – построенном испанцами величественном массивном замке, где кроме тюремных камер помещались также суд и городская ратуша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102