я только после узнал об этом!
Эти слова были настоящим откровением для большинства присутствующих. Между тем возбужденный своим собственным гневом и негодованием Альбер продолжал рассказывать подробно все выдающиеся моменты похищения денег.
– О-о, негодяй! Последний из негодяев! – воскликнул Бартес, не будучи в силах сдержать охвативший его порыв бешенства. – Какие казни, какие пытки следовало бы придумать для таких негодяев, как вы! Никакие муки не могут сравниться с тем, что я выстрадал из-за вас!
Взволнованный старик-банкир с трудом поднялся с кресла и сделал несколько шагов вперед.
– Здесь, у меня в доме, – сказал он дрожащим, прерывающимся голосом, – я все еще господин и хозяин… – И обернувшись к зятю и сыну, он взглянул на них и крикнул: – Воры, мошенники, негодяи. Если бы у меня хватило силы, я бы, кажется, раздавил вас, как гадин!
Затем добавил несколько спокойнее, обращаясь к своему племяннику:
– Господин прокурор, у меня похитили миллион франков, как вам известно. Исполните свой долг, как я исполняю свой. Я указываю вам на воров… один из них… мой сын, Альбер Прево-Лемер, другой – мой зять, муж моей дочери – Жюль Сеген.. Пусть их судят, как всяких других воров и мошенников, и пусть правосудие будет беспощадно к ним, чтобы они искупили свой проступок самыми тяжкими карами. Пусть их сошлют на каторгу, как они дали сослать на каторгу совершенного невиновного человека. Мое сердце не знает сожаления к ним…
Главный прокурор встал и серьезным, деловым тоном произнес
– Я принимаю вашу жалобу; завтра же приступят к разбору дела.
Окончательно пришибленные, Альбер и Жюль Сеген молчали. Тогда старик Прево-Лемер встал на колени перед Эдмоном Бартесом и сказал растроганным, полным слез голосом:
– Вы, имя которого было незаслуженно обесчещено; вы, испытавший все муки и страдания, унижения и клевету по вине моих близких, простите меня! Я хотел бы ценой всей моей жизни, ценой самого страшного искупления загладить прошлое, принять на себя все те муки и страдания, какие вынесли вы, искупить мое преступное ослепление.
Ни один мускул на лице Эдмона не дрогнул. Точно окаменевший, беспощадный и безжалостный, стоял он неподвижно, вспоминая свою страшную клятву, данную им в минуты безысходного отчаяния, и ужасная мысль о мщении овладела теперь всем его существом.
Госпожа Прево-Лемер и Стефания, обливаясь слезами, также упали на колени подле больного старика, и все вместе молили, простирая вперед руки:
– Простите! Простите нас!
Нервная судорога пробежала по бледному, окаменелому лицу молодого человека; это было признаком, что чувство человечности снова заговорило в нем. Да, эти две женщины всегда стояли за него – он это знал, но его гордость, вероятно, мешала ему смягчиться и поддаться сочувствию к ним.
В этот момент к нему подошел адмирал Ле Хелло.
– Бартес, – сказал он глубоко взволнованным голосом. – Неужели в вашем сердце не найдется ни капли сожаления?! Месть – это чувство, доступное самым мелким умам, но способность забыть и простить, умение быть великодушным в момент своего торжества – присущи только людям с великой душой, помните это!
Глухое рыдание вырвалось при этих словах из груди Эдмона, и слезы брызнули у него из глаз. Он был тронут слезами и мольбами этих женщин, страдавших за него все эти годы.
И в то время как присутствующие обступили больного, которому сделалось дурно, и двух женщин, близких к обмороку, Сеген подошел к жене и сказал:
– Мадам, я желал бы…
– Милостивый государь, – прервала его Стефания с нескрываемым презрением, – я не хочу слышать ваших желаний, вы не только украли деньги у моего отца, вы украли у него и меня!..
Уничтоженный и униженный даже своей женой, он отступил к портьере, завешивавшей окно, и, скрывшись за ней, прежде чем кто-либо из близстоящих успел догадаться о его намерении, выхватил из кармана револьвер, приставил дуло к виску и спустил курок.
При звуке выстрела все кинулись к окну, а Альбер, доведенный до полного отчаяния угрозой отца и преданием суду и обезумевший при виде этого неожиданного самоубийства, не выдержал и упал без чувств подле самоубийцы в сильнейшем нервном припадке.
Когда его привели в чувство, оказалось, что он лишился рассудка» Он громко хохотал, затем молил, чтобы его не отправляли на каторгу, смеялся, как дитя, и обещал вернуть украденные деньги.
– Ну, Бартес, неужели вы еще недостаточно отомщены? – обратился к нему адмирал Ле Хелло. – Я убежден, что вы сами никогда бы не довели до этого.
Молодой человек ничего не ответил.
– О Боже, вот он, день скорби и печали! – воскликнул старик Прево-Лемер.
– Вот он, день торжества и возмездия! – произнес Гроляр.
