Много раз отведывал хлеб-соль с вашего дастархана, но не мог отплатить добром за доброту. Не поминайте лихом, тетя, и простите, если когда что было не так.
Тетушка Назокат пригорюнилась.
— Я тысячу раз довольна вами, братец. И на этом и на том свете не забуду ваше великодушие и дружескую помощь! Дай бог, чтобы жили и работали среди хороших людей, чтобы на душе у вас всегда было легко...
Улицами кишлака Орлов возвращался обратно. Уже совсем стемнело, резче стали запахи, отчетливее—звуки. На дороге пахло пылью, она легко поднималась с земли и, словно пудра, облепляла сапоги. Где-то лаяла собака, мычала не то корова, не то теленок. Женщина звала своего ребенка. Захлопала крыльями слетевшая с насеста курица, треснула сломавшаяся ветка. Множество звуков, на которые не обращаешь внимания днем, наполняли сумрак. Сейчас эти звуки казались мягче и земля будто дышала ровнее, спокойнее.
Орлов подумал, что уже успел привязаться душой к этим местам и совсем как человек, рожденный здесь, понимает голос ночи.
Прыгая с камня на камень, перебрался он через речушку, маловодную в эту пору, и тут же увидел, что с возвышенности спускаются неясные силуэты. Подошел ближе и увидел: два человека гонят несколько ослов.
«Не Садык ли это?»— подумал Орлов и тут же узнал его по раненой левой ноге — она не сгибалась. Садык тоже узнал Орлова, остановил осла, поздоровался и спросил:
— Похоже, ты из Заргарона?
— Да, заходил к тебе.
— Какой ветер подул, что вспомнил о моем доме?
Орлов понял, что Садык еще не забыл о разговоре с Махсумовым. Однако Садык тут же пригласил:
— Поворачивай, идем ко мне.
— Нет, Садык, это ты поворачивай!
— Что-нибудь случилось?
— Если случилось — пойдешь, а нет — откажешься, да?— засмеялся Орлов.
— Ну что ты, разве у меня две головы? Увы, всего одна, и потому не могу ею рисковать! Говорят же: не шути со старостой, у него есть много способов наказать!
— Ну ладно, поворачивай!
— Ты сначала скажи, куда пойдем?
— Ко мне домой.
— Тогда лучше пешком.
— А как твоя нога?
— Терпимо...
Садык окликнул Амонулло:
— Захватите моего осла! А по дороге зайдите ко мне домой, скажите матери, чтобы не беспокоилась.— Он спешился, засунул погонялку под подпругу и крикнул:— И-их!
Осел послушно побежал вслед за длинноухими собратьями.
— Устал, наверное, за день?— спросил Орлов.
— Ну что ж, когда-нибудь придет время, отдохну сразу за все эти дни,
Они шагали рядом. Было тихо, лишь мерно поскрипывали сапоги Орлова. «Интересно, почему Орлов сам за мной пришел?»— думал Садык.
— На душе у меня неспокойно,— сказал Орлов.— Видно, ты до сих пор не простил обиду,
— На что же мне обижаться?
— Не притворяйся, что не понимаешь. Я чувствую, что у тебя на душе.
— Ладно, оставь. Мало ли что в жизни приходится выслушивать о себе. На то она и жизнь...
— Не обижайся, друг. Стоит ли принимать близко к сердцу сказанное недостойным человеком, Такие, как он,— вроде мусора, плывущего по реке. Но рано или поздно река освободится от мусора.
Садык был благодарен Орлову, что он не стал бередить ему душу, лишь упомянул о том неприятном случае.
— Дурак скроет свою глупость раз, два, ну десять... но когда-то ведь его выведут на чистую воду. Так что выкинь из сердца обиду!
— Ладно, на что обижаться-то? Видно, работа у него,.. трудная.— Садык перевел разговор на другое:— А почему все же ты в такой поздний час ведешь меня к себе? Наверно, не без причины?
-— Хочу сегодня выпить с тобой!
— Здорово! Раньше-то ты и запаха вина не переносил. Может, обманывал, а сам тайком выпивал?
