Без осла и мешков в хозяйстве как без рук.
— Что правда, то правда,— согласился Амонулло.— Но с ослами тоже туго. Что будем делать?
— Соберем двадцать пять—тридцать голов — как- нибудь обойдемся. За четырнадцать — пятнадцать рейсов перевезем.
— Через ущелье до станции больше двадцати километров, только-только обернуться за день...
— Что поделаешь? Была бы хорошая дорога, возили бы на арбе. А по большой дороге до станции почти сорок километров, туда и обратно — восемьдесят...
— Да, лучше возить на ослах.
Садык оглядел склад. В глинобитном здании, нешироком и длинном, хранилось все их колхозное богатство — от ярма и сохи до зерна, свежих и сушеных фруктов. Он помнил, как строили склад. Это было года через два после организации колхоза. Стены ставил Исмат-пахлавон с подручным, а Садык, тогдашний бригадир, по поручению председателя вдвоем с Акбаром подвозили воду, месили глину — помогали мастерам. За полтора месяца они поставили стены, оштукатурили их снаружи и внутри, накрыли крышей. Работали от темна до темна, а то прихватывали и лунные ночи. До войны двор склада частенько напоминал небольшой базар. Колхозники получали здесь на трудодни зерно, фрукты и разные товары, бывало, прямо отсюда ехали на мельницу. В те времена заведующий держал открытыми настежь все шесть дверей склада. Летом и осенью, в теплое сухое время, он обычно сидел здесь, под тутовником, расстелив палас, а зимой или в дождливые весенние дни располагался в складе за низеньким столиком рядом с весами. Каждого, кто приходил, угощал чаем. Садык как сейчас помнит: на его столике всегда стоял чайник, накрытый ватным стеганым колпаком, чтобы не остывал. А теперь во дворе склада безлюдно и тихо, как будто он жилище дервиша. Не то что шесть дверей, одну и то редко увидишь открытой. Кажется, что обилие и достаток навсегда покинули эти места... Хотя у самого заведующего, инвалида, недавно вернувшегося с войны, хлопот здесь, конечно, немало. Он и сторож, и конюх, и за все имущество отвечает...
— А вот и хозяин!— Амонулло поздоровался с одноруким человеком лет сорока, с отечным желтым лицом.
Садык пошутил:
— Мы тут уже собрались взломать запоры, да бог усовестил нас, отогнал дьявола-соблазнителя! Так что сидим ждем.
— Лошадь заболела, председатель, второй день ничего не ест. Вот и водил ее к ветеринару.
Он вынул из кармана связку ключей, отпер дверь, и все вместе вошли в полутьму склада. Солнечные лучи, как золотые нити, тянулись из нескольких маленьких отверстий в задней стене.
— Ну и темнота,— поморщился Амонулло.
Садык повернулся к заведующему:
— Он прав, распахните-ка все двери.
— Все двери не стыдно открыть, когда склад полон. А сейчас отопрем их, и станет тут разгуливать ветер.
— Ладно, пусть проветрится. Открывайте, работа у нас надолго.
Заведующий отворил все двери, и сделалось совсем светло. В передней части склада высилась гора красноватой пшеницы. Крышу подпирали десять столбов из арчи. Садык внимательно оглядел потолочные балки.
— Пора ремонтировать.
— Если как следует обмазать крышу глиной, еще подержится,— ответил заведующий.
Садык скинул гимнастерку, повесил ее на гвоздик, вбитый в столб.
— Мы с Амонулло будем засыпать пшеницу в мешки, а вы взвешивайте. В каждом мешке должно быть сто килограммов.
Он подобрал несколько пустых мешков и направился к куче зерна.
Когда наполнили и завязали мешков десять, в склад вбежал запыхавшийся мальчишка.
— Что случилось?— спросил Садык.
— В селение приехали два человека, у каждого пистолет на поясе. Ждут в правлении. Послали меня поскорее разыскать вас.
Садык встревожился. Отряхнулся от пыли, снял с гвоздя гимнастерку и, натягивая на ходу, поспешил к правлению.
