На пике социального и духовного напряжения, которые захватили русское общество в конце второго десятилетия XX в., мыслитель обнаруживает, что налицо все указанные Евангелием признаки близости конца вселенной. Однако философ не торопится с "последними" выводами, поскольку те явления, которые воспринимаются как "знаки", "символы" конца истории, "конца света", случаются и повторяются, по мысли Трубецкого, во все дни великих мировых потрясений и кризисов: "Не в первый раз мир обагряется кровью, и не в первый раз из войны рождается смута и голод; также и гонение против Церкви, начавшееся на наших глазах, - не только не первое, но и далеко не самое беспощадное" [8].
7 Булгаков С.Н. Указ. соч. С. 390-391.
8 Трубецкой Е.Н. Смысл жизни // Трубецкой Е.Н. Избранное. М., 1995. С. 279.
Трубецкой вспоминает кризисные периоды христианской истории, ее катастрофические эпохи, которые сопровождались трагическими событиями, неизменно вызывавшими в христианском обществе эсхатологические предчувствия. Последние были сопоставимы с пророчествами Евангелия и пугали реальной близостью конца истории (крушение Римской империи;
252
войны эпохи средневековья; войны Реформации; наконец, обострение эсхатологических настроений в России, связанное с царствованием Петра I, многочисленные войны, гонения против раскольников; следующая волна ожидания конца - наполеоновские войны и т.д.).
Согласно Трубецкому, мировые катастрофы - явление повторяемое в истории. "При каждом повторении они становятся глубже и шире, распространяются на все большую и большую область земной поверхности. Мы не знаем и знать не можем, - пишет философ, - сколько раз суждено повторяться в мире катастрофическим явлениям войны, смуты, голода и гонения, как часты и как сильны будут в будущем землетрясения, которых также бывает много во все века. Но, как бы часто ни повторялись все эти ужасы, - безусловный смысл их всегда один и тот же. Они всегда означают не только близость конца, но и действительное его приближение. Ошибка начинается только с того момента, когда мы начинаем мерить эту близость нашим человеческим аршином, т.е. днями и годами в буквальном смысле и в особенности - определенными датами" [9].
9 Трубецкой Е.Н. Указ. Соч. С. 280.
В 1930-е гг., осознавая весь трагизм последствий Первой мировой войны, Октябрьской революции, политических и социальных процессов в России и в Европе, находившийся в эмиграции Д. Мережковский также обращается к теме эсхатологии истории и видит в тяготении к эхатологическому мировосприятию проявление именно русской ментальности и, как следствие, особенность русской литературы и философии. В своей эпохальной работе "Атлантида - Европа" Мережковский пишет: "Чтобы понять, что "конец света" есть видение русское, вспомним, что вся наша литература - от Чаадаева, который всю жизнь молился в смертном страхе за Россию и Европу вместе: "да приидет царствие Твое", и Гоголя, который сошел с ума и умер от этого страха, через Достоевского, "человека из Апокалипсиса", до Вл. Соловьева с повестью его о "кончине мира" и Розанова с его "Апокалипсисом наших дней" - вся русская литература,
253
душа России, есть эсхатология - религия Конца. Как будто прославленная сейчас в Европе, все еще остается она неизвестной в этом, главном. "Делают из этого забаву... Но когда сбудется - вот уже сбывается, тогда узнают, что среди них был пророк"" [10].
Мережковский определяет эсхатологию как метод религиозно-исторического познания, не менее точный, чем все научные методы: "Чтобы понять середину всемирную историю, надо видеть ее начало и конец; чтобы понять смысл пути, надо видеть, откуда и куда он ведет. Первое знание, данное человеку: "я", бытие внутреннего мира, личности - психология, в самом широком смысле; второе знание: "не я", бытие внешнего мира - космология; третье: конец "я" и "не я" - эсхатология. Все эти три знания одинаково точны, но не одинаково легки: самое легкое - первое, третье самое трудное. Вся культура, или, вернее, "цивилизация", движется в среднем - в космологии; вся религия - в крайнем - в эсхатологии" [11]. Далее Мережковский приводит такое сравнение:
"Если бы физическое тело двигалось от земли к луне, то достигло бы точки в пространстве, где кончается земное притяжение, начинается - лунное: так человечество, двигаясь от начала мира к его концу, достигает точки во времени, где кончается История, начинается Эсхатология" [12] (курсив мой. Т.С.).
