Но Артур К. Кларк сотворил все это на самом деле, с помощью современной технологии и кучи денег!
Мотоциклисты в блещущих золотом шлемах выстроились в каре по периметру Лужайки, спиной к центру, и их могучие машины храпели и ржали, как бешеные кони.
Рабочие в белых комбинезонах принялись надувать воздушный шар.
Грузовик с радиоустановкой растерзал воздух в клочки, транслируя оглушительный джаз из волынок.
Артур Кларк, сидя в седле мотоцикла, смотрел в мою сторону. Оказалось, что его закадычные друзья, члены Попечительского Совета, приветствовали его из окон строения, находившегося прямо у меня за спиной. Я почувствовал себя глубоко оскорбленным очередным доказательством того, что большие деньги могут купить большую удачу.
Я нарочно зевнул. Я повернулся спиной и к нему, и к его показухе. Я пошел прочь, всем своим видом показывая, что у меня есть дела поинтереснее, чем глазеть на придурка.
Из-за этого я не видел, как воздушный шар сорвался с привязи и, свободный, как и я, поплыл над озером, над тюрьмой на том берегу,
* * *
Заключенные на том берегу внешнего мира не видели, им было видно только небо. Те, кто оказался на прогулочном дворе, видели, как там, вверху, промелькнул замок. Интересно, какое объяснение им пришло в голову?
«Есть в мире тьма, Гораций, кой-чего, что вашей философии не снилось". — Бартлетт, «Крылатые слова».
Надутый замок с обрывком каната, игрушка ветра, был очень похож на меня. Это сходство было настолько велико, что я тоже неожиданно явился в тюрьму в тот же день, еще засветло.
Если бы шар плыл близко к земле, как я, его бы непременно мотало из стороны в сторону, прежде чем он набрал бы достаточную высоту и настоящий ветер унес бы его за озеро. Но меня заставляли двигаться зигзагами не случайные порывы ветра, а нежелание наткнуться на того, кто мог причинить мне еще какие-то неприятные ощущения. В частности, мне совсем не хотелось столкнуться с Зузу Джонсон или с готовой к отъезду Приглашенной Художницей, Памелой Форд Холл.
Но жизнь есть жизнь, и я, конечно, столкнулся и с той, и с другой.
* * *
Я предпочел бы встретиться с Зузу, а не с Памелой, потому что Памела совсем раскисла, а Зузу — нет. Но, как я уже сказал, мне пришлось повстречаться с обеими.
Памела пришла в безутешное отчаяние вовсе не из-за меня. Всему виной была ее личная, персональная выставка в Буффало, месяца за два до того. То, что там случилось, показалось смешным всем, кроме нее, и об этом раззвонили и газеты, и ТВ. На пару дней случившееся отвлекло зрителей от сообщений о стремительном росте ледниковых шапок на полюсах и о пустынях на месте дождевых лесов Амазонки. И еще, конечно, об очередном разбитом танкере с нефтью. Эта нефть у них вроде дежурного блюда.
И если Денвер, и Санта Фе, и Гавр, что во Франции, пока еще не эвакуированы из-за загрязнения питевой воды радиоактивными отходами, то это не за горами.
* * *
То, что случилось на персональной выставке Памелы, дало многим лишний повод для того, чтобы позубоскалить над современным искусством — мол, только богачи делают вид, что оно им нравится.
Как я уже говорил, Памела работала с полиуретаном, который легко поддается обработке и практически невесом, а при нагревании пахнет мочой. Она вытачивала небольшие фигурки, женщин в широких кринолинах, которые сидели, согнувшись, так что нельзя было рассмотреть их лица. В коробку из-под ботинок свободно помещалась 1 из них.
Их расставили по пьедестальчикам в Буффало, но приклеивать не стали. Никаких сквозняков не предвиделось, потому что между фигурками и главным входом в музей, обращенным к озеру Эри, были 3 закрытых двери.
