- Тетя Шура, тетя Шура, в твою Машку молния попала! Илья Петрович ее нашел!
Старуха охнула и без чувств сползла на землю. Очнувшись, она увидела
здорового мужика, которому впору было одному на медведя ходить. То был
директор местной школы Илья Петрович, и Шура не раз имела с ним неприятные
разговоры, когда не пускала малолетнюю работницу на уроки из-за накопившихся
домашних дел. Но теперь лицо у Ильи Петровича было задумчивым и
необыкновенно нежным. На руках у него лежала девочка.
Шура пристально на него глядела и боялась пошевельнуться.
- Вот,- выдохнул именинник и бережно опустил Машу возле крыльца.- Надо
показать ее врачу.
- Морошка где? - подозрительно спросила Шура и поджала губы.
Глава II. Представление у межевой сосны
Отвезти Машу в медпункт или вызвать врача оказалось невозможным, поскольку
узкоколейка во многих местах была повреждена, а линии связи и электропередач
нарушены. Но ни в какой помощи девочка не нуждалась. Хотя от красавицы
сосны, под которой пряталась от грозы Маша, остался один обугленный ствол и
мох вокруг не рос еще очень долго, а земля почему-то выглядела как будто
вскопанной, отроковица была цела и невредима. Директор школы, чувствуя свою
ответственность за происшедшее и радуясь возможности продемонстрировать
ученикам редкое физическое явление, весьма популярно объяснил, что заряд
был, вероятно, не слишком сильным и сразу ушел в землю, и лишний раз
напомнил ребятишкам, что, если их застигнет гроза, ни в коем случае нельзя
становиться под одинокие высокие деревья. Выжженный мох вокруг сгоревшего
дерева вряд ли говорил в пользу директорской гипотезы, но спорить с ним
никто не стал. Илью Петровича в "Сорок втором" уважали, и авторитет его
сомнению не подлежал.
Однако с той поры иные особо чувствительные старухи стали улавливать в
последней Шуриной дочке какую-то избранность. На что была она избрана, кем и
для какой цели - все это было и странно, и неясно, во всяком случае, никаких
людей, отмеченных святостью, в ее роду не было, а о благочестии родителей и
вовсе говорить не приходилось. Но в отличие от просвещенного директора им
хорошо было известно, что просто так молния в человека не попадает, и
независимо от того, погибнет он или нет, сие есть знак свыше.
Пока вспоминали старину, пока судили да рядили, что это могло бы значить,
пока невзначай останавливали Машу на улице женщины и спрашивали, не было ли
ей какого-либо видения, на что Маша даже как-то виновато говорила, что не
помнит ничего, заболел Илья Петрович.
Болезнь его была необычной. У него поднялась температура, день ото дня
больному делалось хуже, и поселковая фельдшерица, кроме аспирина, иного
лекарства не знавшая, понятия не имела, как его лечить. Директор лежал в
жару, бредил, и слухи о болезни ходили самые разнообразные. Но чаще всего
припоминали его авторитетные объяснения по поводу заряда и вообще то
обстоятельство, что учитель был человеком неверующим, более того, учил
неверию детей и нечистыми руками посмел коснуться отроковицы и усомниться в
чуде. Разумеется, большинство в это не слишком верило, но фактом оставалось
то, что Илья Петрович на глазах у всего поселка угасал.
Полмесяца спустя в самый праздник Преображения, особо почитаемый в наших
северных землях, в "Сорок второй" прибежали пастухи и сказали, что из Бухары
вышел крестный ход и направился к поверженному древу. Новость эта облетела и
всполошила поселок, и в первую очередь его женскую половину. Побросав
домашние дела, старушки, молодухи и женщины средних лет отправились на
мшину. Следом за ними потянулись мужики, прихватив закуску и водку, ибо
праздник на то и праздник, чтобы пить не просто так, а по достойному поводу.
Численность поселковых была не меньше, чем скитских, так что у сгоревшей
сосны сошлось больше сотни человек и мшина издали напоминала народное
гулянье в предвкушении занятного зрелища. А поглазеть было на что: первый
раз за долгие годы заточения таинственная Бухара, о которой столько было
разговоров и слухов и так мало достоверно известного, вышла за ограду и
явила себя миру.
Роковое место встречи находилось на полпути между Бухарой и "Сорок вторым" и
прозывалось "Большим мхом". Когда-то здесь стоял лес, но теперь от него
осталась лишь заболоченная вырубка, пересеченная полусгнившими лежневками.
На них в изобилии росла лесная ягода, начиная с морошки и заканчивая
клюквой. Это было самое близкое к жилью ягодное угодье, и во избежание
недоразумений оно было поделено на две половины: леспромхозовскую и
скитскую. Граница между ними проходила как раз через то место, где
возвышалась до последнего августа чудом уцелевшая от топора красавица сосна.
Бухаряне шли торжественно и неспешно. Только к полудню процессия с
хоругвями, иконами, крестом вышла из леса и стала спускаться с гряды.
Впереди шествовали старец Вассиан и иные белобородые красивые старики, за
ними мужчины помоложе, подростки мужеского полу, следом старухи, женщины
средних лет, молодицы в белых платках и нарядных одеждах, дети, и все они
стройно и истово пели. Иные из леспромхозовских женок заохали, стали
кланяться и падать на колени, осуждая тех, кто выказывать свои чувства
прилюдно стеснялся или же чувств таких не испытывал. Но большинство, что
делать и как вести себя, не знало и попросту выбрало местечко в некотором
отдалении.
У сосны крестный ход остановился. Бухаряне встали полукругом, отдельно
женщины, отдельно мужчины, и начали служить благодарственный молебен своей
мученице за чудесное избавление отроковицы Марии. Служили долго и
обстоятельно. Народ утомился и начал здесь же праздновать на свой лад,
кое-кто из мужичков отошел в сторонку и неспешно закурил, пошла по рукам
бутылка, послышались матерные переборы, на охальников шикали, но без успеха
- среди зрителей началась перебранка, молодежь расшумелась, и мирские парни
начали жадно разглядывать скитских дев, а леспромхозовские девицы глупо
хихикать и строить глазки всем подряд.
Бухаряне, однако, не обращали на эти шуточки внимания и не делали никаких
попыток отогнать нечестивцев. Постепенно большая часть пришедших потеряла
интерес и к сосне, и к молящимся, но к тому моменту, когда наиболее
легкомысленные готовы были повернуть к дому и продолжать пьянствовать по
избам, началось самое удивительное.
Белобородый старец взял лопату и принялся копать. По толпе пронесся ропот,
затем стало тихо, и тишина эта показалась странной при таком стечении народа
- слышна была только лопата. Копал Вассиан недолго. Старца сменили мужчины
помоложе, не прошло и получаса, как из скудной земли извлекли нечто,
завернутое в промасленную холщовую ткань. Когда ткань развернули, то
оказалось, что под нею скрывается довольно большой продолговатый ящик. Он
напоминал по форме гроб и был чудесно изукрашен по сторонам изображениями
святых. Ковчег открыли, бухаряне как по команде попадали ниц, и поверх их
поверженных спин приблизившиеся зрители увидели человеческие останки. Одна
из конечностей была зажата капканом.
Мигом исчезли бутылки и стаканы, стихли шуточки и затушены были все
сигареты. Теперь уже и верующие, и неверующие, потомки раскольников и
переселенцев, коммунисты и передовики производства - весь "Сорок второй",
пораженный, стоял и молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54