– Господа, – сказал главный прокурор, – мне кажется, теперь всякое судебное преследование становится ненужным: один из преступников покончил счеты с жизнью, а другой стал невменяем. Однако я не забываю, что есть еще и невиновный, честь которого должна быть восстановлена и которому общество должно вернуть его доброе имя, и я послужу этому делу всеми моими силами. Я обязуюсь это сделать в присутствии всех вас, а теперь прошу вас, господа, позвольте моим несчастным родственникам предаться их горю и не тревожьте их более своим присутствием.
Глубоко потрясенные этой развязкой, которой никто не ожидал, присутствующие один за другим незаметно удалились, исполненные невыразимой жалости к этому несчастному старику, столь жестоко пораженному горем, и к этим двум мужественным женщинам, на долю которых выпали теперь вдвойне тяжелые обязанности: ухаживать за двумя больными и утешать страждущих, молча перенося свое собственное горе и отчаяние.
Однако старик Жюль Прево-Лемер не умер. Интересы семьи и честь торговой фирмы, которую нужно было во что бы то ни стало спасти, помогли ему превозмочь и болезнь, и гора
Но как восстановить совершенно подорванный кредит фирмы? Для этого нужно было проявить незаурядную энергию, основательно изучить положение дел в торговом мире и сообразовать с ним все свои операции.
– Старый, больной, с подорванными силами, я не в состоянии буду сделать все это и спасти мою семью от позорного разорения, от нищенской сумы, – говорил старый банкир. – Это мог бы сделать только один человек. Но захочет ли он это сделать?
Этим человеком был Эдмон Бартес, честь которого была публично восстановлена на суде.
Теперь, когда преступников, погубивших его честное имя и разбивших его жизнь, уже не было в живых, – так как и Альбер, промучившись несколько недель в больнице для душевнобольных, умер, – в душе Эдмона Бартеса воцарилось необычайное спокойствие. Временами ему казалось даже, что отмщение было слишком жестоко, и его начинали мучить угрызения совести. Кроме того, и образ кроткой и печальной Стефании стоял вновь перед ним, как в былые дни прошлого счастья. Бледная и печальная в своих траурных одеждах, она казалась ему еще более прекрасной и трогательной, еще более чистой и благородной и влекла его к себе сильнее прежнего. Ее, именно ее он хотел избавить от нищеты и разорения, от новых невзгод и мучений, и ради нее Эдмон поклялся приняться за труды и восстановить в прежнем блеске фирму Прево-Лемер и К°.
Но для осуществления его проектов требовались крупные суммы денег, и он обратился к китайцам, своим верным спутникам и друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Эти слова были настоящим откровением для большинства присутствующих. Между тем возбужденный своим собственным гневом и негодованием Альбер продолжал рассказывать подробно все выдающиеся моменты похищения денег.
– О-о, негодяй! Последний из негодяев! – воскликнул Бартес, не будучи в силах сдержать охвативший его порыв бешенства. – Какие казни, какие пытки следовало бы придумать для таких негодяев, как вы! Никакие муки не могут сравниться с тем, что я выстрадал из-за вас!
Взволнованный старик-банкир с трудом поднялся с кресла и сделал несколько шагов вперед.
– Здесь, у меня в доме, – сказал он дрожащим, прерывающимся голосом, – я все еще господин и хозяин… – И обернувшись к зятю и сыну, он взглянул на них и крикнул: – Воры, мошенники, негодяи. Если бы у меня хватило силы, я бы, кажется, раздавил вас, как гадин!
Затем добавил несколько спокойнее, обращаясь к своему племяннику:
– Господин прокурор, у меня похитили миллион франков, как вам известно. Исполните свой долг, как я исполняю свой. Я указываю вам на воров… один из них… мой сын, Альбер Прево-Лемер, другой – мой зять, муж моей дочери – Жюль Сеген.. Пусть их судят, как всяких других воров и мошенников, и пусть правосудие будет беспощадно к ним, чтобы они искупили свой проступок самыми тяжкими карами. Пусть их сошлют на каторгу, как они дали сослать на каторгу совершенного невиновного человека. Мое сердце не знает сожаления к ним…
Главный прокурор встал и серьезным, деловым тоном произнес
– Я принимаю вашу жалобу; завтра же приступят к разбору дела.
Окончательно пришибленные, Альбер и Жюль Сеген молчали. Тогда старик Прево-Лемер встал на колени перед Эдмоном Бартесом и сказал растроганным, полным слез голосом:
– Вы, имя которого было незаслуженно обесчещено; вы, испытавший все муки и страдания, унижения и клевету по вине моих близких, простите меня! Я хотел бы ценой всей моей жизни, ценой самого страшного искупления загладить прошлое, принять на себя все те муки и страдания, какие вынесли вы, искупить мое преступное ослепление.
Ни один мускул на лице Эдмона не дрогнул. Точно окаменевший, беспощадный и безжалостный, стоял он неподвижно, вспоминая свою страшную клятву, данную им в минуты безысходного отчаяния, и ужасная мысль о мщении овладела теперь всем его существом.
