Работы при сооружении Панамского канала в XIX веке изменили конфигурацию реки Чагрес. А тогда, в 1671 году, широкая в устье, она резко сужалась в нескольких километрах выше по течению. Ширина ее была не больше сорока метров, и река мчалась, стиснутая меж высоких, обрывистых берегов, заросших неприступной чащобой. Форт Сан-Лоренсо скрылся из виду еще до того, как экспедиция добралась до места сужения реки.
Войско насчитывало тысячу четыреста человек, семь баркасов, пятьдесят шесть шлюпок и пирог; собрать и рассадить его – уже одно это было непростой задачей. Когда наконец тронулись в путь, солнце стояло в зените. В девственном лесу царила тишина, прерываемая трелями птиц и стрекотом насекомых. С обоих берегов несся запах мимоз, дурмана, огромных цветов жасмина и псидиума. Потоки пьянящих ароматов смыкались над водой, образуя как бы вторую, воздушную реку.
Флибустьеры с удивлением принюхивались к необычной гамме запахов, в которой им знаком был лишь залах их потных тел. «Мы были стиснуты, как сельди в бочках, в баркасах и пирогах», – писал Эксмелин. У Моргана не было другого выхода: лодок было мало, а народу – много, и все, как он считал, потребуются в бою. Перед посадкой адмиралу пришлось скрепя сердце отказаться от продовольствия. Оставалось надеяться на «подножный корм» – селения и испанские посты, расположение которых было известно из донесений лазутчиков.
Через несколько часов пираты, разморенные жарой и мерным плеском весел, начали дремать в лодках. Внезапно их вырвал из сна пронзительный треск с обоих берегов: аисты, разноцветные попугаи ара и обезьяны дружным хором приветствовали пришельцев. Огромные бабочки зароились над лодками. Гребцы-индейцы отвечала обезьянам гортанными выкриками. Флибустьеры, приободрившись, затянули песню. Вытянувшаяся по реке гигантская вереница разномастных посудин напоминала праздничную процессию.
Лодки медленно двигались против течения. Лоцманы-индейцы, вызволенные с испанской каторги, с удовольствием узнавали родные места. Задирая головы к верхушкам деревьев, они по солнцу следили за временем. Близились сумерки, вода наливалась свинцом по мере того, как темнело небо. Песни смолкали. Неясные громады берегов, казалось, совсем стиснули реку, запах болотной тины все отчетливей проступал сквозь аромат цветов. Лодочная флотилия входила в зону порогов, движение совсем замедлилось.
Наконец выдалось спокойное место, лоцманы жестами указали на небольшой островок посреди реки. Пора – ночь была совсем близко, через несколько минут наступила кромешная тьма. Прижавшись друг к другу в узких скорлупках, бесстрашные флибустьеры озирались вокруг, тревожно прислушивались к ночному концерту сельвы. Кто слышал хоть раз в жизни эту какофонию, тот не забудет ее никогда. Свист, квохтанье, плеск, щелканье клювов, треск сухих веток, скрежет, улюлюканье, бесконечные вскрики птиц пересмешников и сотни других самых невероятных звуков. А в интервалах явственно доносился хриплый рык ягуара.
На утро следующего дня показалось местечко Хуан-Кальего (ныне город Гатун), где, по сведениям Моргана, стоял слабый испанский гарнизон.
– Перебьем солдат и заберем провизию, – распорядился он.
Расчет не оправдался. Ни одной живой души: домишки и жалкие хижины были пусты, ни одной унции кукурузы, ни одного поросенка, даже ни одной собаки. Пришлось двигаться дальше на голодный желудок.
Река стала совсем мелкой. Было велено выгрузиться из лодок, оставив там больных (то были жертвы малярийных комаров), и лезть на берег. Продвижение колонны совсем замедлилось. Несколько человек умерли от укусов ядовитых змей, водившихся здесь во множестве.
Морган выслал вперед и на фланги дозоры, чтобы обнаружить испанцев. Результат – ноль. Все кругом было пусто, хижины на опушках покинуты, ни скота, ни птицы, ни зерна; даже овощи на огородах были вырыты, а фрукты сорваны, плантации перепаханы или уничтожены. Тактика «выжженной земли». Удивительное дело: среди густейшей в мире растительности люди оказались более голодными, чем в пустыне! Пытаться охотиться в этих зарослях – напрасная затея. Самые смелые не могли сделать и шага в сторону от тропы: путь преграждали лианы. А в высокой траве кишели змеи.
На четвертый день кошмарного похода они натолкнулись на испанскую «засеку» – снова ни единого защитника, ни грамма провизии. Флибустьеры обнаружили несколько канастр (сшитых из шкур ларей) – конечно же пустых; но они настолько оголодали, что стали есть шкуры. Пираты соскребали с них остатки ворса, разрезали на узкие ремни, отбивали о камни и вываривали несколько часов. Те, кому не досталось канастр, жевали траву и листья. По счастью, на следующий день их ждала удача: дозорные обнаружили набитый кукурузой тайник. Морган распорядился накормить самых ослабленных.
Адмирал рассчитывал, что пост Крус, где тропа отклонялась от берега реки в глубь леса, испанцы не смогут эвакуировать полностью. Действительно, поначалу предположение казалось верным: на утро шестого дня из-за завала, преграждавшего дорогу, загремели выстрелы. Ответные залпы флибустьеров рассеяли испанцев.
В километре дальше произошла совсем странная вещь. Люди, шедшие в голове колонны, вдруг стали падать замертво. Врага не было видно. Полная тишина. Раненые пытались вытащить из тел заостренные палочки с оперением – индейские стрелы. Колонна смешалась, многие бросились назад. Как сражаться с невидимым врагом? А стрелы продолжали лететь в людскую гущу.
Морган приказал рассредоточиться, пираты залегли и начали вслепую стрелять по кустам. Пальба прекратилась, когда индейцы исчезли, растворившись в зеленом мареве. Час спустя впереди к небу поднялся столб дыма.
– Испанцы жгут кустарник. Продолжать двигаться цепью! – скомандовал Морган.
Нет, то полыхал не кустарник, а селение Крус. Флибустьеры, задыхаясь от бега, встали на окраине, глядя на пожарище. Огонь не оставил ничего. Испанцы продолжали упорно следовать избранной тактике. Не успели сгореть только склады с каменными стенами. Там нашли несколько ящиков прошлогодних сухарей. Этими зачерствевшими сухарями заедали кошек и собак, которых удалось отловить и изжарить. В погребах обнаружили также бочонки с перуанским вином. Первые пираты, ослабленные голодом и мучительным маршем, едва отведав этого напитка, в беспамятстве свалились наземь. Морган велел предупредить, что вино отравлено.
– Виват яду! – кричали пираты, наливая себе полные котелки.
Восемь лье отделяют Крус от Панамы. Даже сегодня, несмотря на оживленное движение по каналу, эта часть перешейка выглядит безлюдной. В окна электропоезда, если только слепящее солнце не заставляет опустить жалюзи, взору пассажиров открывается каменистая пустынная местность. Воздух кажется застойным, словно ветры с обоих океанов по взаимной договоренности останавливаются в этой пограничной зоне. В небе, не обращая внимания на достижения цивилизации, парят, словно куски сажи, огромные птицы стервятники. Совершенно так же они вились, выискивая поживу, над моргановской колонной. Птицы привыкли за долгие века собирать с людей дань...
Но пираты считали, что худшее позади – наконец-то они вышли на столбовую дорогу, ту самую караванную тропу, по которой испанцы перевозили награбленное у индейцев золото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102