Ждем.
* * *
Работу над книгой Андрей с Ларсом закончили в рекордные сроки. В конце июля толстая папка с текстом легла на стол шведского издательства. На Западе интерес к теме российской криминальной жизни был высок… книгу, бесспорно, ожидал успех. Этому обстоятельству способствовала несколько загадочная личность одного из авторов. Издатели, разумеется, во всю использовали тюремную часть биографии Андрея для рекламы. Читатель был заинтригован.
И Обнорский и Тингсон чувствовали себя усталыми и счастливыми. После сдачи книги, после ужина с шампанским, тостами за авторов и за издателей, после получения гонорара Андрей улетел в Питер. Пора было выходить на работу. Отпуск кончился. В стремительном водовороте событий, в напряженной работе над книгой он этого отпуска не заметил… В начале августа 1996-го он вышел на работу и сразу окунулся в чумовую атмосферу газетной круговерти. Сначала показалось, что все здесь по-прежнему. Так же, как два года назад. И не было того странного, хаотичного, трагического нагромождения событий, которые происходили с ним и вокруг него все это время. Как будто он выскочил на час-другой по каким-то своим делам и вот вернулся.
Спустя несколько дней он понял, что это не так, что на самом деле произошли огромные перемены. И дело не в том, что изменились газета и газетчики. Дело в том, что сильно изменился он сам — Андрей Обнорский. Постоянно возникало ощущение неправильности происходящего… Все вроде бы верно, все так, как и должно быть: газета несет своим читателям нужную, оперативную, разнообразную информацию. Несколько десятков толковых и заинтересованных специалистов работают, не щадя своего времени и нервов. Авторитет молодежки высок, и среди профессионалов и среди читателей… все так. Так в чем же дело? Почему в тебе нет прежнего азарта? По привычке ты делаешь свое дело тщательно, стараясь укладываться в срок, не допустить проколов. Но не испытываешь при этом никакого удовлетворения. Разве тебе не интересно дело?.. Интересно! Ну, так в чем вопрос?
Неожиданно Обнорский понял: ему хочется большего. Хочется самостоятельности, хочется больших расследований… Ему хочется создать Агентство журналистских расследований.
Конечно, ничего неожиданного в этом не было. Мысль об агентстве сидела в голове давно. И прототип подобного объединения журналистов уже создавался в недрах самой мол одежки… и даже работал какое-то время. Так что ничего неожиданного все-таки не было. Просто мысль оформилась вдруг определенно и четко. Теперь требовался некий толчок, способный отправить корабль в плавание.
И, как всегда в подобных случаях, такой толчок не заставил себя долго ждать. Обнорский собрался на пару дней в Стокгольм. До выхода книги оставалось совсем ничего, издательство раскручивало рекламную кампанию. Андрей был приглашен для участия в телепередаче. Разумеется, это ему льстило. Три-четыре года назад он бы бегал по редакции и всем рассказывал: вот! На шведское телевидение зовут!.. С тех пор утекло очень много воды и крови. Изменились оценки. Все равно было приятно, но хвастаться уже не хотелось. Обнорский посмеивался. На вопрос главного редактора: куда тебе два дня отгула? — ответил: да я, мол, путевку в Карловы Вары взял… бальнеологический курорт, знаете ли… раненая нога.
— Ага, — сказал главный, — ну конечно, слетай… Я, правда, хотел тебя попросить сделать матерьялец о съезде промышленников. Но не беда, поставлю кого другого. Лети, раз надо.
Андрей улетел. Когда вернулся, его уже ждал выговор за сорванное редакционное задание. Нормально, сказал Обнорский себе… нормально. Объяснение с главным было коротким и бурным. Результатом стало заявление: «…прошу уволить меня по собственному же… Обойнимаю. Навеки Ваш. А. Обнорский». В один день Андрей был уволен по «собственному же…». Взаимностью редактор Обнорскому не ответил. На очередной планерке он прочитал вслух заявление и обозвал его хулиганством… Обойнимаю. Навеки — Ваш.
Одновременно главный чрез «вторые руки» довел до Андрея: покайся, извинись — я все прощу.
Обнорский сам понимал, что его уход несколько преждевременен. Он еще не собрал команду, не проработал организационно-технические вопросы. Многое лежало в полном тумане и разумнее было бы пока оставаться в газете. Но — характер. Идти на попятную он не мог. Тем более — извиняться… Обойнимаю. Навеки — Ваш. По собственному же…
Обнорский пустился в автономное плавание. Он еще не знал, сколько трудностей его ждет. Но если бы даже знал — не отказался.
Дело двигалось очень тяжело. Обнорский метался по городу, стучал в разные кабинеты. Он был уже достаточно широко известен в Питере. Его принимали, выслушивали, поддерживали идею… морально. А для воплощения идеи в жизнь требовались деньги! Обнорский готов был вложить свои. Их аккурат хватило бы на то, чтобы снять одну конуру в полуподвале, купить пачку бумаги и пару месяцев платить самому себе зарплату. А требовались нормальное помещение, мебель, оргтехника, компьютеры, транспорт, средства связи и достойная оплата двух десятков сотрудников, которых Обнорский поставил в штатное расписание. Даже при беглом подсчете «на пальцах» становилось очевидно: гонорар от книги не покроет даже пяти процентов первоначальных расходов. Андрей сидел по вечерам, перекраивал свои схемы, урезал их и так и сяк… ничего путного не получалось. Закрадывалась мысль: ничего не выйдет. Энтузиазм — это, конечно, здорово. Но на энтузиазме, на голой моральной поддержке никуда не уедешь.