Между тем утопическое мировосприятие, утопизм как выражение утопического сознания также характерны для русской философской традиции. И хотя мы не находим в ней таких образцов утопии, как "Республика" Платона или "Утопия" Т. Мора, утопические идеи и устремления встречаются у многих русских философов. Русская утопия редко представлена в отдельных произведениях, но ее идеи и мотивы можно встретить и в фантастических рассказах, и в социальных романах, и в публицистике, и, наконец, в собственно философских сочинениях.
254
При этом, согласно Е. Чертковой: "Утопизм русской философии значительно отличается от западноевропейского, под влиянием которого он начал формироваться. Так, например, для России нехарактерны специальные труды собственно утопической направленности. Утопическое сознание в России рассредоточено в произведениях самого разного жанра. В то же время можно отметить и черты, общие всякому утопическому сознанию, что роднит русский утопизм с западноевропейским: осмысление социального идеала, социальная критика, предвосхищение будущего общества, идея абсолютного преобразования действительности. Однако между западноевропейским и русским утопизмом есть и существенные различия, вытекающие из специфики русской философской мысли, которую А.Ф. Лосев определил как борьбу с между западноевропейским абстрактным "рацио" и восточно-христианским конкретным богочеловеческим "логосом". (Русская философия: Очерки истории. М., 1991. С. 73.) И если для западноевропейского утопизма преобладающей темой является поиск путей рационалистического переустройства общества в соответствии с принципами разума, то для русского утопизма - преображение общества в соответствии с законами социальной правды как единства истины и справедливости, в соответствии с духом Евангелия" [13].
Если западный утопизм развивался от религиозного миросозерцания через рационалистическую философию к утопии, апеллирующей к науке, то русский утопизм, также имея религиозный источник, проделал иной путь: от православия через заимствованные с Запада идеи рационализма и просвещения к религиозной философии, которая критикует утопии как неадекватные формы решения религиозных проблем. В отличие от западной философии с ее гносеологизмом и онтологизмом для русской философии характерны антропоцентризм и связанное с этим доминирование моральных, социальных и историософских проблем, обращение к вопросам о смысле истории, ее цели и т.п. [14]
10 Мережковкии Д.С. Атлантида-Европа: Тайна Запада. М., 1992. С. 22
11 Там же. С. 24.
12 Там же. С. 157.
13 Черткова Е. Утопизм // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 528.
14 Там же. С. 531.
255
Предваряя рассмотрение концепций и подходов к пониманию природы социокультурного кризиса в философии Русского религиозного ренессанса первой трети XX столетия, следует обратиться к наиболее значимым и определяющим теориям, представляющим как бы идейный фундамент для анализа грядущих кризисных ситуаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
7 Булгаков С.Н. Указ. соч. С. 390-391.
8 Трубецкой Е.Н. Смысл жизни // Трубецкой Е.Н. Избранное. М., 1995. С. 279.
Трубецкой вспоминает кризисные периоды христианской истории, ее катастрофические эпохи, которые сопровождались трагическими событиями, неизменно вызывавшими в христианском обществе эсхатологические предчувствия. Последние были сопоставимы с пророчествами Евангелия и пугали реальной близостью конца истории (крушение Римской империи;
252
войны эпохи средневековья; войны Реформации; наконец, обострение эсхатологических настроений в России, связанное с царствованием Петра I, многочисленные войны, гонения против раскольников; следующая волна ожидания конца - наполеоновские войны и т.д.).
Согласно Трубецкому, мировые катастрофы - явление повторяемое в истории. "При каждом повторении они становятся глубже и шире, распространяются на все большую и большую область земной поверхности. Мы не знаем и знать не можем, - пишет философ, - сколько раз суждено повторяться в мире катастрофическим явлениям войны, смуты, голода и гонения, как часты и как сильны будут в будущем землетрясения, которых также бывает много во все века. Но, как бы часто ни повторялись все эти ужасы, - безусловный смысл их всегда один и тот же. Они всегда означают не только близость конца, но и действительное его приближение. Ошибка начинается только с того момента, когда мы начинаем мерить эту близость нашим человеческим аршином, т.е. днями и годами в буквальном смысле и в особенности - определенными датами" [9].
9 Трубецкой Е.Н. Указ. Соч. С. 280.
