Страна изменилась — это заметно ещё до приземления. Она была красновато-шоколадной, стала пятнистой — вся усеяна светлыми крапинками. Я понял: моя наука не прошла даром. Огнеупорны продавили кору в тысяче мест, повсюду понаделали искусственных лавовых озёр, именно так, как я рекомендовал.
Когда они успели? Этого я не понимал. Мой рейд на кафедру и обратно занял часов пять—шесть. Судя же по количеству пятен, в Огнеупории поработало несколько поколений. Очевидно, я основательно ошибся в оценке темпа их жизни.
Спускаюсь к одному из озёр. Вижу чёрный ободок — посевы на берегу, освещённом лавой. За ними в тылу бугорки. Удлинённые, обтекаемые, словно капли, стекающие по стеклу, все выстроены рядами, круглым лбом к господствующему ветру. Держу курс на ближайшие. Вот уже видны светлые точки и прыгающая козявка — кнэ, запряжённый в повозку. Торможу. Толчок. Стоп! Стою на твёрдом грунте. Светлые пятна несутся ко мне. Скорее гипномаску: “Я глыба, ноздреватая, освещённая слева, темно-зелёная в тени, сухая, горячая на ощупь, припорошенная пылью”.
Две огнеупорийки с разбегу чуть не налетают на меня. Это девушки, невесты на выданье, судя по обилию украшений, клетчатых и полосатых.
Поспешно включаю киберперевод:
— Ты видела, что-то упало с неба?
— А вдруг это лфэ. Лучше убежим!
— Алат всесильный, огради нас от яростных лфэ!
— А мой совсем не боится лфэ. Он уже убил двоих.
— Молодец, если это правда. Но парни ужасные хвастуны.
— Мой никогда не хвастает. Он особенный, совсем непохож на других. Вчера он сказал мне, что…
Опять повторяется та же история; летел за тридевять световых лёг, пропустил несколько поколений, слышу все те же девичьи пересуды: он сказал — я ответила. А впрочем, чему удивляться? Пока в Огнеупории будут любить, до той поры невесты не прекратят рассуждать о суженом. Любовь извечна. Труд зато извечно изменчив. Для охоты палка, копьё, лук, ружьё. “Орудия мелькают, словно кадры в кино. Мотыга, плуг, трактор. Все это требует ума, выдумки, мастерства. Мне надо послушать, о чём говорят работники, добытчики, тогда я узнаю уровень перемен.
Я присмотрелся, как одеваются прохожие, заказал гипномаске модный покрой и расцветку и направил стопы в самый большой дом посёлка — с виду очень похожий на тот Дом Хмеля, где я пировал в прошлое посещение.
Но это не был Дом хмельной лавы. Никаких столов, никаких угощений. Тумбообразные стулья стояли внутри полукруглыми рядами, а заполнявшие их огнеупорны внимательно слушали оратора, стоявшего на пьедестале. И был этот оратор как две капли воды похож на Жреца, того, что называл меня лжепророком. Конечно, это был не он, а какой-нибудь отдалённый его потомок в пятом колене. Жрецом V назвал я его мысленно. Потом, оглядевши слушателей, я нашёл среди них знакомые физиономии Бойца, Хитреца, Кузнеца и множество отцов. Видимо, фамильное сходство с предками было очень прочным в Огнеупории.
Стоя на кафедре, пятый жрец водил длинным стеблем по картинам, грубо намалёванным на стенах, и заунывным голосом читал подписи:
— “…Но дети Всемогущего впали в ничтожество и, впустив страх в сердце своё, поклонились демонам мрака и холода, исчадиям подземелий и демону демонов Этрэ, чьё имя поминать грех.
…И во гневе сказал Великий Ядрэ: “Если нет мне почёта от моих созданий, уничтожу их корень, стебли и побеги. Пошлю чёрный холод на поля их и дома. И светлая лава станет чёрным камнем, и кровь в жилах станет камнем”.