У коновязи стояли две лошади. Вороную Садык узнал сразу — на ней ездил Орлов. И действительно, на айване он столкнулся с Орловым, за ним показался
грузный мужчина в военной форме. Орлов обернулся и спутнику:
— А вот и Камолов, познакомьтесь.
— Махсумов,— сказал мужчина и протянул Садыку руку. Рука была мягкой, а голос неожиданно высокий, как у ребенка.
Чем-то он не понравился Садыку. Оглядел гостя еще раз: форма сидит ладно, на ногах блестящие хромовые сапоги, через плечо полевая сумка. Кобура на широком ремне как бы подчеркивает, что ее обладатель — личность значительная. Правда, глаза за толстыми стеклами очков казались уж очень большими,
Орлов увидел, что Садык встревожен, и успокаивающе улыбнулся:
— Товарищ Махсумов уполномоченный... из области. Хочет побеседовать с тобой, выяснить кое-какие вопросы. Проведи-ка нас в свой кабинет.
Садык отворил дверь кабинета, вошел первым; указал гостям на обшарпанный диван возле окна и предложил сесть. Сам опустился на табурет напротив, достал из кармана платок, вытер мокрый после быстрой ходьбы лоб. Вопросительно посмотрел на Махсумова. Тот устроился на диване поудобнее, сдвинул на ремне кобуру, сумку положил на колени. Пригладил пальцами густую темную шевелюру. Внимательно вгляделся в осунувшееся лицо Садыка.
— Сколько зерна сдадите в этом году фронту?
— Пятьсот центнеров.
— Выполните?
— Выполним.
— Хмм...— Махсумов добыл из кармана вышитый кисет, развязал, достал кусочек газеты, свернул самокрутку. Несколько раз жадно, словно в нетерпении, затянулся.— Когда вернулись с фронта?
— В этом году.
— Точнее?
— В начале июля.
— Где воевали?
Садык перечислил. Махсумов снова несколько раз жадно затянулся. Садык глянул на Орлова и увидел, что настроение у того явно портится. Он ерзал на месте, словно готовясь встать и сказать что-то, с беспокойством поглядывал то на Садыка, то на Махсумова,
— Вернулись после госпиталя?— продолжал Махсумов.
— Да.
— Где были ранены?
— На Украине.
— Когда?
— Полгода назад.
Махсумов открыл полевую сумку, вынул бумагу и карандаш, что-то записал.
— Сколько вам лет?
— Сорок один.
— Дети есть?
— Двое.
— КОММУНИСТ?
— Да.
— С тридцать шестого года?
— Да!— Садык уже начинал злиться.
— Если друг коммуниста дезертирует...
Лицо Садыка полыхнуло огнем.
— Что вы этим хотите сказать?
— Хочу сказать, что ваш друг Акбар Боев дезертировал.
— Мы с ним не друзья.
— А я думаю, что вы и сейчас ему сочувствуете!
— Что за чушь!
— Чушь?—Махсумов оглянулся на Орлова, словно приглашая его в свидетели: смотри-ка, он нас за дураков считает!
Орлов нахмурился:
— Товарищ Махсумов...
— После, после...— Тот снова обернулся к Садыку, прищурился.— Разве не вы послали в дом Боева десять кило пшеницы?
— Жена его долго болела.
— Да, это нам известно, она четыре месяца не работала в колхозе.
— Так ведь болела же. И потом, за эту пшеницу, если понадобится, я готов отвечать.
— Ну-ну! Говорите так, будто от вашего вздоха мельничный жернов будет вращаться... Кто знал, что вы посылаете колхозное зерно в дом дезертира?
— Думайте, что говорите!—Садык вскочил с табурета, забыв о больной ноге, и она тотчас напомнила, о себе.— Может, па нашему, и то; что я вместе с другими похоронил эту несчастную,— преступление? Если уж на то пошло, она, получив десять кило пшеницы, оставила колхозу корову с теленком.
