* * *
После казни Лайла Хупера (он получил пулю в затылок) я навестил Попечителей, сидевших в конюшне. Текс Джонсон был все еще приколочен гвоздями к крестовине на чердаке, над их головами, и они об этом знали.
Но прежде чем рассказывать об этом, я, пожалуй, расскажу, как я поступил на работу в Афинскую тюрьму.
* * *
Значит, сижу я тогда, в 1991, у стойки бара в кафе «Черный Кот», потягиваю свой Будвейзер, то есть «итальяшку». Мюриэль Пэк рассказывает, как это было здорово — она сама видела все мотоциклы, лимузины, всех знаменитостей прямо перед входом в кафе. Она поверить не могла, что находится в двух шагах от Глории Уайт и Генри Киссинджера.
Несколько веселых гуляк вошли в кафе — кому надо было выпить воды, кому в туалет. Артур К. Кларк обеспечил все, кроме воды и туалета. И Мюриэль осмелилась спросить кое-кого из гостей, кто они такие и чем занимаются.
Трое из них были Черные. Одна из них, Черная женщина, только что выиграла 57 000 000 долларов в Лотерее Штата Нью-Йорк, а 2 других Черных были игроки в бейсбол, и зашибали они по 3 000 000 долларов в год.
Белый, который держался в сторонке и, похоже, не знал, куда приткнуться, по словам Мюриэль, оказался обозревателем книжного отдела «Нью-Йорк Тайме». Он написал восторженный отзыв на автобиографию Кларка, «Не стыдитесь своих денег».
Один из тех, кто зашел воспользоваться туалетом, был автором страшных рассказов, по которым было снято множество фильмов ужасов, пользовавшихся неслыханным успехом. Я вспомнил, что читал несколько его книжек во Вьетнаме — как ни в чем не повинных людей убивали ожившие мертвецы, разгуливавшие с топорами, кинжалами и прочим оружием.
Одну из книжечек я передал Джеку Паттону, а потом спросил, какого он о ней мнения. Но не стал ждать ответа, а сказал сам:
— Не стоит трудиться, Джек. Я сам знаю. Ты чуть не лопнул со смеху.
— Это не все, майор Хартке, — ответил он. — Я придумал, про что ему надо написать в следующей книжке.
— Про что? — спросил я.
— Про Б-52, — сказал он. — Кругом сплошная кровь и расплющенные кишки.
* * *
Один из посетителей туалета, который по секрету сказал Мюриэль, что у него понос, и спросил, нет ли у нее в аптечке какого-нибудь лекарства, оказался Космонавтом на пенсии, она его узнала в лицо, но фамилию не вспомнила. Она то и дело видела его в рекламных роликах — он рекламировал лекарства от головной боли и дом для престарелых в Какао-Бич, во Флориде, неподалеку от мыса Кеннеди.
Похоже, что Артур К. Кларк, помимо своих многочисленных занятий, имел еще и причуду — коллекционировать людей. Он приглашал людей, которых почти не знал, но которые чем-то привлекли его внимание, и они шли на его приемы, да как! Еще 1, как Мюриэль мне сказала, получил в наследство от отца картину Марка Ротко, и продал ее только что за 37 000 000 долларов — это рекордная цена за работу американского художника.
Сам Ротко давным-давно покончил с собой.
С него хватило.
Он вышел из игры.
* * *
— Она такая коротышка, — сказала мне Мюриэль. — Я прямо удивилась, какая она маленькая.
— Кто? — сказал я.
— Глория Уайт, — сказала она.
* * *
Я спросил, как ей понравился Генри Киссинджер. Она сказала, что у него голос обалденный.
Я его видел, на Лужайке в колледже. И хотя я послужил пешкой в его политической игре, я не чувствовал, чтобы нас что-то связывало. Его лицо показалось мне знакомым. Он вполне мог оказаться, как Глория Уайт, акте— ром, которого я видел во множестве фильмов.
Однажды он мне приснился, уже здесь, в тюрьме. Он был женщиной. Он был цыганкой-гадалкой и смотрел в свой хрустальный шар, не говоря ни слова.
