- Алло!
- Привет!
- СЭР?! Привет! Вернулся. Ну наконец! Как там родственники?
- Какие еще родственники?
- Ну как какие, к которым ты мотался.
- Так... Все ясно! Кто тебе сказал?
- Что?
- Ну это, про родственничков. Откуда ты это знаешь?
- Не помню точно... Сейчас... Ах да! На работе сказали. Я позвонил, мне и сказали. А что ?
- А ничего! Нет у меня ни каких родственников, вот чего. Мама да папа - вот и все мои родственники.
- А где же ты тогда пропадал?
- Вот приезжай и узнаешь.
- Хорошо. Через двадцать минут я у тебя.
Я наскоро застелил постель и шел ставить чай, но пришлось по пути открыть дверь - пришел.
- Заходи! Пускай хоть ты будешь здесь как дома, если я себя так не чувствую. Снимай свою кирзу и как только освободишься приходи на кухню.
- Хорошо, я сейчас.
Вскоре Н.С. поспел и очутился в дверном косяке моей кухни. Оглядев потолок и стены кухни, он нерешительно присел на краешек стула и стал жадно разглядывать Москву из моего свежевымытого окна (ее там было много) Но тут он, заметив мои хлопоты по части кулинарии, стал навязываться в помощь.
- Слушай! Садись и слушай... Тебе чаю налить?
- Ты давай, рассказывай!
- Ты знаешь что такое рукава? - сказал я, облокотившись на стол так, что под моими руками смялась скатерть, - знаешь, да? Ну вот я шесть дней как оттуда.
- Значит!.. Значит не было ни каких родственников? Значит... Ты? В рукавах?!
- Что не веришь? Не похоже? Слишком нормально выгляжу, да?
- Весьма! О людях, сумевших вернуться оттуда, я думал иначе.
- А вот я, как видишь, здоров и полон сил. Меня - одного из немногих - вылечили. Правда, единственное - сон - моя ахиллесова пята. Спать ложусь рано и очень боюсь не уснуть, поздно лечь и все в таком роде. Меня предупреждали, что достаточно одной бессонной ночи, чтобы возобновить все заново, за исключением одного - назад дороги нет.

XII
Оранжевая краска
Н.С. ушел, оставив в моей голове уйму своих проблем. Пребывая в размышлении над этими проблемами, я, предварительно походив по комнате, залез в кресло и, как тогда, (ровно восемь лет назад) я решил узнать что такое телевизор. Пусть, думаю, повеселит, зря что ль место занимает.
В ящике замелькало, забулькало, зафыркало. От такого веселья я произвольно скорчился, мое тело скорежилось в неживую психоделическую форму, голова запрокинулась, глаза стали медленно закрываться. Потолок был освещен слабым светом оставшихся в люстре лампочек и голубоватым светом из окна. Мозги мои таяли, как дешевое эскимо. Тут грех не уснуть.
Когда я открыл глаза - потолок уже был исчерчен оранжевыми лучами заката. Шторы, потолок, ящик, кресло, ковер на стене - все измазано оранжевой краской. На улице было необыкновенно тихо и спокойно - Август - конец лета. Часы на запотевшей руке грозились девятым часом. Хотелось пить. На кухне все еще стояли две грязные чашки с отстоем на дне (кроме них по столу были разбросаны многочисленные хлебные крошки различного происхождения и возраста. В лужице варенья гужевались еще не успевшие прилипнуть мухи. В одну их чашек я налил какую-то жидкость (кажется воду) и с жадностью буржуя осушил оную в один момент.