— Скажешь тоже! Помнишь, однажды я пил в твоем доме.
— Да, пять лет назад, когда у меня родился сын!— Садык засмеялся.— И выпил-то всего пиалку мусалласа.
— Пиалка-то пиалкой, а что после было? Забыл? На всю жизнь опозорился.
— Как же, помню. Очень лихо ты тогда опрокинул эту пиалку, а когда уходил, кормушку для скота за собаку принял. «Пошел!»— кричишь. Споткнулся, упал, как только ногу не сломал,— рассмеялся Садык.
— Тебе смешно. А мне каково было? Поди разбери в такую темень — кормушка это или собака. В общем, твой мусаллае сделал свое дело.
— А помнишь, ты мне не верил, что сумею сделать вино? Подзадоривал все—мол, мастерство винодела не про меня... Даст бог, кончится война, я такой мусаллас приготовлю, что ты на этот раз, отведав полпиалки, дорогу домой забудешь.
— Ну уж нет, слепой теряет свой посох лишь однажды!
— Ладно, тогда ты выпил в честь рождения моего сына. А сегодня что случилось?
— Сегодня тоже не грех выпить. Утром я уезжаю..,
Садык даже остановился.
— Куда уезжаешь? Зачем?
— Назначили на место Махсумова. Сегодня уже сдал дела. Дома познакомлю тебя с моим преемником.
— Вот как! А Махсумов?
— Я же говорил тебе: река рано или поздно выбрасывает мусор на берег. А жизнь, она тоже как река. Ну пошли?
Орлов дружески опустил руку на плечо Садыка. Подумал, что уезжает, не изловив дезертира Акбара, но вслух об этом не сказал.
Предутренний час. С высокого темного небосвода равнодушно смотрят на спящую землю далекие холодные звезды. В кишлаке по-ночному тихо, лишь иногда на окраине лениво подвывает собака.
Осторожно ведя коня в поводу, к дому Садыка подошел Акбар. Замер, чутко прислушался. Ночью даже обычные звуки настораживают, кажутся таинственными и непонятными. Зашелестел увядшими листьями ветерок, и по спине Акбара пробежала дрожь. Издалека снова донесся приглушенный вой собаки.
— Что ты все воешь?— вздрогнув, зло прошептал Акбар.— Чтобы эта беда пала на голову твоего хозяина!
Акбар, как и многие, верил, что, если собака воет, значит, предчувствует чью-то смерть. Он съежился не то от страха, не то от холода, залубеневшая от пота и грязи одежда коробилась на плечах. Сердце стучало неспокойно, на какое-то время он потерял самообладание, руки сильно тряслись. С большим трудом подавив' волнение, подвел коня вплотную к воротам, накинул повод на луку седла, а сам неслышно перелез через низенький дувал и оказался во дворе. Тихонько отодвинул засов, отвел одну створку ворот и оставил ее открытой. Конь, словно удивляясь поступкам человека, вскинул голову, навострил уши и, переступив несколько раз на месте, успокоился.
Пригнувшись и настороженно оглядываясь по сторонам, Акбар прокрался к дому, поднялся на айван, прижался к стене, постоял, вслушиваясь. Было тихо. Низко согнувшись, он скользнул мимо окна гостиной и оказался у двери, ведущей в спальню. Осторожно потянул за ручку, но дверь была заперта. Акбар вытащил из-за голенища нож, просунул лезвие в щель и бесшумно поднял крючок. Тихо скрипнув, дверь отворилась, и Акбар юркнул внутрь.
В комнате — хоть глаз выколи. Решившись, он чиркнул спичкой и сразу же задул ее. В неяркой вспышке света разглядел две постели. На одной спала тетушка Назокат с младшим внуком Салехом, на другой, прижавшись друг к другу, лежали Анвар и Самад. Акбар неслышно приблизился к их постели, осторожно снял ручонку Анвара с шеи Самада и, подняв спящего сына на руки, тенью выскользнул наружу.
До сих пор удача сопутствовала ему, но, когда он вышел во двор, задел пустое ведро, оно опрокинулось, покатилось, звякнуло обо что-то. Рядом в ветвях яблони суматошно захлопала крыльями горлинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Тетушка Назокат пригорюнилась.
