Оба союзника согласились с этим планом и ушли от Лао Тсина, довольные и собой, и им, хотя и не без некоторых сомнений и сожалений, относившихся исключительно к великолепному «Регенту»: один жалел, что должен был расстаться с ним, другому не менее жаль было видеть, что он не попал к нему в руки.
Когда они уходили, банкир сказал Гроляру:
– Милостивый государь, вы не можете понять моих симпатий к бежавшим из Нумеа ссыльным, которых вы чуть было не предали вчера французскому правительству, не вмешайся в дело Уолтер Дигби, настоящий американец на этот раз; но вы теперь откажетесь от ваших дальнейших действий в этом роде, иначе ни за что не получите драгоценности, о которой хлопочете.
– Но, милостивый государь, мой долг…
– Э! – перебил его банкир. – Я понимаю, что всякий долг соединен бывает с разными печальными необходимостями, но случается нередко, что чувство гуманности берет перевес и диктует нам свой образ действий.
– Посмотрю, что я могу сделать для ваших друзей, – важно сказал Гроляр, – может быть, мне удастся добиться от моего правительства некоторого смягчения их участи; но во всяком случае я не могу отказаться от миссии, возложенной им на меня, потому что это равносильно измене, а изменником своему отечеству я не желаю быть, да и вы не можете этого требовать от меня
– Пусть будет так, господин маркиз, – согласился Лао Тсин. – go пеняйте потом на себя за то, что может случиться впоследствии, так как я не перестану ограждать моих друзей от ваших покушений на их свободу, и вы могли уже видеть, успеваю ли я в этом, – это ограждение я считаю также своим долгом. Во всяком случае, на несколько месяцев они свободны от ваших покушений.
– Вы намекаете на кражу у меня моих бумаг?
– Да, это по моему желанию их украли у вас.
– Я так и думал! Но тогда, значит, мы идем с вами не к миру, а к войне, а в этом случае я предоставляю себе полную свободу действий, которая не может быть выгодна для вас!
– Как вам будет угодно. Прошу только помнить, что во всякой борьбе удары падают безразлично на всех, направо и налево.
– Благодарю за напоминание! А относительно «Регента» я ничего не боюсь: у меня ваше слово, милостивый государь, и к одному делу мы не будем примешивать другого.
С этими словами Гроляр важно раскланялся и ушел, полный достоинства и самого выгодного мнения о своей личности: из простого полицейского он начинал формироваться в дипломата, и, как казалось ему, не без успеха.
Оставшись один, банкир кликнул Сарангу и сказал ему:
– Видел этого иностранца, который поедет с Ли Вангом?
– Да, господин!
– Ну, – продолжал Лао Тсин, понизив голос, – если он тоже захочет ехать с ним в гроты Мары, – пусть себе, не мешай ему.
– Понимаю, господин! – просто сказал малаец, смотря на своего господина глубоким взглядом больших черных глаз.
Через некоторое время в кабинет Лао Тсина вошли Бартес и Гастон де Ла Жонкьер.
– Ну-с, – спросил первый, – удалось ли вам добиться чего-нибудь?
– Вот «Регент», – отвечал банкир, подавая его Гастону. – Он ли это самый?
Молодой человек обезумел от радости: схватив драгоценность, он принялся петь, кричать и танцевать, не помня ни себя, ни тех, кто был с ним! Вот когда честь его отца восстановлена, а вместе с ней обеспечена и участь всего семейства! Теперь все невзгоды прошли, и они заживут обеспеченной и спокойной жизнью!
Когда первый приступ радости прошел, Гастон возвратил драгоценность банкиру, сказав ему:
– У вас он будет целее, чем у меня, до моего отъезда из Батавии! А уеду я отсюда не раньше того, как пошлю шифрованную телеграмму отцу и увижу своего друга вне всяких опасностей.
– Нет, дружище, – возразил Бартес, – поспешай-ка лучше домой да обрадуй поскорее отца своим возвращением не с пустыми руками, а с исчезнувшим сокровищем. Обо мне же не беспокойся!
– Я сделаю то, что мне долг велит делать, и мой отец, узнав в чем дело, первый одобрит мое желание остаться с тобой, чтобы видеть тебя в полной безопасности.
– Но мое положение не так опасно, как ты думаешь? Этот мошенник Гроляр ведь теперь совершенно безвреден, – заметил Бартес.
– А вмешательство Дигби? Ты думаешь, генерал-губернатор простит ему афронт, полученный ночью от него? А мелководье здешнего порта? Ведь в случае прямой опасности вам здесь нельзя будет ускользнуть от врагов, опустившись под воду, как это удалось сделать в Сан-Франциско! Нет, друг, надо быть благоразумным, что я тебе и советую, а главное, не тратить ни одной минуты понапрасну.
В эту минуту, как бы в подтверждение опасений, высказанных Гастоном де Ла Жонкьером, послышались три пушечных удара с форта Дэндэльса, гулко и протяжно раздавшихся в воздухе, полном тропического зноя и сладкого far niente.
XV
Приглашение показать документы. – Затруднительное положение. – Миллиард в кладовых. – Последние инструкции. – Отплытие яхты. – Что ожидает ее пассажиров. – Упрямый бретонец.
Услышав пушечные выстрелы, Лао Тсин побледнел.
– Что это значит? – спросили одновременно
Бартес и де Ла Жонкьер.
– То, чего мы боялись, случилось, – сказал Лао Тсин немного взволнованным голосом. – Это сигнал, что вход и выход из порта закрыт, из порта, где стоят наши суда! С последним выстрелом через вход в гавань будут протянуты цепи, не позволяя более ни одному судну ни войти в порт, ни выйти из него» Эта мера, положим, означает не конфискацию судов, а предложение всем иностранным кораблям предъявить свой документы; тем не менее она настолько серьезна, что я пока не вижу способа выйти из затруднения. Чтобы генерал-губернатор решился на нее, нужно было случиться чему-нибудь особенному, и я думаю, не побудил ли его к этому французский броненосец «Бдительный». Теперь все дело в том, в порядке ли бумаги «Калифорнии» и «Гудзона», и вы, Бартес, как командир одного из них, должны это знать.
– Они были построены в Америке, – отвечал Бартес, – и включены в «Навигационный реестр» как американские суда. На этом основании они могут считаться в числе коммерческих судов, но от этого, понятно, еще далеко до роли командира военного судна, которую взял на себя прошлой ночью Уолтер Дигби, желая освободить нас из-под ареста.
– Это было весьма неблагоразумно, – заметил Гастон. – Если бы он представился генерал-губернатору как капитан дальнего плавания, дело могло бы уладиться мирным образом.
– Рассказывай! – иронически улыбнулся молодой Кванг. – Капитан дальнего плавания, командующий, однако, броненосцем и грозящий сжечь целый город!
– Твоя правда, я не учел этого последнего обстоятельства, – сказал Гастон.
– Заметьте, – вставил Лао Тсин, – что без этого смелого и неожиданного поступка, нашему уважаемому другу не миновать было бы трюма «Бдительного», который и отправил бы его с товарищами обратно в Новую Каледонию! Это было счастливое вдохновение, которое нашло на Уолтера Дигби. Благодаря ему мы теперь все-таки на свободе и можем обдумать наше положение. И если на вас слишком приналягут, то и мы можем принять экстренные меры.
– Это правда, но…
– В моих кладовых хранится более чем на миллиард золота, скопленного веками и принадлежащего обществу; а у кого в руках золото, тот не может сам попасть в чужие руки.. У меня возникла одна мысль, которую, впрочем, следует обдумать, прежде чем сообщить ее вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128