АСТРОДИПЛОМАТИЯ
Я — снег.
Пухлой шубой я лежу на пашне, очень белый, белей, чём бельё, накрахмаленное и подсинённое, белый с искрой, словно толчёным стеклом присыпанный. И, наращивая шубу, на меня бесшумно ложатся невесомые снежинки.
На подоле шубы следы. Уродливые ямки с рубчатыми отпечатками галош. Случайный прохожий с трудом, барахтаясь, выбрался из меня, помял краешек, накидал комьев. А дальше гладь моя нетронута, словно ватман, приколотый к чертёжной доске, только лыжни исчертили меня, нанесли двойные линии рейсфедером, ровные-ровные, идеально параллельные, льдисто-голубые днём, сиреневые к вечеру. И рядом с лыжнёй легли гряды бугорков, шероховатых, уплотнённых остриями палок.
Я — снег. Я пахну свежестью и чистотой. Я воздушный, на ощупь холодный, в ладонях становлюсь влажным, слипаюсь в мокроватые комья. Я ноздреватый, а если присмотреться, видишь тёмную пыль — это хвойные иголки, нанесённые ветром…
— Достаточно. Верю. Вынужден верить, не видел ваших снегов. А теперь ты — дерево.
Я — дерево. Какое? Берёза. У меня не кожа, а кора, снизу до коленей грубая, изборождённая трещинами, в которых роются жучки, выше атласно-гладкая, белая с чёрточками снаружи и с розоватой изнанкой. Я стою на опушке, растопырив ветки, и при каждом порыве ветра кланяюсь, гнусь со стоном и выпрямляюсь охая, как старуха с больной поясницей. На моих пальцах-веточках трепещут ярко-зеленые листья. Каждый из них с зубчатой кромкой и украшен орнаментом жилок. Листьев слишком много, глаз их сливает. Вам видна зелёная масса всех оттенков, золотистая на свету, почти синяя в густой тени. Лишь на крайних веточках различаешь отдельные зеленые кружочки на фоне неба, белесовато-голубого, водянисто-голубого…
— Ничего! Зримо, и деталей вдоволь. Но опять ты выбрал не знакомое мне дерево. Будь огнём, огонь одинаков везде.
Я — огонь. Я пляшу на поленьях, изгибаясь и извиваясь, звонко-оранжевый с синими лентами и жёлтыми колпачками на каждом языке. В чёрное небо я бросаю охапки искр, светлых, продолговатых. Я вкусно пахну смолой и горьковатым дымом, дрова подо мной трещат и трескаются, отслаивая седые вуальки. Я огонь. Не подходите, я дышу жаром, от меня горячо глазам, и кожу я колю жгучими иголками. Я обжигаю. Осторожно!
— Ну, для первого раза приемлемо. А теперь ты — я.
Сдвинув анапод, бросаю вороватый взгляд на Граве. Вижу его каждый день… но не надеюсь на зрительную память. Вдруг подведёт.
Итак, я — он, каков есть на самом деле, без анапода. Удлинённый череп обтянут землистой кожей, темнеют провалившиеся глазницы. Пятна, не забыть бы — пятна! Три над левым глазом, два — над правым. Оскаленные зубы, выпирающие ребра… Сколько рёбер? Не помню. К счастью, на туловище мешковатый балахон, тоже землистый. Характерная поза: сидит согнувшись, острые колени расставлены врозь, на коленях острые локти, на ладонях костистый подбородок. Все?
— Пальцев сколько?
Ах да, три пальца у него. А я свои руки вообразил, пятипалые.
— Придёшь ещё раз, — говорит он жёстко. И ставит кол.
— Я столько занимался, так старался, — плачусь я, словно студент, лишённый стипендии. — У меня просто нет артистических способностей, не могу я вживаться в образ по Станиславскому. Нельзя же требовать, чтобы каждый космонавт был ещё и артистом. Кто там заметит: пять пальцев или три? Такая ничтожная мелочь.
— В нашем деле мелочей нет, — отрезает Граве. — Представь себе, что я пришёл бы в твою гостиницу, сел в кресле как человек и положил бы на столик свой хвост. Такие мелочи и губят астродипломата.
