— Мы — мученики за народ,— тихо промолвил он^ Хаджи Смион поглядел на него с удивлением,
— Что ж, и ночевать здесь будем?
— По-моему, надо ночевать здесь,— ответил Иванчо,
— А зверей нет?
— Зверей нет,— ответил Иванчо. Некоторое время оба молчали.
— Нет, нет, зверей нету. Могут прийти медведи, но только ночью... Будь я сочинитель, как ты,— бормотал Хаджи Смион, думая о другом и оглядывая свод над своей головой,— я бы описал всю эту историю... Мы с тобой теперь, как Женевьева с младенцем1 в пещере, помнишь?..
Иванчо не ответил. Он к чему-то внимательно прислушивался.
— Ты что-нибудь слышишь? — спросил Хаджи Смион.
Иванчо сделал ему знак молчать. Оба затаили дыхание.
Послышался шум осыпающегося песка. Как будто кто-то с огромным трудом карабкался по обрыву, видимо, направляясь к пещере. С каждым мгновением шуршание песка слышалось все ближе. Кто бы это мог быть? Двое беглецов боялись выглянуть. Сердца у них страшно бились, глаза были прикованы к входу. Вдруг раздалось нечеловеческое мычание, от которого волосы у них на голове встали дыбом. Песок и куски глины сы-
1 Действующие лица болгарской пьесы «Многострадальная Же невьева».
пались вниз с сильным шумом; слышался стук мелких камней. Конечно, все это производили чьк-то невидимые шаги. Вдруг опять послышался какой-то непонятный звук, безобразный глухой стон запертой скотины или лесного зверя, и снова — шорох сухого песка и стук камней, быстро скатывающихся вниз по обрыву.
— Сюда идут!— прошептал Хаджи Смион. Мычание перешло в какое-то дьявольское пыхтение,
а через некоторое время — в страшный хрип.
— Зверь! — воскликнул Хаджи Смион, прячась за спину Иванчо.
Вдруг Иванчо осенило вдохновение. Он решил испугать животное: широко открыв рот, страшно выпучив глаза, мучительно наморщив лоб, безобразно скривив нижнюю челюсть, он издал ужасный, нечеловеческий вопль, похожий одновременно на медвежий рев, ослиное пенье и волчий вой.
Застонала пещера, застонали окрестности.
Хаджи Смион был потрясен. Напрасно он отчаянно махал приятелю рукой, щипал его за локоть, колотил по спине, чтобы тот замолчал, а то онбаши услышит. Иванчо продолжал реветь; глаза его выкатились чуть не на лоб; лицо утратило образ человеческий... Горные долины стонали.
Хаджи Смион почувствовал себя раздавленным.
Вдруг что-то похожее на голову показалось у входа и заглянуло внутрь. Эта была голова человека, но чудовищно страшная на вид. Смятое, зверообразное лицо с парой светящихся безумием глаз, свирепо вращающихся и выпученных, заканчивалось острой, перекошенной челюстью, чавкающей и пускающей слюну, как у жвачных животных. Нестриженые, свалявшиеся и косматые волосы длинными, скрученными седыми сосульками падали на шею и лицо. Вся голова напоминала чуму, как она рисуется пугливому детскому воображению.
И странное дело: эта зверская физиономия при виде Иванчо улыбнулась.
— Юродивый! — воскликнул тот.
— Мунчо! — воскликнул Хаджи Смион. Юродивый стоял у входа, ухмыляясь и разглядывая
гостей. Они не знали, что эта заброшенная пещера с некоторых пор служила местом отдыха для дурачка, ко« торый каждый день приходил сюда из монастыря по спать в холодке послеполуденной порой.
Ах, черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал! — промолвил Хаджи Смион, кисло улыбаясь: с ним, помимо его воли, случилось происшествие, о котором он ни в коем случае не хотел сообщать Иванчо Йоте.
Он ведь такой болтун, этот Йота!
— Он побьет! — проревел Мунчо, плетясь по направлению к ним.
Иванчо испуганно взглянул на Мунчо.
— Это блаженный. Что его бояться? — заметил Хад жи Смион.
