Остановитесь, не оставляйте нас! Куда вы уходите?!
— Будьте мужественны, председатель.— Склонившись с коня, дядя Акрам положил руку на плечо Садыка.— Пойдемте, давайте мне ваш мешок.
Садык резко отвернулся и зашагал рядом с конем старика...
Вскоре тридцать восемь человек на четырех арбах выехали со двора военкомата и к вечеру добрались до маленького полустанка Кабутархона, проделав путь почти в пять фарсахов. Было все так же холодно, не переставая валил снег. Ветер обжигал лицо. Офицер из комиссариата, приехавший с ними на станцию, сдал их молоденькому лейтенанту и вернулся обратно. Лейтенант сказал, что завтра в десять утра погрузка в эшелон.
Крошечный зал ожидания был забит народом: кто дремал, подложив под голову вещмешок, кто разговаривал с соседом, кого-то пришли проводить. Было даже несколько женщин с детьми на руках. Кто-то курил, кто-то с кем-то спорил... Негде было не то что присесть, но даже и стоять.
С вещмешком за плечами, опустив уши теплой шапки и поглубже засунув руки в карманы, Садык, чтобы не замерзнуть, ходил взад и вперед вдоль путей, притопывал ногами, однако руки и ноги коченели — до утра он порядком промерз.
На рассвете прибыло еще несколько партий новобранцев. Выяснилось, что здесь собирали людей из трех горных районов, где нет железной дороги.
Снег прекратился. Сквозь тонкую пелену облаков мутно засветило солнце. К новобранцам подъехал «виллис», из него вышли три офицера — военные комиссары районов во главе с полковником. Правый глаз полковника был закрыт черной повязкой.
Над полустанком воцарилась напряженная тишина.
Увидев Садыка, знакомый капитан улыбнулся ему, кивнул, словно подбадривая: «Ничего, брат, пройдут и эти дни...» Садык тоже улыбнулся.
Потом капитан распорядился, чтобы все провожающие стали по ту сторону железнодорожного полотна, а новобранцы построились.
Офицеры вытащили из полевых сумок листы бумаги и передали их полковнику. Полковник осмотрел строй и объявил, что начинает перекличку. Глядя в бумаги, он громко называл: Рахмонов Бобо, Сангов Шо- кир, Исмоилов Амин...
Список был длинный. Ожидая, пока очередь дойдет до него, Садык смотрел через пути на тех, кто оставался,— на женщин с детьми, стариков, подростков, на нескольких мужчин с костылями, в солдатском обмундировании. Все подавленно молчали. Раздавался лишь четкий голос полковника да отклики тех, кто выходил из строя. Даже дети почему-то не плакали.
И вдруг тишину прорезал взволнованный окрик: «Отец Самада1 Отец Самада!» Садык увидел Бунафшу. Она сидела на коне, чуть в стороне от провожающих, и взглядом пыталась отыскать его в длинной шеренге. Заметив Садыка, спешилась и быстро смешалась с толпой.
Садык не верил своим глазам. Он поразился, растерялся... Видел, что бока лошади потемнели от пота, а морда окутана паром. Что наделала Бунафша! С ума сошла, что ли! Проскакать в такую погоду сорок километров! Еще не оправилась после родов. Ей ли мучиться в седле! Да по опасной горной дороге... Могло ведь случиться несчастье!
Садык почувствовал, как его подтолкнули. Покосился вбок, увидел Акбара, тот кивком указывал на полковника.
— Повторяю: Камолов Сады...— услышал он.
Расстроенный мыслью о жене, Садык забыл, что
надо сделать шаг вперед и ответить по форме. Он сделал несколько шагов и недовольно произнес:
— Бунафша...— и тут же, спохватившись, добавил:— Я!
Напряжение, владевшее новобранцами в последние минуты, прорвалось смехом. Садык пристыженно опустил голову. Однако полковник улыбнулся и спокойно сказал:
— Становитесь на свое место!
