Все дружно закивали. Среди сидящих за столом не было ни одного человека, близкого к науке. Я знаю.
— Когда я тут училась, вы предсказывали Конец Света, — сказала она, — только в тот раз нас должны были убить радиоактивные отходы и кислотные дожди. Но мы живехоньки. И в добром здравии. И все тут в добром здравии. Вот вам!
Она пожала плечами.
— А что касается всего прочего, — добавила она, — мне жаль, что я это слышала. Это отвратительно. Если вы будете еще раз слушать эти гадости, я, скорее всего, встану и уйду.
Господи, пронеси! Что она имела в виду, говоря «все прочее»? Что это они уже слушали без меня и собираются слушать снова в моем присутствии? Неужели я еще не слышал самое ужасное?
Оказывается, нет.
16

* * *
«Все прочее» хранилось в папке из манильского картона, лежавшей на столе перед Джейсоном Уайлдером. Так Манила снова сыграла важную роль в моей жизни. На этот раз, однако, обошлось без «Сладкого Роб Роя» со льдом.
В папке хранились рапорты частного детектива, которого Уайлдер нанял следить за моей личной жизнью. Они касались только второго семестра, так что эпизода в скульптурной студии там не было. Легавый донес о 3 из 7 встреч с Приглашенной Художницей, о 2 с женщиной от ювелирной компании, принимавшей заказы на кольца классов, и о 30 или около того — с Зузу Джонсон, женой Президента. Он не пропустил ничего из наших с Зузу выходок за весь второй семестр. Только 1 эпизод он истолковал неправильно: когда я поднялся на чердак конюшни, где покоились Лютцевы колокола до постройки башни и где 2 года назад был распят Текс Джонсон Я пошел туда с теткой студента. Она хотела посмотреть на старинные соединения балок с центральным брусом — по профессии она была архитектор. Оперативник решил, что мы с ней занимались там любовью. Ничего подобного.
Любовью мы занимались поближе к вечеру, в каптерке при конюшне, в тени Мушкет-горы на закате.
* * *
Ознакомиться с содержимым уайлдеровской папки мне предстояло только через 10 минут. Уайлдер и еще кое-кто из присутствующих хотели разобраться, обсудить, что их так беспокоит в моем поведении — а именно, тот вред, который я, по их соображениям, причиняю юным умам. Мои сексуальные подвиги с женщинами старше меня Попечителей не особенно интересовали — о Президенте Колледжа я не говорю, — разве что в качестве подручного средства, которое очень пригодится, чтобы не пришлось возиться с выяснением щекотливого вопроса — нарушены мои права в свете Первой поправки к Конституции или нет.
Прелюбодеяние оставили напоследок, как пулю в лоб, после того, как расстрельная команда изрешетит меня, как швейцарский сыр.
* * *
Для Текса Джонсона, тайного литовца, содержание папки было куда серьезнее, чем для тех, кто просто собирался с ее помощью сковырнуть меня с места. Для него это было унижение похуже, чем для меня.
Хорошо еще, что они ему сказали, что мой роман с его женой — дело прошлое.
Он встал и попросил разрешения покинуть собрание. Он сказал, что предпочел бы не присутствовать, когда Совет вторично будет рассматривать «все прочее», по выражению Мадлен.
Ему разрешили выйти, и он собирался, судя по всему, уйти молча. Но когда он уже взялся за ручку двери, у него вырвались два слова, словно они его душили. Это было название романа Постава Флобера. Флобер написал про жену, которой надоел ее муж и она впуталась в неописуемо глупую интрижку, а потом покончила с собой. — «Мадам Бовари», — сказал Текс. И вышел.
* * *
Он уже был рогоносцем, а впереди его ждало распятие. Интересно, сбежал бы его отец с корабля в Корпус-Кристи, знай он, какой уготован конец его единственному сы' ну в условиях Американского Свободного Предпринимательства.