— Я тысячу раз довольна вами, братец. И на этом и на том свете не забуду ваше великодушие и дружескую помощь! Дай бог, чтобы жили и работали среди хороших людей, чтобы на душе у вас всегда было легко...
Улицами кишлака Орлов возвращался обратно. Уже совсем стемнело, резче стали запахи, отчетливее—звуки. На дороге пахло пылью, она легко поднималась с земли и, словно пудра, облепляла сапоги. Где-то лаяла собака, мычала не то корова, не то теленок. Женщина звала своего ребенка. Захлопала крыльями слетевшая с насеста курица, треснула сломавшаяся ветка. Множество звуков, на которые не обращаешь внимания днем, наполняли сумрак. Сейчас эти звуки казались мягче и земля будто дышала ровнее, спокойнее.
Орлов подумал, что уже успел привязаться душой к этим местам и совсем как человек, рожденный здесь, понимает голос ночи.
Прыгая с камня на камень, перебрался он через речушку, маловодную в эту пору, и тут же увидел, что с возвышенности спускаются неясные силуэты. Подошел ближе и увидел: два человека гонят несколько ослов.
«Не Садык ли это?»— подумал Орлов и тут же узнал его по раненой левой ноге — она не сгибалась. Садык тоже узнал Орлова, остановил осла, поздоровался и спросил:
— Похоже, ты из Заргарона?
— Да, заходил к тебе.
— Какой ветер подул, что вспомнил о моем доме?
Орлов понял, что Садык еще не забыл о разговоре с Махсумовым. Однако Садык тут же пригласил:
— Поворачивай, идем ко мне.
— Нет, Садык, это ты поворачивай!
— Что-нибудь случилось?
— Если случилось — пойдешь, а нет — откажешься, да?— засмеялся Орлов.
— Ну что ты, разве у меня две головы? Увы, всего одна, и потому не могу ею рисковать! Говорят же: не шути со старостой, у него есть много способов наказать!
— Ну ладно, поворачивай!
— Ты сначала скажи, куда пойдем?
— Ко мне домой.
— Тогда лучше пешком.
— А как твоя нога?
— Терпимо...
Садык окликнул Амонулло:
— Захватите моего осла! А по дороге зайдите ко мне домой, скажите матери, чтобы не беспокоилась.— Он спешился, засунул погонялку под подпругу и крикнул:— И-их!
Осел послушно побежал вслед за длинноухими собратьями.
— Устал, наверное, за день?— спросил Орлов.
— Ну что ж, когда-нибудь придет время, отдохну сразу за все эти дни,
Они шагали рядом. Было тихо, лишь мерно поскрипывали сапоги Орлова. «Интересно, почему Орлов сам за мной пришел?»— думал Садык.
— На душе у меня неспокойно,— сказал Орлов.— Видно, ты до сих пор не простил обиду,
— На что же мне обижаться?
— Не притворяйся, что не понимаешь. Я чувствую, что у тебя на душе.
— Ладно, оставь. Мало ли что в жизни приходится выслушивать о себе. На то она и жизнь...
— Не обижайся, друг. Стоит ли принимать близко к сердцу сказанное недостойным человеком, Такие, как он,— вроде мусора, плывущего по реке. Но рано или поздно река освободится от мусора.
Садык был благодарен Орлову, что он не стал бередить ему душу, лишь упомянул о том неприятном случае.
— Дурак скроет свою глупость раз, два, ну десять... но когда-то ведь его выведут на чистую воду. Так что выкинь из сердца обиду!
— Ладно, на что обижаться-то? Видно, работа у него,.. трудная.— Садык перевел разговор на другое:— А почему все же ты в такой поздний час ведешь меня к себе? Наверно, не без причины?
-— Хочу сегодня выпить с тобой!
— Здорово! Раньше-то ты и запаха вина не переносил. Может, обманывал, а сам тайком выпивал?
— Скажешь тоже! Помнишь, однажды я пил в твоем доме.