XIII
Драма
Через три минуты я уже расшагивал по направлению к автобусу. Тот в свою очередь не подвел и подставил заднюю дверь как только я подошел к остановке, вежливо ее приоткрыв у моих ног. Я тут же плюхнулся на ближайшее сидение. О, как же я люблю кататься в автобусах и как же ненавижу конечные остановки. В кармане шуршали конверты - элькашные письма. Отправить их - без проблем, последствия - вот проблемы (правда не известно чьи)
Весна. Хотя какая к черту весна, уже конец лета... Но все же еще весна. Жилищно-коммунальщики уже развесили люльки. В люльках катались грязные, небритые, грубые мужики, одетые в сине-зеленую робу. Они успевали веселить прохожих и бесить жильцов дома, при том честно выполняя свою работу. Один даже улыбнулся мне искренней неподдельной улыбкой, когда я проходил мимо одного из домов.
Мне было на редкость хорошо и хотелось осуществить что-нибудь давно задуманное, не дававшее мне покоя с момента моего сознательного существования. Я свернул в хрущебник - подальше от машин и людей. Те места подействовали на меня еще более “нирванично”, и я, сам не подозревая того, уже удалялся от одного из мелькнувших мимо меня почтовых ящиков. В него-то я и бросил те самые конвертики. Не знаю, правда, как, но бросил.
Спину подпекало сиреневое солнце ясного заката, когда я, подобно безымянному индейскому вождю, пробирался сквозь буераки местной тропинки. Тропинка изворотливо петляла (подлая) сквозь свалочно-долгостроечный пейзаж окрестностей, разделявших новый жилой массив с еще незавезенными и неприкормленными тараканами и живописный тихий хрущебник, походящий на муравейник среди срубленного леса.
Тут мне на голову посыпались розы. Настоящие свежие розы. Ну вот, - подумал я, - хорошо что из окна летят розы, а не тот, кто их принес. (Одна из роз так и лежала у меня на голове. Я и не думал ее снимать)
Вскоре на тропинке оказались железнодорожные пути. На двух были зеркальные серебристые рельсы, а другой был ржавый и, как казалось глядя в даль, полуразобранный. Над головой, словно ядовитые пауки, путаясь в клубки и цепляясь за дорожные столбы, тянулись провода. Пройдя сквозь небостройки, я очутился на троллейбусной остановки. Троллейбус, у-кая и чмокая, потянул меня домой. По дороге у него три раза слетали “рога” , а когда он дошел до конечной уже стемнело.
Светил металлический свет фонарей. Фонари светили через один, чередуясь с разбитыми, перегоревшими, а то и вовсе - вроде должен столб стоять, а столба нет.
Город был залит теплой безветренной ночью. Я открыл все окна в доме и сел на подоконник, положив ноги на кухонный стол. Под окном пели птицы. Было слышно как за два километра от сюда шуршали по шоссе шины чьих-то машин.
Вдруг - стук каблуков по сырому асфальту. А за ней - шарканье кедов - кто-то тащится, бросая от фонарей тень с опущенной головой. Женщина шмыгает носом - вероятно плачет. Тут каблук чиркнул и женщина остановилась.
- Ну что? Что еще? - сказал ее тихий голос.
- Ключи, - сказал он, - Ключи возьми.
Женщина подставила ладонь, мужчина бросил ключи ей в руку, но раздался звон - ключи упали на асфальт. Каблучки реденько зацокали. Мужчина, все также, не поднимая головы, смотрел ей в спину, стоя на широко расставленных ногах. У его ног в конвульсиях корчились ключи.
Драма, - подумал я, - А у меня все тихо и спокойно. Нет ни синяков на лбу от сковородки, ни любовников в шкафу, ни скандалов, после которых нужно шнуровать ботинки. Хорошо!

XIV
Кино
Только когда проснулся, я понял как по-свински я поступил, не постелив кровать и, даже, не сняв ботинок перед сном. Да и вообще мне впервые в жизни казалось по истине ужасным, что до селе доминирующим делом моей жизни были обнимания с подушкой. Сон - что-то вроде кино - бывает цветной и черно-белый, немой и озвученный, со смыслом и просто смешной. Но человек, который хочет прожить свою жизнь не выходя их кинозала - это сумасшедший. И если кто-то вдруг вырубит ток, наступив на заветный провод острым каблуком - он умрет. Он встанет мертвым из кинозала и пойдет гулять по нашему аду, задавая всем немой вопрос: “А не жалко ли тебе меня?” Нет, не жалко!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12