* * *
Я читал «Мадам Бовари» в Уэст-Пойнте. Роман был в списке обязательного чтения для студентов, на тот случай, если нам придется общаться с культурными людьми, чтобы мы не ударили в грязь лицом. Конечно, если такой случай представится. Мы с Джеком Паттоном читали «Мадам Бовари» одновременно, в одном классе. Я потом спросил, какого он мнения о романе. Как вы догадываетесь, он сказал, что чуть не лопнул со смеху.
Точно так же он отозвался и об «Отелло», и о «Гамлете», и о «Ромео и Джульетте».
* * *
Скажу вам как на духу: я до сих пор так и не решил, был Джек Паттон умный или тупой как пробка. До сих пор не могу понять, зачем он прислал мне ко дню рождения, незадолго до того, как снайпер достал его великолепным выстрелом в Хюе, (произносится как Уэй), завернутый в подарочную обертку номер порно-журиала «Черный поясок». Но вот чего ради он прислал этот номер — чтобы я разлакомился, глядя на девочек, одетых только в черные пояски для подвязок, или чтобы я прочел потрясный научно— фантастический рассказ, который назывался «Протоколы Тральфамадорских Мудрецов»?
Но к этому я еще вернусь.
* * *
Понятия не имею, читал ли кто-нибудь из членов Совета «Мадам Бовари». Двоим из них пришлось бы заставить кого-то читать книгу вслух. Так что не я один был озадачен последними словами Текса Джонсона под занавес.
Я бы на месте Текса, пожалуй, постарался как можно быстрее исчезнуть из студенческого городка — может быть, утопить свои горести в компании неученых типов в «Черном Коте». Я сам оказался там к концу дня. Вот было бы забавно, если бы мы с ним встретились там — пара пьяных вдрызг неразлучных друзей в кафе «Черный Кот». Было бы что вспомнить.
* * *
Представьте себе, как я ему говорю — или он мне говорит, — и оба мы лыка не вяжем:
— Я тя люблю, фукин ты фын… Ты мя поммаешь?
* * *
У одного из членов Совета был на меня зуб, по личным причинам. Это был Сидней Стоун, который, по слухам, сколотил состояньице в 1 000 000 000 долларов всего за 10 лет, главным образом за счет комиссионных при распродаже движимой и недвижимой собственности Америки иностранцам. Его коронным номером оказалась перепродажа И. Г. Фарбениндустри в Германии, так сказать, собственности прежнего хозяина моего отца, И. Ай. Дюпона и Компании.
— Я многое мог бы простить под дулом пистолета, так сказать, Профессор Хартке, — сказал он. — Но только не то, что вы сделали моему сыну.
Сам он не учился в Таркингтоне. Он одолел школу бизнеса в Гарварде и экономический факультет Лондонского Университета.
— Фреду? — сказал я.
— На случай, если вы этого не заметили, — сказал он, — у меня только один сын в Таркингтоне. У меня вообще один сын, где бы то ни было.
Значит, этот единственный сын, пальцем не пошевельнув, в один прекрасный день будет тоже стоить 1 000 000 000.
— Что я сделал Фреду? — сказал я.
А вот что я сделал Фреду: я видел, как он украл в Таркингтоне пивную кружку из нашего книжного магазина. Но то, что сделал Фред Стоун, было хуже, чем кража. Он взял кружку, выпил несколько воображаемых тостов за меня и кассира — кроме нас там никого не было — и вышел.
Я только что пришел с педагогического совета, где проблема воровства в студенческом городке обсуждалась в энный раз. Директор книжной лавки сказал нам, что есть только одно заведение, где процент похищаемого товара выше, чем в его лавке: это Гарвардский Кооперативный книжный ларек, в Кембридже.
Поэтому я вышел следом за парнем на Центральную Лужайку. Он шел к своему мотоциклу «Кавасаки» на студенческой стоянке. Я подошел к нему сзади и сказал спокойно, очень вежливо:
— Я думаю, тебе лучше пойти и поставить эту кружку на место, Фред.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65