* * *
Я сказал Мюриэль:
— Не нравится мне ваш вид.
— Что? — сказала она.
— Вид у вас очень усталый, — сказал я. — Спите хорошо?
— Спасибо, нормально, — сказала она.
— Простите, — сказал я. — Конечно, это не мое дело. Просто вы так живо рассказывали про этих мотоциклистов. А потом вы замолчали, как будто сняли маску, и мне показалось, что вы измотались вконец.
Мюриэль знала, кто я такой. Она видела меня не меньше двух раз в неделю в обществе Милдред и Маргарет, пока кафе-мороженое еще работало. Так что мне не пришлось говорить ей, что и я, как она, практически одинок. Она своими глазами видела, как я добр и терпелив со своими более чем бесполезными родственницами.
Так что она была заранее ко мне расположена. Она мне доверяла и с неподдельной благодарностью откликнулась на мою заботу о ее благополучии.
— Если хотите знать правду, — сказала она, — я почти и не сплю, все переживаю за детишек. Их у нее было 2.
— Сейчас дела так плохи, — сказала она, — что я даже не знаю, смогу ли послать хоть 1 из них в колледж. Я из семьи, где все учились в колледже, не видя в этом ничего особеного. Теперь все позади. И ни 1 из них не занимается спортом.
Мы могли бы стать любовниками прямо в ту ночь, а не 2 недели спустя, если бы в кафе не ворвался разъяренный, похожий на чудовищную глыбу толстяк, с воплем:
— Где он, этот щенок? Подавайте его сюда! Он спрашивал про мальчишку, который работал после школы в Таркингтоновской конюшне, чей велосипед я украл. Я оставил велосипед на самом виду, возле входа. Все заведения и лавки на Клинтон-стрит были закрыты, от причала до середины холма. Так что единственное место, где мог быть этот паренек, — кафе «Черный Кот», или, что еще хуже, один из фургончиков на стоянке за домом.
* * *
Я сделал вид, что я тут ни при чем.
Мы с ним вышли на улицу, посмотреть, о каком таком велосипеде он говорит. Я выдвинул теорию, что мальчик ни в чем не виноват, он хороший малый, и его тут духу не было, а какой-то злодей стащил у него велосипед и бросил здесь. Тогда он кинул велосипед в кузов своего потрепанного пикапа и сказал, что опаздывает, надо договориться о работе в тюрьме, на том берегу.
— А какая работа? — спросил я. И он сказал:
— Они там набирают учителей.
Я спросил, можно ли мне поехать с ним. Он сказал:
— Только если ты не собираешься учить тому, чему могу учить я.
— Возьмусь за все, что тебе не подойдет, — сказал я.
— Я хочу учить столярному делу, — сказал он. — Ты хочешь учить столярному делу?
— Нет, — сказал я.
— Честное слово? — сказал он.
— Честное слово, — сказал я.
— 0'кей, — сказал он. — Давай, влезай.
30

* * *
Чтобы вам стало понятно, как рядовые охранники в Афинах относились к белым людям — а о Черных и говорить нечего, — вы должны знать, что почти все они были родом с самого северного из островов Японии — Хоккайдо. Примитивные аборигены на Хоккайдо, айны, считаются ужасными уродами, потому что они такие бледнолицые и волосатые — настоящие Белые люди. С генетической точки зрения они такие же белые, как Нэнси Рейган. Их далекие предки совершили ошибку: когда их стали угнетать и унижать более высокоразвитые цивилизации Востока, они подались на север, вместо того, чтобы уйти на запад, в Европу, а затем, само собой, и в Западное полушарие.
Эти Белые люди с Хоккайдо здорово просчитались. Они отстали практически ото всех. А когда человек, собиравшийся учить столярному делу, и я появились у ворот, которые выходят на дорогу через Национальный лесной заповедник, там стояли на часах 2 свеженьких новобранца, только что с Хоккайдо. Благодаря нашей Белой коже мы им внушали не больше уважения, чем пара пьяных и буйных Арапахо.
* * *
Человек, собиравшийся преподавать столярное дело, назвался Джоном Доннером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65