То была тайная жизнь темных, как их именовали на Руси, людей.
Незадолго до наступления великой смуты в доме на Обводном канале поселились
сектанты-скопцы. Были они весьма скрытны, допускали в свои ряды неофитов не
сразу и не сразу объявляли об истинных целях общины, а лишь тогда, когда
убеждались, что человек в достаточной мере им предан и от них зависит. Среди
этих скопцов были люди разные: знатные и простолюдины, образованные и
неграмотные, были не только мужчины, но и женщины, которых тоже на свой
манер оскопляли, и все они теряли различие и становились равными, когда
вступали в секту, связанные чем-то более важным, чем богатство или бедность,
знатность или незнатность. Где-то в недрах этого дома происходила операция,
которую обыкновенному человеку без ужаса и представить было невозможно и на
которую тем не менее добровольно соглашались здоровые и крепкие мужчины,
отсекая не только уды, но и собственную жизнь от прочего христианского и
нехристианского люда.
"Белые голуби" были фантастически богаты: иного смысла, чем копить деньги и
отдавать их в общину, у них не было. Ни подкуп, ни обман, ни шан-таж - ничто
не могло источить их стойкую натуру. Те деньги, которыми они располагали,
были нужны им для того, чтобы раздавать взятки и расширять секту, ибо
бытовало среди них убеждение, что когда число "убеленных" достигнет 144
тысяч, то наступит тысячелетнее царство верховного скопца императора Петра
Третьего. А до той поры они собирались на радения и устраивали неистовые
пляски и песнопения. Иногда на их радениях творились и вовсе жуткие вещи
вроде причащения живым телом скопческой богородицы, когда у обнаженной
девственницы отсекали левую грудь, резали на мелкие кусочки и вместе с
кровью раздавали братии.
Скопцов преследовала полиция, с ними боролась церковь, их изгоняли в одном
месте, но они появлялись в другом. Этим они были близки
заговорщикам-революционерам, и подобно бобрам с двух сторон и те и другие
много лет подтачивали древо российской государственности, пока наконец не
завалили его.
Однако, рухнув, древо самих же скопцов и придавило.
Вслед за белыми офицерами, дворянами, священниками и монахами новая власть
взялась и за "белых голубей" и извела эту породу на корню, напирая главным
образом на их капиталистическую сущность. Несколько лет спустя после
октябрьского переворота начались шумные процессы над сектантами, они были
сосланы, как и при царе-батюшке, с глаз долой в Сибирь, а дом населила новая
публика: красные командиры и красные профессора, инженеры, партийные
работники среднего звена, газетчики и энергичные совслужащие. Все они были
чем-то неуловимо друг на друга похожи, как будто тоже принадлежали к одной
тайной секте, и все задержались в доме недолго. Один за другим они сгинули в
чистках тридцатых годов, и всех провожал в последний путь к зарешеченному
"воронку" переживший все перемены курса и изгибы генеральной линии старый,
дореволюционный дворник. Он привык служить той власти, что стояла на дворе,
и по-прежнему терпеть не мог смутьянов, умников, болтунов и революционеров.
Прошли годы пятилеток, героических перелетов через Северный полюс и
шахматных турниров, страна присоединяла к себе новые земли и покрывалась
сетью каналов и железных дорог. Снова воевала и побеждала, не задумываясь о
той цене, которую за эту победу платит, и нужно ли ей иметь столько
неблагодарных сателлитов. Опустел изморенный блокадой петербургский дом, и
четыре года войны были единственными, когда некому было чистить улицу и ее
заметал зимой снег.
Но вот кончилась война, старый дворник вернулся на Грибоедовский канал и
снова взял в руки метлу. А в доме поселились крестьяне из соседних областей,
приехавшие восстанавливать полуразрушенный Ленинград и наполнять его взамен
тех, кто был принесен в жертву кровожадной легенде о мужественном
городе-герое. В новых жильцах не было петербургской культуры, они повсюду
сорили, лузгали семечки, и дом стал напоминать деревню, где слышалась
ярославская, вологодская и архангельская речь. Здесь оставляли открытыми
двери, старухи присматривали за детьми, звали друг друга в гости и с тоской
вспоминали огороды, скотину и приволье деревенской жизни, скоро позабыв
выгнавшие их из колхозов голод и нужду. И только старик дворник ни с кем не
знался. По-прежнему каждый день с раннего утра он чистил двор и прилежащую к
нему улицу, держался надменно и неприступно, так что все в доме его
чуть-чуть побаивались.
Дворник был вдовцом. Жена его в блокаду померла, и он жил вдвоем с
тринадцатилетней дочерью. Она была необыкновенно хороша, со всеми приветлива
и всегда весела, радовала окружающих, и во дворе говорили о том, как повезло
старику, что у него такая дочурка. Полагали, что именно из любви к ней он не
приводит в дом мачеху. Больше всего девочка любила лазить по чердакам,
играть там в куклы и смотреть на крыши старых домов. На эти чердаки редко
кто поднимался, и она пропадала там с утра до вечера, ничего не боясь и
спускаясь только поесть.
Во двор редко заходили чужие люди. Но однажды мимо дома проезжала машина, в
которой сидел на заднем сиденье хорошо одетый молодой человек. Он обладал
довольно приятной наружностью, хотя в глазах его было что-то назойливое.
Случайно взгляд его упал на девочку, раскачивавшуюся на качелях. Ветер
раздувал ее волосы и легкое платьице, открывая крепкие загорелые ноги и
исцарапанные коленки. Незнакомец велел шоферу остановиться и стал пристально
разглядывать девочку. Почувствовав его неподвижный взгляд, она легко
соскочила с качелей и вбежала в подъезд. Молодой человек последовал за нею.
Никто не видел его и никто не слышал придушенного крика, раздавшегося на
чердаке. Однако случилось так, что хранивший там инструмент дворник в тот
час поднялся за новой метлой. Он пришел в тот момент, когда его полураздетая
дочь в беспамятстве лежала на детском одеяльце с раскиданными вокруг
куклами, а белесый мужчина торопливо приводил себя в порядок. Одним прыжком
дворник повалил его на землю. Насильник не сопротивлялся - он уговаривал
старика взять у него деньги или же отвести его в милицию, но дворник не
собирался делать ни того, ни другого.
Жуткий, леденящий крик услышали, кажется, все жильцы и бросились наверх.
Полуодетый молодой человек лежал без чувств в луже крови. Вызвали "Скорую
помощь" и милицию, но в самый разгар расправы, когда милиция с трудом
удерживала людей от того, чтобы они закончили скорый самосуд, во двор вошел
обеспокоенный шофер. Он тихо что-то сказал милиционерам, и лица у тех
переменились. Молодого человека погрузили в "Скорую помощь", а дворника
усадили в "воронок".
Обитатели дома жадно обсуждали, что произошло. Ожидали, что дворника
выпустят, однако он больше не вернулся. Возмущенные жильцы собирали подписи
и пробовали протестовать, но, когда петиция попала в районный суд, им велели
немедленно обо всем забыть.
Так остался без дворника дом, и в последующие годы кто только не убирал
улицу и двор - ленивые студенты, ищущие смысла жизни и бросившие нормальную
работу интеллигенты, непризнанные художники и признанные поэты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54