* * *
Музей, новехонький Хэнсовский Центр Искусств, подарила городу наследница Рокфеллеров, живущая в Буффало, — она получила крупную сумму за проданный японцам Рокфеллеровский центр на Манхэттене. Это была старушка в инвалидной коляске. Нет, на мине во Вьетнаме она не подрывалась. Я думаю, она просто обезножела от старости, да и устала ждать, пока все владения Рокфеллеров будут распроданы и ей, наконец, перепадет хоть немного наличных денег.
Пресса присутствовала потому, что это было торжественное открытие Центра. Персональная выставка работ Памелы, которые она называла «Леди— Колокольчики», оказалась здесь случайно, и она разместилась в галерее, где играл струнный квартет и подавали тосты и шампанское. Все были в смокингах.
Дарительница, мисс Хэнсон, явилась последней. Ее вместе с коляской доставили на верхнюю ступеньку лестницы. А потом все 3 двери, отгораживавших Леди-Колокольчиков Памелы от Северного Полюса, распахнули настежь. И все Леди-Колокольчики слетели со своих пьедсстальчиков. Они прошелестели по полу и собрались кучкой возле деревянных плинтусов, за которыми были скрыты трубы парового отопления.
Камеры телевидения запечатлели все, за исключением запаха разогретого полиуретана. Какое отдохновение от мирских забот! Кто это говорит, что ежедневные новости — сплошная чернуха?
24
* * *
Памела, в мрачном настроении, сидела возле конюшни. Тень Мушкет-горы пока еще сюда не достигала. До заката оставалось еще 7 часов.
До массового пробега из тюрьмы оставались годы, а в том месте уже были зарыты два человеческих тела и одна голова, Про два тела знали все, потому что они были погребены с почестями и над ними водрузили надгробье. А вот голова явилась полной неожиданностью, когда стали рыть новые могилы после побега, с помощью эскаватора.
Чья это была голова?
* * *
Те 2 тела, которые всем были знакомы, принадлежали первому в Таркинггоне учителю Ботаники и Немецкого и Игры на флейте, мастеру— пивовару Герману Шульцу, и его жене, Софии. Они умерли почти в один день, во время эпидемии дифтерита в 1893 году. Могилы были еще довольно свежие в тот день, когда меня выгнали, хотя общее надгробье насчитывало 98 лет. Тела перезахоронили, а надгробье передвинули, чтобы освободить место для Павильона Пахлави.
Гробовщик из городка внизу, который взялся за эту работу в 1987 году, сообщил, что тела на удивленье хорошо сохранились. Он звал меня посмотреть, но я сказал, что верю ему на слово.
* * *
Можете себе представить? После кучи трупов, которые я видел, а отчасти и сам нагромоздил во Вьетнаме, я не мог себя заставить взглянуть еще на два трупа, которые ко мне не имели ни малейшего отношения. Ничего не понимаю. Разве что я опять стал в душе маленьким, невинным мальчуганом.
Я пролистал «Библию Атеиста» и «Крылатые слова» Бартлетта, надеясь найти какой-нибудь намек на подобную неожиданную чувствительность. Лучше всего подходит к случаю то, что леди Макбет сказала своему мужу— подкаблучнику:
— Фи! Воин, и вдруг испугался?
* * *
Кстати, об Атеизме: мы с Джеком Паттоном как-то раз во Вьетнаме пошли на проповедь, которую читал самый высокопоставленный капеллан в армии. Он был в чине генерала.
Вся проповедь была построена на том, в чем он был твердо уверен: в окопах Атеистов нет.
После проповеди я спросил у Джека, что он думает, и он сказал:
— Вот тебе армейский священник, который пороху не нюхал.
* * *
Гробовщик, теперь, кстати, тоже зарытый в траншее возле конюшни, по имени Норман Апдайк, был потомком первых голландских поселенцев. Он тогда, в 1987 году, добавил, с веселой развязностью, что люди обычно не понимают, быстро ли все разлагается, превращаясь в старую добрую грязь, или в удобрение, или в прах и пыль, и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Мотоциклисты в блещущих золотом шлемах выстроились в каре по периметру Лужайки, спиной к центру, и их могучие машины храпели и ржали, как бешеные кони.