Однажды вечером, когда Андрей, измотанный очередным безрезультатным походом по редакциям, издательствам, фондам, ассоциациям, союзам, лигам, центрам и пр. и др., сидел в кухне и тупо смотрел в свои выкладки… а за окном шел дождь, за окном было серо… и на душе было серо, и хотелось просто напиться… Так вот, однажды вечером раздался звонок. А разговаривать ни с кем как раз не хотелось.
Обнорский пробормотал:
— А пошли вы все!
Пробормотал, а потом вдруг сообразил, что звонок междугородный, что это может быть Зверев или Ларс, и трубку снял.
— Ну, здравствуй, Андрюша, — сказал хрипловатый Катин голос.
— Здравствуй, — ответил он.
— Не ожидал?
— Как тебе сказать? Вообще-то я знал, что когда-нибудь ты позвонишь.
— Вот как? — произнесла она медленно, и Андрей понял, что Катя пьяна. Причем пьяна тяжело. — Вот как? Пять минут назад я и сама этого не знала.
— Ты где?
— А-а… на вечеринке. Тут подают такое страшное говно, что по-человечески напиться просто невозможно… жлобы!
— Ты пьяна.
— Это потому, Андрюша, что я толковая баба и принесла фляжку с собой. Толково, Андрюшка?
— Толково. Как ты живешь?
— На «х». Только не пойму: хорошо или х…во? Обнорский промолчал, а Катя засмеялась хрипло и сказала:
— Пошел вон, урод! Это я не тебе, сочинитель. Это тут один урод все хочет меня трахнуть, все лезет. Думает, я пьяная. А ты? Ты хочешь меня трахнуть, Андрюша?
— Нет, — ответил Андрей сквозь зубы. Почему-то было очень противно.
— Конечно! Ты же трахаешь эту сучку.
— Какую «эту сучку»?
— Ленку-сучку… Что, Андрюша, она лучше меня? Расскажи, как ты ее имеешь? — пьяно говорила Катя. Фоном в трубке звучали голоса. Кажется, на испанском.
— Зачем ты подставила нас под пули, Катя? — спросил Обнорский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
* * *
Работу над книгой Андрей с Ларсом закончили в рекордные сроки. В конце июля толстая папка с текстом легла на стол шведского издательства. На Западе интерес к теме российской криминальной жизни был высок… книгу, бесспорно, ожидал успех. Этому обстоятельству способствовала несколько загадочная личность одного из авторов. Издатели, разумеется, во всю использовали тюремную часть биографии Андрея для рекламы. Читатель был заинтригован.
И Обнорский и Тингсон чувствовали себя усталыми и счастливыми. После сдачи книги, после ужина с шампанским, тостами за авторов и за издателей, после получения гонорара Андрей улетел в Питер. Пора было выходить на работу. Отпуск кончился. В стремительном водовороте событий, в напряженной работе над книгой он этого отпуска не заметил… В начале августа 1996-го он вышел на работу и сразу окунулся в чумовую атмосферу газетной круговерти. Сначала показалось, что все здесь по-прежнему. Так же, как два года назад. И не было того странного, хаотичного, трагического нагромождения событий, которые происходили с ним и вокруг него все это время. Как будто он выскочил на час-другой по каким-то своим делам и вот вернулся.
Спустя несколько дней он понял, что это не так, что на самом деле произошли огромные перемены. И дело не в том, что изменились газета и газетчики. Дело в том, что сильно изменился он сам — Андрей Обнорский. Постоянно возникало ощущение неправильности происходящего… Все вроде бы верно, все так, как и должно быть: газета несет своим читателям нужную, оперативную, разнообразную информацию. Несколько десятков толковых и заинтересованных специалистов работают, не щадя своего времени и нервов. Авторитет молодежки высок, и среди профессионалов и среди читателей… все так. Так в чем же дело? Почему в тебе нет прежнего азарта? По привычке ты делаешь свое дело тщательно, стараясь укладываться в срок, не допустить проколов. Но не испытываешь при этом никакого удовлетворения. Разве тебе не интересно дело?.. Интересно! Ну, так в чем вопрос?
Неожиданно Обнорский понял: ему хочется большего. Хочется самостоятельности, хочется больших расследований… Ему хочется создать Агентство журналистских расследований.
Конечно, ничего неожиданного в этом не было. Мысль об агентстве сидела в голове давно. И прототип подобного объединения журналистов уже создавался в недрах самой мол одежки… и даже работал какое-то время. Так что ничего неожиданного все-таки не было. Просто мысль оформилась вдруг определенно и четко. Теперь требовался некий толчок, способный отправить корабль в плавание.