— Садитесь, не стоит горячиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Что правда, то правда,— согласился Амонулло.— Но с ослами тоже туго. Что будем делать?
— Соберем двадцать пять—тридцать голов — как- нибудь обойдемся. За четырнадцать — пятнадцать рейсов перевезем.
— Через ущелье до станции больше двадцати километров, только-только обернуться за день...
— Что поделаешь? Была бы хорошая дорога, возили бы на арбе. А по большой дороге до станции почти сорок километров, туда и обратно — восемьдесят...
— Да, лучше возить на ослах.
Садык оглядел склад. В глинобитном здании, нешироком и длинном, хранилось все их колхозное богатство — от ярма и сохи до зерна, свежих и сушеных фруктов. Он помнил, как строили склад. Это было года через два после организации колхоза. Стены ставил Исмат-пахлавон с подручным, а Садык, тогдашний бригадир, по поручению председателя вдвоем с Акбаром подвозили воду, месили глину — помогали мастерам. За полтора месяца они поставили стены, оштукатурили их снаружи и внутри, накрыли крышей. Работали от темна до темна, а то прихватывали и лунные ночи. До войны двор склада частенько напоминал небольшой базар. Колхозники получали здесь на трудодни зерно, фрукты и разные товары, бывало, прямо отсюда ехали на мельницу. В те времена заведующий держал открытыми настежь все шесть дверей склада. Летом и осенью, в теплое сухое время, он обычно сидел здесь, под тутовником, расстелив палас, а зимой или в дождливые весенние дни располагался в складе за низеньким столиком рядом с весами. Каждого, кто приходил, угощал чаем. Садык как сейчас помнит: на его столике всегда стоял чайник, накрытый ватным стеганым колпаком, чтобы не остывал. А теперь во дворе склада безлюдно и тихо, как будто он жилище дервиша. Не то что шесть дверей, одну и то редко увидишь открытой. Кажется, что обилие и достаток навсегда покинули эти места... Хотя у самого заведующего, инвалида, недавно вернувшегося с войны, хлопот здесь, конечно, немало. Он и сторож, и конюх, и за все имущество отвечает...
— А вот и хозяин!— Амонулло поздоровался с одноруким человеком лет сорока, с отечным желтым лицом.
Садык пошутил:
— Мы тут уже собрались взломать запоры, да бог усовестил нас, отогнал дьявола-соблазнителя! Так что сидим ждем.
— Лошадь заболела, председатель, второй день ничего не ест. Вот и водил ее к ветеринару.
Он вынул из кармана связку ключей, отпер дверь, и все вместе вошли в полутьму склада. Солнечные лучи, как золотые нити, тянулись из нескольких маленьких отверстий в задней стене.
— Ну и темнота,— поморщился Амонулло.
Садык повернулся к заведующему:
— Он прав, распахните-ка все двери.
— Все двери не стыдно открыть, когда склад полон. А сейчас отопрем их, и станет тут разгуливать ветер.
— Ладно, пусть проветрится. Открывайте, работа у нас надолго.
Заведующий отворил все двери, и сделалось совсем светло. В передней части склада высилась гора красноватой пшеницы. Крышу подпирали десять столбов из арчи. Садык внимательно оглядел потолочные балки.
— Пора ремонтировать.
— Если как следует обмазать крышу глиной, еще подержится,— ответил заведующий.
Садык скинул гимнастерку, повесил ее на гвоздик, вбитый в столб.
— Мы с Амонулло будем засыпать пшеницу в мешки, а вы взвешивайте. В каждом мешке должно быть сто килограммов.
Он подобрал несколько пустых мешков и направился к куче зерна.
Когда наполнили и завязали мешков десять, в склад вбежал запыхавшийся мальчишка.
— Что случилось?— спросил Садык.
— В селение приехали два человека, у каждого пистолет на поясе. Ждут в правлении. Послали меня поскорее разыскать вас.
Садык встревожился. Отряхнулся от пыли, снял с гвоздя гимнастерку и, натягивая на ходу, поспешил к правлению.
