Он ничего не помнил... И что за шмотье на нем одето? Господи, как это его в милицию не забрали в таком виде! Уже одним своим видом Иван нарушал существующий порядок. Первое, что неизбежно приходило на ум – сбежал от куда-нибудь. Скорее всего – из психушки... Туда и вернут, даже разбираться не станут...
Нужно было срочно переодеться... Для этого нужны были деньги.
Об оружии Иван не особенно беспокоился. В Москве у него было устроено шесть тайников, в которых лежало по полному комплекту его обычного вооружения, патроны, документы и деньги тоже...
Но Иван сам себя обманывал, сразу же и твердо решив, что из тайников брать деньги нельзя – это неприкосновенный запас. Остается только один вариант – деньги были еще в квартире Нади. Там же, кстати, хранились и пять пистолетов, тех самых «номерных», которые Иван забрал у убитых им «бойцов» Крестного, когда тот спровоцировал Ивана на участие в «игре» в охотников и зайца. А, ведь, Иван спас тогда этого старого засранца, которого чуть не задавили его же взбунтовавшиеся «мальчики»...
Цель для себя он сформировал однозначно – попасть в надину квартиру...
Если бы Иван мог наблюдать за своей психикой со стороны, он понял бы, что цель его совсем другая. Просто его защитный психический механизм не позволяет сформулировать ее в истинном виде.
Иван стремился быть рядом с Надей.
То есть – умереть.
Но он не мог себе этого сказать прямо, поскольку все его существование после возвращения из Чечни строилось на стремлении быть рядом со смертью, но не переступать черту, за которой наступают необратимые события, и его жизнь прекращается... Это было существование на лезвии ножа, динамическое равновесие, – на одной чаше весов было обостренное желание смерти, на другой – столь же острое желание ее избежать...
Желание быть рядом с Надей означало нарушение этого равновесия. Психика Ивана отказывалась пропустить в сознание мысль о сознательном стремлении к смерти. Происходила подмена – желания быть с Надей на желание быть в ее квартире...
Стремление Ивана в квартиру Нади – бессознательное, но неудержимое стремление самоубийцы к намыленной веревке...
Взрыв в высотке разрушил сам принцип, на котором держалось его прежнее существование. Со смертью Надежды умер и сам Иван, только эта смерть еще не произошла в реальности. Она была где-то в ближайшем будущем, и Иван неуклонно приближался к ней с каждыми днем, с каждым часом, сам того не подозревая.
Смерть постепенно вырастала в нем изнутри, на руинах тех ценностей, на которых держалась его жизнь последние годы...
И вторая мысль, которая возникла в его голове сразу после первой – «Надю убил Крестный!» – была, фактически, мыслью о самоубийстве. Все тот же защитный механизм не разрешал проникнуть в сознание Ивана желанию самостоятельно лишить себя жизни, слишком развит был в нем инстинкт самосохранения.
Только этот инстинкт и позволил Ивану выжить в Чечне, вытерпеть все, что выпало на его долю и – не умереть, не сойти с ума... Только этот инстинкт разрешал Ивану убивать своих близких друзей, когда его заставляли это делать под угрозой смерти, и давал силы и способности побеждать соперника в ежедневных схватках на гладиаторской арене, когда его хозяин выставлял его без оружия против врага, вооруженного огнеметом... Только этот инстинкт помог Ивану не сойти с ума во время бесконечного заключения в чеченском «карцере», когда Ивана за попытку побега из плена посадили в выгребную яму под сортиром, и он несколько суток провел по горло в дерьме, повиснув, чтобы не утонуть в вонючей отвратительной жиже, на цепях, которыми он был прикован к столбам сортирной будки...
Инстинкт самосохранения нашел тогда единственно возможный выход для загнанного обстоятельствами в тупик сознания Ивана – изменить систему существовавших у него прежде ценностей, поставить выше всего то, что было реальнее всего в чеченской действительности.
А наиболее отчетливой реальностью для Ивана в Чечне была смерть. Смерть ходила рядом, она жила с Иваном. Смерть превратилась тогда для Ивана в основу его жизни, его дальнейшего существования...
Если бы Иван мог об этом размышлять сознательно, он понял бы, что конец этому существованию пришел гораздо раньше, – тогда, когда он встретился с Надей... А взрыв в высотке только изменил сценарий финала, который его ожидал в недалеком будущем...
Отмороженная душа Ивана, чуть отогревшись и оттаяв около Нади, потеряла ориентиры своей прежней жизни и вступила на путь, ведущий к ее концу – она захотела «забыть» о Чечне, смыть с себя чеченскую грязь и кровь, очиститься... Не понимая того, что вся эта пролитая Иваном кровь заменяла ей теперь сам воздух, необходимый для продолжения существования...
Иван неосознанно искал повода для того, чтобы побывать в надиной квартире, создать для себя иллюзию прежней близости с ней. И, конечно, повод нашелся – ему срочно нужны деньги. И хотя деньги можно было достать и в других местах, Иван направился именно туда, на улицу Димитрова, к метро Октябрьская...
... Он пришел туда под утро, проделав весь неблизкий путь от Ваганьковского кладбища пешком, но не замечая усталости.
Поднявшись в квартиру, которую он открыл спрятанным за косяком ключом, Иван не мог думать о Наде. Он вспоминал лишь о том, где спрятана пачка долларов и пистолеты. Вспомнив, он полез в ящик с инструментами – и ничего в нем не обнаружил. Оглядевшись вокруг, он заметил, что в квартире что-то изменилось, чего-то не хватает, хотя и не мог понять – чего именно...
Однако это его интересовало совсем мало. Иван забыл даже – ради чего он сюда пришел. Он закурил и, не отдавая себе отчета, что делает, лег на кровать, на который впервые почувствовал прежнюю власть над собой той женщины, о которой не мог сейчас думать.
О Наде он и не думал. Истинная причина все больше овладевала его сознанием, хоть он этого и не понимал. Он просто лежал и подчинялся какому-то неодолимому внутреннему желанию – закрыть глаза, не двигаться и впустить в свое сознание те картины, которых он в страхе избегал с тех пор, как познакомился с Надеждой...
Иван закрыл глаза и забыл о сигарете, застрявшей у него между пальцев.
На него вновь навалилась Чечня...

Глава пятая.

...Промозглое раннее осеннее утро разбудило Ивана, – лучшего во всей горной Чечне рукопашного бойца, воина-легенду, на котором его хозяин сделал огромное состояние и которым дорожил больше, чем женой, детьми и даже своим оружием, – противной сыростью, от которой на коже Ивана выступала роса и воем собак во всем затерянном в горах чеченском селении.
Болело плечо, из которого вчерашний соперник, труп которого сегодня лежал на дне ущелья, рядом с десятками других врагов, убитых Иваном, вырвал зубами клок мяса в тот момент, когда его шейные позвонки хрустнули под пальцами Ивана. Но Иван привык не обращать внимания на боль. Он был жив, и это была единственная ценность его существования, остальное просто не имело значения...
Собаки надрывались то хором, то поодиночке, но Иван не слышал обычных хриплых криков хозяина, которыми тот усмирял свою свору, сторожившую Ивана, не слышал ругани трех охранников, нанятых хозяином сторожить Ивана. Собакам разрешили выть, сколько угодно их собачьим глоткам, и это было странно, необычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46