Рабочие в белых комбинезонах принялись надувать воздушный шар.
Грузовик с радиоустановкой растерзал воздух в клочки, транслируя оглушительный джаз из волынок.
Артур Кларк, сидя в седле мотоцикла, смотрел в мою сторону. Оказалось, что его закадычные друзья, члены Попечительского Совета, приветствовали его из окон строения, находившегося прямо у меня за спиной. Я почувствовал себя глубоко оскорбленным очередным доказательством того, что большие деньги могут купить большую удачу.
Я нарочно зевнул. Я повернулся спиной и к нему, и к его показухе. Я пошел прочь, всем своим видом показывая, что у меня есть дела поинтереснее, чем глазеть на придурка.
Из-за этого я не видел, как воздушный шар сорвался с привязи и, свободный, как и я, поплыл над озером, над тюрьмой на том берегу,
* * *
Заключенные на том берегу внешнего мира не видели, им было видно только небо. Те, кто оказался на прогулочном дворе, видели, как там, вверху, промелькнул замок. Интересно, какое объяснение им пришло в голову?
«Есть в мире тьма, Гораций, кой-чего, что вашей философии не снилось". — Бартлетт, «Крылатые слова».
Надутый замок с обрывком каната, игрушка ветра, был очень похож на меня. Это сходство было настолько велико, что я тоже неожиданно явился в тюрьму в тот же день, еще засветло.
Если бы шар плыл близко к земле, как я, его бы непременно мотало из стороны в сторону, прежде чем он набрал бы достаточную высоту и настоящий ветер унес бы его за озеро. Но меня заставляли двигаться зигзагами не случайные порывы ветра, а нежелание наткнуться на того, кто мог причинить мне еще какие-то неприятные ощущения. В частности, мне совсем не хотелось столкнуться с Зузу Джонсон или с готовой к отъезду Приглашенной Художницей, Памелой Форд Холл.
Но жизнь есть жизнь, и я, конечно, столкнулся и с той, и с другой.
* * *
Я предпочел бы встретиться с Зузу, а не с Памелой, потому что Памела совсем раскисла, а Зузу — нет. Но, как я уже сказал, мне пришлось повстречаться с обеими.
Памела пришла в безутешное отчаяние вовсе не из-за меня. Всему виной была ее личная, персональная выставка в Буффало, месяца за два до того. То, что там случилось, показалось смешным всем, кроме нее, и об этом раззвонили и газеты, и ТВ. На пару дней случившееся отвлекло зрителей от сообщений о стремительном росте ледниковых шапок на полюсах и о пустынях на месте дождевых лесов Амазонки. И еще, конечно, об очередном разбитом танкере с нефтью. Эта нефть у них вроде дежурного блюда.
И если Денвер, и Санта Фе, и Гавр, что во Франции, пока еще не эвакуированы из-за загрязнения питевой воды радиоактивными отходами, то это не за горами.
* * *
То, что случилось на персональной выставке Памелы, дало многим лишний повод для того, чтобы позубоскалить над современным искусством — мол, только богачи делают вид, что оно им нравится.
Как я уже говорил, Памела работала с полиуретаном, который легко поддается обработке и практически невесом, а при нагревании пахнет мочой. Она вытачивала небольшие фигурки, женщин в широких кринолинах, которые сидели, согнувшись, так что нельзя было рассмотреть их лица. В коробку из-под ботинок свободно помещалась 1 из них.
Их расставили по пьедестальчикам в Буффало, но приклеивать не стали. Никаких сквозняков не предвиделось, потому что между фигурками и главным входом в музей, обращенным к озеру Эри, были 3 закрытых двери.