У коновязи стояли две лошади. Вороную Садык узнал сразу — на ней ездил Орлов. И действительно, на айване он столкнулся с Орловым, за ним показался
грузный мужчина в военной форме. Орлов обернулся и спутнику:
— А вот и Камолов, познакомьтесь.
— Махсумов,— сказал мужчина и протянул Садыку руку. Рука была мягкой, а голос неожиданно высокий, как у ребенка.
Чем-то он не понравился Садыку. Оглядел гостя еще раз: форма сидит ладно, на ногах блестящие хромовые сапоги, через плечо полевая сумка. Кобура на широком ремне как бы подчеркивает, что ее обладатель — личность значительная. Правда, глаза за толстыми стеклами очков казались уж очень большими,
Орлов увидел, что Садык встревожен, и успокаивающе улыбнулся:
— Товарищ Махсумов уполномоченный... из области. Хочет побеседовать с тобой, выяснить кое-какие вопросы. Проведи-ка нас в свой кабинет.
Садык отворил дверь кабинета, вошел первым; указал гостям на обшарпанный диван возле окна и предложил сесть. Сам опустился на табурет напротив, достал из кармана платок, вытер мокрый после быстрой ходьбы лоб. Вопросительно посмотрел на Махсумова. Тот устроился на диване поудобнее, сдвинул на ремне кобуру, сумку положил на колени. Пригладил пальцами густую темную шевелюру. Внимательно вгляделся в осунувшееся лицо Садыка.
— Сколько зерна сдадите в этом году фронту?
— Пятьсот центнеров.
— Выполните?
— Выполним.
— Хмм...— Махсумов добыл из кармана вышитый кисет, развязал, достал кусочек газеты, свернул самокрутку. Несколько раз жадно, словно в нетерпении, затянулся.— Когда вернулись с фронта?
— В этом году.
— Точнее?
— В начале июля.
— Где воевали?
Садык перечислил. Махсумов снова несколько раз жадно затянулся. Садык глянул на Орлова и увидел, что настроение у того явно портится. Он ерзал на месте, словно готовясь встать и сказать что-то, с беспокойством поглядывал то на Садыка, то на Махсумова,
— Вернулись после госпиталя?— продолжал Махсумов.
— Да.
— Где были ранены?
— На Украине.
— Когда?
— Полгода назад.
Махсумов открыл полевую сумку, вынул бумагу и карандаш, что-то записал.
— Сколько вам лет?
— Сорок один.
— Дети есть?
— Двое.
— КОММУНИСТ?
— Да.
— С тридцать шестого года?
— Да!— Садык уже начинал злиться.
— Если друг коммуниста дезертирует...
Лицо Садыка полыхнуло огнем.
— Что вы этим хотите сказать?
— Хочу сказать, что ваш друг Акбар Боев дезертировал.
— Мы с ним не друзья.
— А я думаю, что вы и сейчас ему сочувствуете!
— Что за чушь!
— Чушь?—Махсумов оглянулся на Орлова, словно приглашая его в свидетели: смотри-ка, он нас за дураков считает!
Орлов нахмурился:
— Товарищ Махсумов...
— После, после...— Тот снова обернулся к Садыку, прищурился.— Разве не вы послали в дом Боева десять кило пшеницы?
— Жена его долго болела.
— Да, это нам известно, она четыре месяца не работала в колхозе.
— Так ведь болела же. И потом, за эту пшеницу, если понадобится, я готов отвечать.
— Ну-ну! Говорите так, будто от вашего вздоха мельничный жернов будет вращаться... Кто знал, что вы посылаете колхозное зерно в дом дезертира?
— Думайте, что говорите!—Садык вскочил с табурета, забыв о больной ноге, и она тотчас напомнила, о себе.— Может, па нашему, и то; что я вместе с другими похоронил эту несчастную,— преступление? Если уж на то пошло, она, получив десять кило пшеницы, оставила колхозу корову с теленком.
— Садитесь, не стоит горячиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20