Тяжело пыхтя, прошел паровоз, и стена теплушек отгородила Садыка от Бунафши. Раздалась команда грузиться по вагонам. Строй зашевелился и распался.
В это время в просвет между вагонами Садык увидел Бунафшу.
Через минуту они уже стояли лицом к лицу.
— Почему поехала в такой холод? Что будет, если заболеешь?— спрашивал Садык с укором,
Бунафша не ответила, закусив губу, протянула ему
узелок.
— Что это?
— Шерстяные носки. Холбиби передала, одна пара для Акбара.
Садык глядел на осунувшееся лицо жены с темными провалами глазниц.
— И ради этого ты пустилась в такую даль?
— Я привезла вам нож вашего отца...— Бунафша торопливо достала нож в потертых ножнах, протянула его мужу.— Нашли под подушкой Салеха,— объяснила она.— Оказывается, тетушка в день гахворабандона достала из сундука и положила в колыбель...
Садык вынул нож из ножен, глянул на узкое блестящее лезвие. И, вспомнив рано умершего отца, спрятал его, протянул руку, коснулся руки Бунафши слегка дрожащими от волнения пальцами.
— Перестань плакать и скорей домой! А то застудишься! Береги себя, ты ведь теперь глава семьи!
— Пишите...— только и могла ответить Бунафша.
Паровоз загудел, вагоны дрогнули.
Махнув жене рукой, Садык бросился к теплушке, где разместились односельчане. Туда втащили его уже на ходу.
Хотя Садыка очень беспокоило, как доберется Бунафша по горной дороге в такой холод, сердце его переполняла радость нечаянной встречи с женой. Он преклонялся перед ее смелостью, улыбался, снова и снова представляя себе, как она убежала из селения, чтобы увидеться с ним на станции. Нет, такого он не ждал. А это значит, что, прожив с ней шесть лет, не знал как следует, что за женщина его жена.
Вот о чем думал Садык в тот день под монотонный стук колес товарного состава, увозившего их все дальше на запад от родных гор. Тогда он и в мыслях не мог допустить, что никогда больше не увидит свою жену, свою Бунафшу, что это их последняя встреча.
Садык не заметил, как заснул, а под утро его разбудила мать. Дети все так же мирно спали. Тетушка Назокат склонилась над старым деревянным сундуком, украшенным резьбой, в котором когда-то искала и не могла найти нож. В тусклом свете лампы изломанная тень ее едва двигалась по стене.
Он быстро оделся.
— Что случилось, мама?
Вытащив из сундука бязь, которую держала на черный день, тетушка Назокат выпрямилась, обернулась к сыну. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом тихо сказала:
— Холбиби умерла..
К полудню все было закончено.
Люди, собравшиеся проводить Холбиби в последний путь, по очереди подходили к ее могиле и сыпали землю. Потом они выложили холмик, накрыли его небольшой каменной плитой, опустились на корточки лицом к Мекке и воздели руки для молитвы.
Солнце с ненужной в эти минуты щедростью заливало свежий могильный холмик, вид которого окутывал сердца живых печалью. Налетел мягкий осенний ветер. Он шевелил подсохшие колючки и полынь, росшие между могилами, травы вздрагивали, словно ветер напоминал о грядущих холодах.
Садык сидел, как и другие, на корточках, молитвенно сложив ладони. Все тело его дрожало, ныла раненая нога. Сжав от напряжения зубы, он смотрел на темную сыроватую землю.
«Боже мой! Еще вчера... вчера сидел с ней, старался подбодрить, а теперь... Разве можно было подумать, что сегодня увижу ее могилу? Почему жизнь так коротка и жестока? Почему такие люди, как Холбиби, не живут спокойно и долго? Почему не получается так, чтобы они могли напиться из арыка, выкопанного их же руками?..»