— Да, пять лет назад, когда у меня родился сын!— Садык засмеялся.— И выпил-то всего пиалку мусалласа.
— Пиалка-то пиалкой, а что после было? Забыл? На всю жизнь опозорился.
— Как же, помню. Очень лихо ты тогда опрокинул эту пиалку, а когда уходил, кормушку для скота за собаку принял. «Пошел!»— кричишь. Споткнулся, упал, как только ногу не сломал,— рассмеялся Садык.
— Тебе смешно. А мне каково было? Поди разбери в такую темень — кормушка это или собака. В общем, твой мусаллае сделал свое дело.
— А помнишь, ты мне не верил, что сумею сделать вино? Подзадоривал все—мол, мастерство винодела не про меня... Даст бог, кончится война, я такой мусаллас приготовлю, что ты на этот раз, отведав полпиалки, дорогу домой забудешь.
— Ну уж нет, слепой теряет свой посох лишь однажды!
— Ладно, тогда ты выпил в честь рождения моего сына. А сегодня что случилось?
— Сегодня тоже не грех выпить. Утром я уезжаю..,
Садык даже остановился.
— Куда уезжаешь? Зачем?
— Назначили на место Махсумова. Сегодня уже сдал дела. Дома познакомлю тебя с моим преемником.
— Вот как! А Махсумов?
— Я же говорил тебе: река рано или поздно выбрасывает мусор на берег. А жизнь, она тоже как река. Ну пошли?
Орлов дружески опустил руку на плечо Садыка. Подумал, что уезжает, не изловив дезертира Акбара, но вслух об этом не сказал.
Предутренний час. С высокого темного небосвода равнодушно смотрят на спящую землю далекие холодные звезды. В кишлаке по-ночному тихо, лишь иногда на окраине лениво подвывает собака.
Осторожно ведя коня в поводу, к дому Садыка подошел Акбар. Замер, чутко прислушался. Ночью даже обычные звуки настораживают, кажутся таинственными и непонятными. Зашелестел увядшими листьями ветерок, и по спине Акбара пробежала дрожь. Издалека снова донесся приглушенный вой собаки.
— Что ты все воешь?— вздрогнув, зло прошептал Акбар.— Чтобы эта беда пала на голову твоего хозяина!
Акбар, как и многие, верил, что, если собака воет, значит, предчувствует чью-то смерть. Он съежился не то от страха, не то от холода, залубеневшая от пота и грязи одежда коробилась на плечах. Сердце стучало неспокойно, на какое-то время он потерял самообладание, руки сильно тряслись. С большим трудом подавив' волнение, подвел коня вплотную к воротам, накинул повод на луку седла, а сам неслышно перелез через низенький дувал и оказался во дворе. Тихонько отодвинул засов, отвел одну створку ворот и оставил ее открытой. Конь, словно удивляясь поступкам человека, вскинул голову, навострил уши и, переступив несколько раз на месте, успокоился.
Пригнувшись и настороженно оглядываясь по сторонам, Акбар прокрался к дому, поднялся на айван, прижался к стене, постоял, вслушиваясь. Было тихо. Низко согнувшись, он скользнул мимо окна гостиной и оказался у двери, ведущей в спальню. Осторожно потянул за ручку, но дверь была заперта. Акбар вытащил из-за голенища нож, просунул лезвие в щель и бесшумно поднял крючок. Тихо скрипнув, дверь отворилась, и Акбар юркнул внутрь.
В комнате — хоть глаз выколи. Решившись, он чиркнул спичкой и сразу же задул ее. В неяркой вспышке света разглядел две постели. На одной спала тетушка Назокат с младшим внуком Салехом, на другой, прижавшись друг к другу, лежали Анвар и Самад. Акбар неслышно приблизился к их постели, осторожно снял ручонку Анвара с шеи Самада и, подняв спящего сына на руки, тенью выскользнул наружу.
До сих пор удача сопутствовала ему, но, когда он вышел во двор, задел пустое ведро, оно опрокинулось, покатилось, звякнуло обо что-то. Рядом в ветвях яблони суматошно захлопала крыльями горлинка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20