Да, я учусь на астродипломата. Занимаюсь в группе Граве вместе с десятком местных сапиенсов, почему-то земноводных по преимуществу. Не без колебаний пошёл я на курсы, боялся, что не вытяну учения наравне с уроженцами Шара. И вообще у меня нет склонности к дипломатии. Это профессиональное. Как литератор, описывая хитросплетения жизни, подыскиваю точные слова. Мне лично язык дан не для того, чтобы скрывать мысли, не люблю говорить “да”, подразумевая “может быть”, наводить тень на ясный день, какого-нибудь слюнявого маразматика величать “светлейшим высочеством”. Не умею хитрить, даже умалчивать не люблю. Попадаюсь на первой же выдумке. Какой из меня дипломат?
Но Граве сказал, что у меня примитивное представление о дипломатии, архаичное, обывательское, докосмическое. “Хитрость — это оружие слабосильных, — сказал он. — Хитростью немощный заставляет могучего уступить дорогу. Но могучему нет необходимости добиваться уступок. Силач новый, другой путь проложит, сам выйдет и слабого вынесет. Мы могучие звездожители, — сказал он, — мы и есть силачи на планетах субсапиенсов. Можем уступить, можем и их выручить, и свои интересы соблюсти. Девиз астродипломатии: “Пойми, помоги… потом проси, что тебе нужно”.
И вот я учусь прежде всего понимать. А понимание — так написано в “Наставлении астродипломата”, глава I — “начинается с наблюдения”. И параграф 1 гласит: “…наблюдайте, не вмешиваясь в жизнь аборигенов. Предпочтительно оставаться незамеченным, пока не освоен язык, в совершенстве изучены обычаи, нравы, социальные отношения, история данной планеты…”
И ниже сказано:
“Предварительное скрытное ознакомление осуществляется:
а) на дальних расстояниях — телескопами;
б) со средних дистанций — кинокиберами;
в) на месте — астроразведчиками, с помощью гипномаски.
Гипномаска это и есть: “Я снег, я снег, пухлой шубой лежу на пашне…” Вы видите снег, ничего более, а я наблюдаю, прислушиваюсь, изучаю ваш язык и обычаи. Хитрая маска эта устроена сложно, как именно — объяснить не смогу. Дипломат не обязан знать устройство телеграфа, обязан использовать своевременно. Астродипломат же обязан правильно пользоваться маской; проворно надевать её, заправляя присоски под волосы, обязан безукоризненно воображать себя снегом. С виду же гипномаска похожа на анапод, она и есть анапод навыворот. Тот прибор показывает иномирцев людьми, тут я — человек — внушаю иномирцам, что я снег, что я огонь, что я такой же, как они.
И вот на тебе, пять пальцев вместо трех!
— Повторите все упражнения, начиная с первого, — нудит Граве. — Без гипномаски мы вас не пустим на неисследованные планеты. Без маски только экскурсии с гидом.
Маскировка не единственный предмет на курсах. Прохожу “Звёздную Географию” — описание природы планет, истории планет и законов влияния природы на историю, истории на природу — этакий комплексный предмет — астробиосоциогеографию. Дятлу моему земному очень пришёлся бы по душе. Ещё “Наставления и Уставы”, “Устав космонавта”, “Устав астродипломата” и прочие. Прохожу “Оборудование”, тут все: от ракеты до опреснителя. Ещё “Психологию” — индивидуальную и социальную. И наконец, “Прецеденты и Казусы” — теорию и практику астродипломатов.
Прецеденты — это уроки истории Звёздного Шара — так сформулировал Граве во вводной лекции.
Я, конечно, вылез со скептической земной мудростью: единственный урок истории в том, что никто не мог извлечь уроков из истории. Граве вежливо возразил, что опыт одной планеты, видимо, даёт слишком мало материала для обобщения, у меня сложится иное мнение после того, как я основательно проштудирую ход событий на Вдаге, Кин-ни, Эалинлин, Йийит, Моуэ, Ць, Цью, Цьялалли, Чачача, Не, Чгедег-де… и всех прочих, сколько мозг сумеет вместить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67