И, как всегда в подобных случаях, такой толчок не заставил себя долго ждать. Обнорский собрался на пару дней в Стокгольм. До выхода книги оставалось совсем ничего, издательство раскручивало рекламную кампанию. Андрей был приглашен для участия в телепередаче. Разумеется, это ему льстило. Три-четыре года назад он бы бегал по редакции и всем рассказывал: вот! На шведское телевидение зовут!.. С тех пор утекло очень много воды и крови. Изменились оценки. Все равно было приятно, но хвастаться уже не хотелось. Обнорский посмеивался. На вопрос главного редактора: куда тебе два дня отгула? — ответил: да я, мол, путевку в Карловы Вары взял… бальнеологический курорт, знаете ли… раненая нога.
— Ага, — сказал главный, — ну конечно, слетай… Я, правда, хотел тебя попросить сделать матерьялец о съезде промышленников. Но не беда, поставлю кого другого. Лети, раз надо.
Андрей улетел. Когда вернулся, его уже ждал выговор за сорванное редакционное задание. Нормально, сказал Обнорский себе… нормально. Объяснение с главным было коротким и бурным. Результатом стало заявление: «…прошу уволить меня по собственному же… Обойнимаю. Навеки Ваш. А. Обнорский». В один день Андрей был уволен по «собственному же…». Взаимностью редактор Обнорскому не ответил. На очередной планерке он прочитал вслух заявление и обозвал его хулиганством… Обойнимаю. Навеки — Ваш.
Одновременно главный чрез «вторые руки» довел до Андрея: покайся, извинись — я все прощу.
Обнорский сам понимал, что его уход несколько преждевременен. Он еще не собрал команду, не проработал организационно-технические вопросы. Многое лежало в полном тумане и разумнее было бы пока оставаться в газете. Но — характер. Идти на попятную он не мог. Тем более — извиняться… Обойнимаю. Навеки — Ваш. По собственному же…
Обнорский пустился в автономное плавание. Он еще не знал, сколько трудностей его ждет. Но если бы даже знал — не отказался.
Дело двигалось очень тяжело. Обнорский метался по городу, стучал в разные кабинеты. Он был уже достаточно широко известен в Питере. Его принимали, выслушивали, поддерживали идею… морально. А для воплощения идеи в жизнь требовались деньги! Обнорский готов был вложить свои. Их аккурат хватило бы на то, чтобы снять одну конуру в полуподвале, купить пачку бумаги и пару месяцев платить самому себе зарплату. А требовались нормальное помещение, мебель, оргтехника, компьютеры, транспорт, средства связи и достойная оплата двух десятков сотрудников, которых Обнорский поставил в штатное расписание. Даже при беглом подсчете «на пальцах» становилось очевидно: гонорар от книги не покроет даже пяти процентов первоначальных расходов. Андрей сидел по вечерам, перекраивал свои схемы, урезал их и так и сяк… ничего путного не получалось. Закрадывалась мысль: ничего не выйдет. Энтузиазм — это, конечно, здорово. Но на энтузиазме, на голой моральной поддержке никуда не уедешь.
Однажды вечером, когда Андрей, измотанный очередным безрезультатным походом по редакциям, издательствам, фондам, ассоциациям, союзам, лигам, центрам и пр. и др., сидел в кухне и тупо смотрел в свои выкладки… а за окном шел дождь, за окном было серо… и на душе было серо, и хотелось просто напиться… Так вот, однажды вечером раздался звонок. А разговаривать ни с кем как раз не хотелось.
Обнорский пробормотал:
— А пошли вы все!
Пробормотал, а потом вдруг сообразил, что звонок междугородный, что это может быть Зверев или Ларс, и трубку снял.
— Ну, здравствуй, Андрюша, — сказал хрипловатый Катин голос.
— Здравствуй, — ответил он.
— Не ожидал?
— Как тебе сказать? Вообще-то я знал, что когда-нибудь ты позвонишь.
— Вот как? — произнесла она медленно, и Андрей понял, что Катя пьяна. Причем пьяна тяжело. — Вот как? Пять минут назад я и сама этого не знала.
— Ты где?
— А-а… на вечеринке. Тут подают такое страшное говно, что по-человечески напиться просто невозможно… жлобы!
— Ты пьяна.
— Это потому, Андрюша, что я толковая баба и принесла фляжку с собой. Толково, Андрюшка?
— Толково. Как ты живешь?
— На «х». Только не пойму: хорошо или х…во? Обнорский промолчал, а Катя засмеялась хрипло и сказала:
— Пошел вон, урод! Это я не тебе, сочинитель. Это тут один урод все хочет меня трахнуть, все лезет. Думает, я пьяная. А ты? Ты хочешь меня трахнуть, Андрюша?
— Нет, — ответил Андрей сквозь зубы. Почему-то было очень противно.
— Конечно! Ты же трахаешь эту сучку.
— Какую «эту сучку»?
— Ленку-сучку… Что, Андрюша, она лучше меня? Расскажи, как ты ее имеешь? — пьяно говорила Катя. Фоном в трубке звучали голоса. Кажется, на испанском.
— Зачем ты подставила нас под пули, Катя? — спросил Обнорский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84