* * *
Музей, новехонький Хэнсовский Центр Искусств, подарила городу наследница Рокфеллеров, живущая в Буффало, — она получила крупную сумму за проданный японцам Рокфеллеровский центр на Манхэттене. Это была старушка в инвалидной коляске. Нет, на мине во Вьетнаме она не подрывалась. Я думаю, она просто обезножела от старости, да и устала ждать, пока все владения Рокфеллеров будут распроданы и ей, наконец, перепадет хоть немного наличных денег.
Пресса присутствовала потому, что это было торжественное открытие Центра. Персональная выставка работ Памелы, которые она называла «Леди— Колокольчики», оказалась здесь случайно, и она разместилась в галерее, где играл струнный квартет и подавали тосты и шампанское. Все были в смокингах.
Дарительница, мисс Хэнсон, явилась последней. Ее вместе с коляской доставили на верхнюю ступеньку лестницы. А потом все 3 двери, отгораживавших Леди-Колокольчиков Памелы от Северного Полюса, распахнули настежь. И все Леди-Колокольчики слетели со своих пьедсстальчиков. Они прошелестели по полу и собрались кучкой возле деревянных плинтусов, за которыми были скрыты трубы парового отопления.
Камеры телевидения запечатлели все, за исключением запаха разогретого полиуретана. Какое отдохновение от мирских забот! Кто это говорит, что ежедневные новости — сплошная чернуха?
24
* * *
Памела, в мрачном настроении, сидела возле конюшни. Тень Мушкет-горы пока еще сюда не достигала. До заката оставалось еще 7 часов.
До массового пробега из тюрьмы оставались годы, а в том месте уже были зарыты два человеческих тела и одна голова, Про два тела знали все, потому что они были погребены с почестями и над ними водрузили надгробье. А вот голова явилась полной неожиданностью, когда стали рыть новые могилы после побега, с помощью эскаватора.
Чья это была голова?
* * *
Те 2 тела, которые всем были знакомы, принадлежали первому в Таркинггоне учителю Ботаники и Немецкого и Игры на флейте, мастеру— пивовару Герману Шульцу, и его жене, Софии. Они умерли почти в один день, во время эпидемии дифтерита в 1893 году. Могилы были еще довольно свежие в тот день, когда меня выгнали, хотя общее надгробье насчитывало 98 лет. Тела перезахоронили, а надгробье передвинули, чтобы освободить место для Павильона Пахлави.
Гробовщик из городка внизу, который взялся за эту работу в 1987 году, сообщил, что тела на удивленье хорошо сохранились. Он звал меня посмотреть, но я сказал, что верю ему на слово.
* * *
Можете себе представить? После кучи трупов, которые я видел, а отчасти и сам нагромоздил во Вьетнаме, я не мог себя заставить взглянуть еще на два трупа, которые ко мне не имели ни малейшего отношения. Ничего не понимаю. Разве что я опять стал в душе маленьким, невинным мальчуганом.
Я пролистал «Библию Атеиста» и «Крылатые слова» Бартлетта, надеясь найти какой-нибудь намек на подобную неожиданную чувствительность. Лучше всего подходит к случаю то, что леди Макбет сказала своему мужу— подкаблучнику:
— Фи! Воин, и вдруг испугался?
* * *
Кстати, об Атеизме: мы с Джеком Паттоном как-то раз во Вьетнаме пошли на проповедь, которую читал самый высокопоставленный капеллан в армии. Он был в чине генерала.
Вся проповедь была построена на том, в чем он был твердо уверен: в окопах Атеистов нет.
После проповеди я спросил у Джека, что он думает, и он сказал:
— Вот тебе армейский священник, который пороху не нюхал.
* * *
Гробовщик, теперь, кстати, тоже зарытый в траншее возле конюшни, по имени Норман Апдайк, был потомком первых голландских поселенцев. Он тогда, в 1987 году, добавил, с веселой развязностью, что люди обычно не понимают, быстро ли все разлагается, превращаясь в старую добрую грязь, или в удобрение, или в прах и пыль, и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65