Но толстяк никуда не падает, не плывёт, не вываливается. Он стоит на чём-то невидимом. Он шагает по вакууму, как посуху. И мы за ним тоже шагаем по невидимому нечто. Оно — нечто — прозрачнее стекла и даже воздуха. Холодные немигающие звезды у нас над головой и холодные немигающие звезды под подошвами, отчётливые, словно камешки на дне горного озера. Даже страшновато. Ноги стоят неизвестно на чём.
— Всемогущий, как же это тебе в голову пришло?
— Ну вот я лежал вчера и думал: что же показать гостю? Тут вроде бы кричат: “Неужели ты жидкую фазу не можешь превратить в твёрдую?” А мы столько рассуждали, столько рассуждали о консистенции вакуума. Ну, составил уравнение…
Он присел на корточки и начал что-то быстро выписывать на небесной тверди. Карандаш его оставлял светящиеся следы. Цветные строки повисли над черно-звёздным стеклом. И тут…
— Ай, кто меня держит? — Голос Дальмиры.
И меня кто-то схватил за ноги. Как я стоял наклонившись, с руками на коленках, разглядывая запись, так и остался с руками на коленях. Хочу оторвать, не могу, вросли в стекло запястья. Кто застыл, стоя на цыпочках, кто на корточках. Толстяк в самой странной позе — повёрнут вполоборота. Оглядывался на кого-то. Немая сцена из “Ревизора”.
— Всемогущий, что за шутки? Прекрати сейчас же!
— Боюсь, что граница фаз сместилась. Мы вкраплены в твёрдую.
Мы вкраплены! Мы — изюминки в пироге, мы — камешки, вмёрзшие в лёд, мы — гравий в цементе, мухи в янтаре. Сначала смешно, потом неудобно и страшно. Я — изваяние, изваян с руками на коленях. Сколько можно так стоять? А вдруг навеки?
— Всемогущий, придумай что-нибудь!
— Что тут придумаешь? Дежурные увидят, догадаются отключить.
— А когда они догадаются?
Пауза. У всех самые мрачные мысли.
И тут мы разом проваливаемся. Летим всей связкой, дёргая и толкая друг друга.
Потом оказалось, что мы всего две минуты изображали памятники. А показалось — часа два.
— Ну и как вы оценили наш полигон? — спросил меня мой толмач, прощаясь на следующий день. — Нам говорили, что вы потеряли способность удивляться. Мы очень старались вас излечить.
— Я оценил ваши старания, — ответил я в тон. — Безусловно, я удивился, когда вы впаяли меня в пустоту. И даже накануне удивился, когда висел на макушке дерева, растущего корнями вверх, как бы на потолке. Оценил старания. Но ещё не очень оценил полигон… с точки зрения житейской. Будет ли правильно, если я запишу: “Величайшим достижением передовых звёздных физиков является умение вклеивать живых людей в вакуум, как мошку в смолу”?
— Иронию понял! — воскликнул мой переводчик. — Ясненько. Вы жалкий утилитарист, вы хотели бы сделать науку прислужницей поваров и портних. Вы равнодушны к поискам истины и даже не прикрываетесь хотя бы лёгким смущением. Но боги физики всемогущи. Они способны ублажить и астрономов, и гастрономов. Во всяком случае, когда вам понадобится мост для доставки хлеба с вашей Земли на вашу Луну, мы пришлём консультанта. Не спи, вечножующий, я за тебя обязательство даю.
ВСЕЛЕНСКИЕ ЗАБОТЫ
— Ну и зачем все это?
— То есть?
— Зачем ускорять время и замедлять время? Зачем увеличивать тяготение и уменьшать тяготение, зачем сносить и возводить горы, зачем ввинчиваться в зафон и летать там на пять порядков быстрее света? Зачем вы, Граве, явились на Землю и зачем привезли меня оттуда? Что вы ищете в космосе, что вам дома не сидится?