Госпожа Прево-Лемер и Стефания, обливаясь слезами, также упали на колени подле больного старика, и все вместе молили, простирая вперед руки:
– Простите! Простите нас!
Нервная судорога пробежала по бледному, окаменелому лицу молодого человека; это было признаком, что чувство человечности снова заговорило в нем. Да, эти две женщины всегда стояли за него – он это знал, но его гордость, вероятно, мешала ему смягчиться и поддаться сочувствию к ним.
В этот момент к нему подошел адмирал Ле Хелло.
– Бартес, – сказал он глубоко взволнованным голосом. – Неужели в вашем сердце не найдется ни капли сожаления?! Месть – это чувство, доступное самым мелким умам, но способность забыть и простить, умение быть великодушным в момент своего торжества – присущи только людям с великой душой, помните это!
Глухое рыдание вырвалось при этих словах из груди Эдмона, и слезы брызнули у него из глаз. Он был тронут слезами и мольбами этих женщин, страдавших за него все эти годы.
И в то время как присутствующие обступили больного, которому сделалось дурно, и двух женщин, близких к обмороку, Сеген подошел к жене и сказал:
– Мадам, я желал бы…
– Милостивый государь, – прервала его Стефания с нескрываемым презрением, – я не хочу слышать ваших желаний, вы не только украли деньги у моего отца, вы украли у него и меня!..
Уничтоженный и униженный даже своей женой, он отступил к портьере, завешивавшей окно, и, скрывшись за ней, прежде чем кто-либо из близстоящих успел догадаться о его намерении, выхватил из кармана револьвер, приставил дуло к виску и спустил курок.
При звуке выстрела все кинулись к окну, а Альбер, доведенный до полного отчаяния угрозой отца и преданием суду и обезумевший при виде этого неожиданного самоубийства, не выдержал и упал без чувств подле самоубийцы в сильнейшем нервном припадке.
Когда его привели в чувство, оказалось, что он лишился рассудка» Он громко хохотал, затем молил, чтобы его не отправляли на каторгу, смеялся, как дитя, и обещал вернуть украденные деньги.
– Ну, Бартес, неужели вы еще недостаточно отомщены? – обратился к нему адмирал Ле Хелло. – Я убежден, что вы сами никогда бы не довели до этого.
Молодой человек ничего не ответил.
– О Боже, вот он, день скорби и печали! – воскликнул старик Прево-Лемер.
– Вот он, день торжества и возмездия! – произнес Гроляр.
– Господа, – сказал главный прокурор, – мне кажется, теперь всякое судебное преследование становится ненужным: один из преступников покончил счеты с жизнью, а другой стал невменяем. Однако я не забываю, что есть еще и невиновный, честь которого должна быть восстановлена и которому общество должно вернуть его доброе имя, и я послужу этому делу всеми моими силами. Я обязуюсь это сделать в присутствии всех вас, а теперь прошу вас, господа, позвольте моим несчастным родственникам предаться их горю и не тревожьте их более своим присутствием.
Глубоко потрясенные этой развязкой, которой никто не ожидал, присутствующие один за другим незаметно удалились, исполненные невыразимой жалости к этому несчастному старику, столь жестоко пораженному горем, и к этим двум мужественным женщинам, на долю которых выпали теперь вдвойне тяжелые обязанности: ухаживать за двумя больными и утешать страждущих, молча перенося свое собственное горе и отчаяние.
Однако старик Жюль Прево-Лемер не умер. Интересы семьи и честь торговой фирмы, которую нужно было во что бы то ни стало спасти, помогли ему превозмочь и болезнь, и гора
Но как восстановить совершенно подорванный кредит фирмы? Для этого нужно было проявить незаурядную энергию, основательно изучить положение дел в торговом мире и сообразовать с ним все свои операции.
– Старый, больной, с подорванными силами, я не в состоянии буду сделать все это и спасти мою семью от позорного разорения, от нищенской сумы, – говорил старый банкир. – Это мог бы сделать только один человек. Но захочет ли он это сделать?
Этим человеком был Эдмон Бартес, честь которого была публично восстановлена на суде.
Теперь, когда преступников, погубивших его честное имя и разбивших его жизнь, уже не было в живых, – так как и Альбер, промучившись несколько недель в больнице для душевнобольных, умер, – в душе Эдмона Бартеса воцарилось необычайное спокойствие. Временами ему казалось даже, что отмщение было слишком жестоко, и его начинали мучить угрызения совести. Кроме того, и образ кроткой и печальной Стефании стоял вновь перед ним, как в былые дни прошлого счастья. Бледная и печальная в своих траурных одеждах, она казалась ему еще более прекрасной и трогательной, еще более чистой и благородной и влекла его к себе сильнее прежнего. Ее, именно ее он хотел избавить от нищеты и разорения, от новых невзгод и мучений, и ради нее Эдмон поклялся приняться за труды и восстановить в прежнем блеске фирму Прево-Лемер и К°.
Но для осуществления его проектов требовались крупные суммы денег, и он обратился к китайцам, своим верным спутникам и друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128