Окончив молитву, люди провели ладонями по лицу, и Садык наконец поднялся вместе со всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Будьте мужественны, председатель.— Склонившись с коня, дядя Акрам положил руку на плечо Садыка.— Пойдемте, давайте мне ваш мешок.
Садык резко отвернулся и зашагал рядом с конем старика...
Вскоре тридцать восемь человек на четырех арбах выехали со двора военкомата и к вечеру добрались до маленького полустанка Кабутархона, проделав путь почти в пять фарсахов. Было все так же холодно, не переставая валил снег. Ветер обжигал лицо. Офицер из комиссариата, приехавший с ними на станцию, сдал их молоденькому лейтенанту и вернулся обратно. Лейтенант сказал, что завтра в десять утра погрузка в эшелон.
Крошечный зал ожидания был забит народом: кто дремал, подложив под голову вещмешок, кто разговаривал с соседом, кого-то пришли проводить. Было даже несколько женщин с детьми на руках. Кто-то курил, кто-то с кем-то спорил... Негде было не то что присесть, но даже и стоять.
С вещмешком за плечами, опустив уши теплой шапки и поглубже засунув руки в карманы, Садык, чтобы не замерзнуть, ходил взад и вперед вдоль путей, притопывал ногами, однако руки и ноги коченели — до утра он порядком промерз.
На рассвете прибыло еще несколько партий новобранцев. Выяснилось, что здесь собирали людей из трех горных районов, где нет железной дороги.
Снег прекратился. Сквозь тонкую пелену облаков мутно засветило солнце. К новобранцам подъехал «виллис», из него вышли три офицера — военные комиссары районов во главе с полковником. Правый глаз полковника был закрыт черной повязкой.
Над полустанком воцарилась напряженная тишина.
Увидев Садыка, знакомый капитан улыбнулся ему, кивнул, словно подбадривая: «Ничего, брат, пройдут и эти дни...» Садык тоже улыбнулся.
Потом капитан распорядился, чтобы все провожающие стали по ту сторону железнодорожного полотна, а новобранцы построились.
Офицеры вытащили из полевых сумок листы бумаги и передали их полковнику. Полковник осмотрел строй и объявил, что начинает перекличку. Глядя в бумаги, он громко называл: Рахмонов Бобо, Сангов Шо- кир, Исмоилов Амин...
Список был длинный. Ожидая, пока очередь дойдет до него, Садык смотрел через пути на тех, кто оставался,— на женщин с детьми, стариков, подростков, на нескольких мужчин с костылями, в солдатском обмундировании. Все подавленно молчали. Раздавался лишь четкий голос полковника да отклики тех, кто выходил из строя. Даже дети почему-то не плакали.
И вдруг тишину прорезал взволнованный окрик: «Отец Самада1 Отец Самада!» Садык увидел Бунафшу. Она сидела на коне, чуть в стороне от провожающих, и взглядом пыталась отыскать его в длинной шеренге. Заметив Садыка, спешилась и быстро смешалась с толпой.
Садык не верил своим глазам. Он поразился, растерялся... Видел, что бока лошади потемнели от пота, а морда окутана паром. Что наделала Бунафша! С ума сошла, что ли! Проскакать в такую погоду сорок километров! Еще не оправилась после родов. Ей ли мучиться в седле! Да по опасной горной дороге... Могло ведь случиться несчастье!
Садык почувствовал, как его подтолкнули. Покосился вбок, увидел Акбара, тот кивком указывал на полковника.
— Повторяю: Камолов Сады...— услышал он.
Расстроенный мыслью о жене, Садык забыл, что
надо сделать шаг вперед и ответить по форме. Он сделал несколько шагов и недовольно произнес:
— Бунафша...— и тут же, спохватившись, добавил:— Я!
Напряжение, владевшее новобранцами в последние минуты, прорвалось смехом. Садык пристыженно опустил голову. Однако полковник улыбнулся и спокойно сказал:
— Становитесь на свое место!