— А если он нас выдаст?
— Ты прав. Может, это шпион,— сказал Хаджи Смион призадумавшись.
Но Мунчо ни на что не обращал внимания. Теперь он окончательно вступил в свой дворец, бесцеремонно занятый незваными пришельцами, впрочем дружественными. Эта непринужденность поведения Мунчо вернула ему доверие беглецов.
— Не станет он предавать нас; ведь он — блаженный! — промолвил Хаджи Смион, глядя с любопытством на Мунчо, который, выпучив глаза, хрустел пальцами й мотал головой.
— Черт бы тебя побрал, Мунчо! Что ты наделал? — повторял про себя Хаджи Смион с кислой улыбкой.
Иванчо йота тоже успокоился. Он даже принялся с любопытством рассматривать зверя, заставившего его издать страшный богатырский клич, способности к которому Иванчо не подозревал в себе и сам удивлялся ей.
Со своей стороны Мунчо глядел на них дружелюбно. Он чавкал, вращал глазами, вертел головой и улыбался гостям, радуясь, что они оказали ему честь своим посещением.
Вдруг Иванчо пришла в голову мысль отправить Мунчо послом к отцу игумену с просьбой снабдить их шапками, обувью и хлебом и тайно известить обо всем их домашних. Хаджи Смион одобрил этот план.
— Он меня побьет! — заревел Мунчо, услышав имя о. Амвросия.
— Никто тебя не тронет, Мунчо,— сказал Хаджи Смион, подавая Иванчо кусок бумаги и огрызок карандаша.-
— Напиши ты. Я весь в грязи. Фу, свинство какое! — промолвил Иванчо с жалким выражением лица.
— Нет, нет, ты напиши, как в писании. Отец Амвросий— русский и читает только по-русски. Я в Молдове только слышал, как говорят по-русски, а писать не умею,— ответил Хаджи Смион.
Иванчо не без гордости кивнул в знак согласия. Написав по-русски письмо, он прочел его вслух приятелю, ища взглядом его одобрения.
— Правильно,— сказал Хаджи Смион.
Но понимая, что, ежели такое письмо, к тому же написанное по-русски, попадет в руки властей, тогда дело— дрянь, он поставил свою подпись ниже подписи Иванчо (полное имя и прозвание Хаджи Смиона были: Хаджи Смион Хаджи Кунин Кондрачиоглу, но он имел обыкновение подписываться сокращенно: X. Смюн К.)
Вот что содержало в себе это письмо и какую оно имело форму:
Благословите,
Ваш! Покорные чада
Иоанн Мотов
X. Смюн К.
(Секретно)».
Потом они обратились к Мунчо, чтобы вручить ему это важное послание.
— Он побьет! — опять промычал тот, мотая головой и пуча глаза на письмо.
Наконец, Мунчо согласился отнести письмо, после того как ему сказали, что оно содержит просьбу к игумену не бить его.
Дурачок вышел из своего дворца, и два приятеля остались одни в ожидании.
XIX» Помощник учителя Мироновский
Помощнику учителя Мироновскому было всего двадцать пять лет, Он был сухощав, скромен и очень застенчив» Говорили, что при виде молодой женщины он спотыкался, и особенно часто это случалось с ним, когда он проходил мимо ворот чорбаджи Иеронима, весь день глазели на прохожих бойкие хозяйские дочки. Только однажды обменялся он несколькими словами С старшей из них. Это было так. Когда он проходил мимо, она с ним вежливо поздоровалась:
— Добрый день, господин Мироновский!
— Добрый день, сударыня! — ответил он, вспыхнув и поспешно прошел мимо.
Но, несмотря на застенчивость, помощник учителя Мироновский одевался очень тщательно, каждый субботний вечер сажал свой фес на колодку, по воскресе ньям утром, перед тем как идти в церковь, брился, что бы лицо выглядело свежим, по праздникам надевал новые суконные брюки со складкой (ради этой складки он клал их на целую неделю под большой сундук), каждый вечер начищал свою обувь, усиленно пил бузу, чтобы пополнеть, и регулярно посещал видных граждан города— из политических соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33