В 1930-е гг., осознавая весь трагизм последствий Первой мировой войны, Октябрьской революции, политических и социальных процессов в России и в Европе, находившийся в эмиграции Д. Мережковский также обращается к теме эсхатологии истории и видит в тяготении к эхатологическому мировосприятию проявление именно русской ментальности и, как следствие, особенность русской литературы и философии. В своей эпохальной работе "Атлантида - Европа" Мережковский пишет: "Чтобы понять, что "конец света" есть видение русское, вспомним, что вся наша литература - от Чаадаева, который всю жизнь молился в смертном страхе за Россию и Европу вместе: "да приидет царствие Твое", и Гоголя, который сошел с ума и умер от этого страха, через Достоевского, "человека из Апокалипсиса", до Вл. Соловьева с повестью его о "кончине мира" и Розанова с его "Апокалипсисом наших дней" - вся русская литература,
253
душа России, есть эсхатология - религия Конца. Как будто прославленная сейчас в Европе, все еще остается она неизвестной в этом, главном. "Делают из этого забаву... Но когда сбудется - вот уже сбывается, тогда узнают, что среди них был пророк"" [10].
Мережковский определяет эсхатологию как метод религиозно-исторического познания, не менее точный, чем все научные методы: "Чтобы понять середину всемирную историю, надо видеть ее начало и конец; чтобы понять смысл пути, надо видеть, откуда и куда он ведет. Первое знание, данное человеку: "я", бытие внутреннего мира, личности - психология, в самом широком смысле; второе знание: "не я", бытие внешнего мира - космология; третье: конец "я" и "не я" - эсхатология. Все эти три знания одинаково точны, но не одинаково легки: самое легкое - первое, третье самое трудное. Вся культура, или, вернее, "цивилизация", движется в среднем - в космологии; вся религия - в крайнем - в эсхатологии" [11]. Далее Мережковский приводит такое сравнение:
"Если бы физическое тело двигалось от земли к луне, то достигло бы точки в пространстве, где кончается земное притяжение, начинается - лунное: так человечество, двигаясь от начала мира к его концу, достигает точки во времени, где кончается История, начинается Эсхатология" [12] (курсив мой. Т.С.).
Между тем утопическое мировосприятие, утопизм как выражение утопического сознания также характерны для русской философской традиции. И хотя мы не находим в ней таких образцов утопии, как "Республика" Платона или "Утопия" Т. Мора, утопические идеи и устремления встречаются у многих русских философов. Русская утопия редко представлена в отдельных произведениях, но ее идеи и мотивы можно встретить и в фантастических рассказах, и в социальных романах, и в публицистике, и, наконец, в собственно философских сочинениях.
254
При этом, согласно Е. Чертковой: "Утопизм русской философии значительно отличается от западноевропейского, под влиянием которого он начал формироваться. Так, например, для России нехарактерны специальные труды собственно утопической направленности. Утопическое сознание в России рассредоточено в произведениях самого разного жанра. В то же время можно отметить и черты, общие всякому утопическому сознанию, что роднит русский утопизм с западноевропейским: осмысление социального идеала, социальная критика, предвосхищение будущего общества, идея абсолютного преобразования действительности. Однако между западноевропейским и русским утопизмом есть и существенные различия, вытекающие из специфики русской философской мысли, которую А.Ф. Лосев определил как борьбу с между западноевропейским абстрактным "рацио" и восточно-христианским конкретным богочеловеческим "логосом". (Русская философия: Очерки истории. М., 1991. С. 73.) И если для западноевропейского утопизма преобладающей темой является поиск путей рационалистического переустройства общества в соответствии с принципами разума, то для русского утопизма - преображение общества в соответствии с законами социальной правды как единства истины и справедливости, в соответствии с духом Евангелия" [13].
Если западный утопизм развивался от религиозного миросозерцания через рационалистическую философию к утопии, апеллирующей к науке, то русский утопизм, также имея религиозный источник, проделал иной путь: от православия через заимствованные с Запада идеи рационализма и просвещения к религиозной философии, которая критикует утопии как неадекватные формы решения религиозных проблем. В отличие от западной философии с ее гносеологизмом и онтологизмом для русской философии характерны антропоцентризм и связанное с этим доминирование моральных, социальных и историософских проблем, обращение к вопросам о смысле истории, ее цели и т.п. [14]
10 Мережковкии Д.С. Атлантида-Европа: Тайна Запада. М., 1992. С. 22
11 Там же. С. 24.
12 Там же. С. 157.
13 Черткова Е. Утопизм // Русская философия: Малый энциклопедический словарь. М., 1995. С. 528.
14 Там же. С. 531.
255
Предваряя рассмотрение концепций и подходов к пониманию природы социокультурного кризиса в философии Русского религиозного ренессанса первой трети XX столетия, следует обратиться к наиболее значимым и определяющим теориям, представляющим как бы идейный фундамент для анализа грядущих кризисных ситуаций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121