Почему только сейчас я задал этот наиважнейший, в сущности, вопрос? Может быть, оттого, что задумываться было некогда. Набивал голову сведениями, блокнот — пометками, собирал, запоминал, записывал, формулировал информацию, всасывал замечательное, ожидал сверхзамечательное. Ну вот свозили меня на генополигон, на биополигон, на галактический полигон, вклеили в пустоту, как муху. Какое осталось впечатление? Физики забавляются. Пробуют так и этак, какая комбинация смешнее. Но стоит ли дёргать время и мять пространство только для того, чтобы потешиться своим всесилием? Вот я и спросил:
— Ну зачем все это?
— Нам нужен космос. У нас там полно забот.
— Заботы? Какие ещё заботы? Летаете на любую планету, молодость возвращаете, мёртвых оживляете. Ещё что?
— Вот теперь наконец-то начинается серьёзный разговор, — сказал Граве. — Закажи-ка нам, Гилик, запись Диспута о Вселенских Заботах.
Зал Межзвёздной Федерации на планете Оо. Зал как зал, на сцене селектор, ложи амфитеатром, над каждой название планеты. Но вместо наушников анаподы, вместо кресел в ложах прозрачные цистерны с обилием шлангов и кранов. Цистерны можно наполнить любыми газами — кислородом, азотом, аммиаком, метаном, даже фтором по вкусу делегата или же водой — пресной, солёной, подкислённой, щелочной, хлорированной — для делегатов подводных.
Спрашиваю: “Зачем такие ухищрения? Все равно анаподы, всё равно смотрят на селектор, слушают через микрофоны. Почему же не договариваться по радио, сидя у себя дома?”
Оказывается, все дело в расстояниях. С отдалённых звёзд, даже за фоном, сигнал идёт — несколько суток (по нашему счёту). От вопроса до ответа — две недели. Допустим, председатель спрашивает: “Кто хочет высказаться?” Через две недели: “Прошу слова”. Ещё через две недели: “Мы слушаем вас”.
Удивительный парадокс. Планетных конференций не бывает, дела одной планеты можно обсудить и по радио. А межзвёздные съезды традиционно собираются в одном зале.
Докладчик тоже сидит в своём баке, на селекторе только его лицо. Ну и кто там рассуждает? Поспешно натягиваю анапод. Ба! Знакомая физиономия. Это Физик. Их-Физик, конечно, моложавый, коротко стриженный, в очках, лопоухий. Почти неотличим от земного… Почти! Анапод несколько карикатурит: здешний физик не просто моложавый, он почти мальчишка, и уши торчат действительно как лопухи. Видимо, мысленно мы рисуем шаржи на наших знакомых в собственном мозгу.
Ну и что же доказывает этот звёздный Физик?
— Мы живём в эпоху всесилия точных наук, — говорит он снисходительно-наставительным тоном лектора, уверенного, что мало кто способен его понять до конца. — Учёные проникли в глубь вещества до семьдесят девятой ступени (электрон на девятой по их счёту. — К.К. ) и в зафон на 144 слоя. Мы освоили сигналопроводящий слой пятого порядка, при необходимости можем посетить любую планету Галактики и Магеллановых облаков. Я слишком долго занимал бы внимание уважаемого собрания, если бы перечислял все достижения математики, физики и технологии. Скажу коротко: мы — представители точных наук — в состоянии решить любую задачу, которую поставит перед нами Звёздный Шар в этом или в будущем веке.
Выступавший передо мной представитель Академии Прогноза как раз и формулировал очередную вселенскую задачу. Он говорил, что сфера нашего обитания уже охватывает около миллиона солнц со спутниками и что нормальный рост населения, продолжительности жизни, энергетики и новых потребностей диктует расширение этой сферы на один процент ежегодно, иначе говоря, требуется освоение десяти тысяч новых солнечных систем в год.
“Ого! — подумал я. — Десять тысяч солнечных систем ежегодно! Пожалуй, такое можно назвать полновесными заботами”.
— Осваивать мы умеем, — продолжал Физик. — Но вот проблема: куда направить усилия? Резервных звёзд в нашем Шаре почти нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67