…Но услышал те слова Милосердный, любимый сын Ядрэ. И сказал, павши перед Вседержителем ниц: “Не спеши, отец мой, во гневе содеешь непоправимое. Велика вина сих, впавших в ничтожество. Но ты отмерил им краткую жизнь, и потому коротка их память. Прадед умирает до рождения правнука, и юнец не ведает прадеду ведомое. Разреши мне сойти в их страну, чтобы мог я напомнить забывчивым истинную истину”.
…И сказал грозный Ядрэ: “Разрешаю. Но терпение моё небеспредельно. Даю тебе сроку один год. Если же за год не просветишь нечестивцев, чёрный холод сойдёт на них и на тебя тоже”.
…И сбросил с неба Неторопливого, так что пал он на крутой берег канала Гадх. И видели гадхатяне, что снисходит с неба сияние, бросились к тому сиянию, но не могли различить ничего.
…Потому что знал Алат Неторопливый, что сияние лика его невыносимо для ока смертных, и сделал себя прозрачным, как дыхание, так что жнецы и жницы смотрели сквозь него и видели травы, и камни, и тучи за его спиной.
…Но демоны подземелий ощутили, как вздрогнула земля под стопами Божественного, и, чуя неминуемую гибель, заметались в тоске. И демон демонов, чьё имя произносить греховно, сказал: “Разоблачим Милосердного. Пусть явит лик свой смертным и ослепит их сиянием. И поражённые слепотой возропщут, проклянут ослепителя, Милосердного назовут Жесточайшим”.
…И послал демон демонов двух своих слуг, приказал им принять облик хищных лфэ. И напали хищные на жницу из жниц, возвращающихся с песней, и понесли её, терзая когтями и клювами.
…Но Неторопливый в словах и думах был скор на доброе дело. Он кинул молнию вдогонку и рассёк тех демонов, отрубив им крылья и головы. И развалились те демоны на части, пали наземь бездыханными и жертву бездыханную уронили.
…И над телом жницы истерзанным горько рыдали отец и мать её, сетуя, что злая судьба так рано оборвала её молодую жизнь.
…Неторопливый же, но на добрые дела спорый, догнал душу девы, улетающую в небесные чертоги, и в тело водворил, язвы же от когтей залечил чудотворным словом”.
Все это и многое другое Жрец V вычитывал нараспев, низко приседая (жест почтения) перед очередной картиной и особо перед долговязой фигурой с поднятыми руками, висящей под потолком. И слушатели в тумбах гудели нестройным хором:
— Алат Великое Сердце, перед лицом грозного Ядрэ не оставь нас в смертный час, милосердное слово молви, защити от гнева Справедливейшего.
Дошло до вас, догадливые читатели? Сразу дошло? А до меня, Неторопливого, представьте себе, дошло не сразу. Слишком нелепо было подумать, что это моя фигура подвешена к потолку, что это моя история намалёвана на стенах храма, что это я — Алат Милосерднейший — сын бога Ядрэ. Астродипломат—Астралат—Алат.
Я вышел из храма, потрясённый, лелея слабую надежду, что только в этом посёлке сложилась ритуальная сказка обо мне. Увы, и в другом селении, и в третьем, и за сто и за пятьсот километров, по всей Огнеупории находил я тощие фигуры, зацепившиеся руками за стропила; всюду жрецы пятого поколения, приседая и воздевая руки к космосу, воспевали мои подвиги. Я услышал целый эпос: “Песнь об Освобождении”, и “Песнь Исхода”, и “Песнь о Животворной Лаве”. И все это было чудовищно искажено, расцвечено самой дикой фантазией. Например, мои слова о подземном тепле, порождённом ядерной энергией, излагались так:
“…И взмолился Алат Милосердный: “Отец мой Ядрэ, справедлив твой гнев, бесконечна вина забывчивых, но позволь молвить слово в их защиту, не в оправдание, а для милости.
Коротка их память, потому что коротка жизнь. И ещё коротка память несчастных, потому что ум их погряз в заботах о хлебе насущном. Страна их темна, скудна и суха, великим трудом хлеб и сок добывают они возле узких потоков лавы. Сделай же так, Всесильный, чтобы животворная лава была повсеместно, дай им хлеба вволю из своих рук, чтобы за каждой трапезой вспоминали они тебя и прославляли”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67