Тяжело пыхтя, прошел паровоз, и стена теплушек отгородила Садыка от Бунафши. Раздалась команда грузиться по вагонам. Строй зашевелился и распался.
В это время в просвет между вагонами Садык увидел Бунафшу.
Через минуту они уже стояли лицом к лицу.
— Почему поехала в такой холод? Что будет, если заболеешь?— спрашивал Садык с укором,
Бунафша не ответила, закусив губу, протянула ему
узелок.
— Что это?
— Шерстяные носки. Холбиби передала, одна пара для Акбара.
Садык глядел на осунувшееся лицо жены с темными провалами глазниц.
— И ради этого ты пустилась в такую даль?
— Я привезла вам нож вашего отца...— Бунафша торопливо достала нож в потертых ножнах, протянула его мужу.— Нашли под подушкой Салеха,— объяснила она.— Оказывается, тетушка в день гахворабандона достала из сундука и положила в колыбель...
Садык вынул нож из ножен, глянул на узкое блестящее лезвие. И, вспомнив рано умершего отца, спрятал его, протянул руку, коснулся руки Бунафши слегка дрожащими от волнения пальцами.
— Перестань плакать и скорей домой! А то застудишься! Береги себя, ты ведь теперь глава семьи!
— Пишите...— только и могла ответить Бунафша.
Паровоз загудел, вагоны дрогнули.
Махнув жене рукой, Садык бросился к теплушке, где разместились односельчане. Туда втащили его уже на ходу.
Хотя Садыка очень беспокоило, как доберется Бунафша по горной дороге в такой холод, сердце его переполняла радость нечаянной встречи с женой. Он преклонялся перед ее смелостью, улыбался, снова и снова представляя себе, как она убежала из селения, чтобы увидеться с ним на станции. Нет, такого он не ждал. А это значит, что, прожив с ней шесть лет, не знал как следует, что за женщина его жена.
Вот о чем думал Садык в тот день под монотонный стук колес товарного состава, увозившего их все дальше на запад от родных гор. Тогда он и в мыслях не мог допустить, что никогда больше не увидит свою жену, свою Бунафшу, что это их последняя встреча.
Садык не заметил, как заснул, а под утро его разбудила мать. Дети все так же мирно спали. Тетушка Назокат склонилась над старым деревянным сундуком, украшенным резьбой, в котором когда-то искала и не могла найти нож. В тусклом свете лампы изломанная тень ее едва двигалась по стене.
Он быстро оделся.
— Что случилось, мама?
Вытащив из сундука бязь, которую держала на черный день, тетушка Назокат выпрямилась, обернулась к сыну. Несколько секунд она молча смотрела на него, потом тихо сказала:
— Холбиби умерла..
К полудню все было закончено.
Люди, собравшиеся проводить Холбиби в последний путь, по очереди подходили к ее могиле и сыпали землю. Потом они выложили холмик, накрыли его небольшой каменной плитой, опустились на корточки лицом к Мекке и воздели руки для молитвы.
Солнце с ненужной в эти минуты щедростью заливало свежий могильный холмик, вид которого окутывал сердца живых печалью. Налетел мягкий осенний ветер. Он шевелил подсохшие колючки и полынь, росшие между могилами, травы вздрагивали, словно ветер напоминал о грядущих холодах.
Садык сидел, как и другие, на корточках, молитвенно сложив ладони. Все тело его дрожало, ныла раненая нога. Сжав от напряжения зубы, он смотрел на темную сыроватую землю.
«Боже мой! Еще вчера... вчера сидел с ней, старался подбодрить, а теперь... Разве можно было подумать, что сегодня увижу ее могилу? Почему жизнь так коротка и жестока? Почему такие люди, как Холбиби, не живут спокойно и долго? Почему не получается так, чтобы они могли напиться из арыка, выкопанного их же руками?..»
Окончив молитву, люди провели ладонями по лицу, и Садык наконец поднялся вместе со всеми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20