В переводе
Крачковского здесь лишь некая калька: "Потом наступит после этого год,
когда людям будет послан дождь и когда они будут выжимать". А у
Саблукова, которого порой обвиняют в буквализме, - более живая
картина: "После того наступит год, в продолжение которого жители этой
страны будут иметь много дождей и соберут виноград".
Наличие в Коране тех или иных старых сказаний не вызывает
сомнения, и у нас еще будет возможность на этом остановиться. Здесь же
коснемся вопроса, почему многие из этих сказаний находятся в тех или
иных версиях или вариантах в Библии и как это истолковывалось и
толкуется, как связано с искусственно выпячиваемым вопросом об авторе
(или авторах) Корана?
Прежде всего, немного истории.
Арабы и евреи - семиты. В племенах тех и других еще в далекой
древности возникло немало близких сказаний, мифов, легенд, имевших,
однако, у каждого из них свои неповторимые черты. С этими общими и в
не меньшей мере специфическими чертами двух самобытных народов,
отраженными во всех сферах жизни, в том числе в их литературах и
вероучениях, нельзя не считаться, обращаясь как к Библии, так и к
Корану. Очень важны в этом отношении соображения, высказанные в
переписке основоположников марксизма, относящейся к 1853 году. "Теперь
мне совершенно ясно, - писал Ф. Энгельс К. Марксу около 26 мая 1853
года, - что еврейское так называемое священное писание есть не что
иное, как запись древнеарабских религиозных и племенных традиций,
видоизмененных благодаря раннему отделению евреев от своих соседей -
родственных им, но оставшихся кочевыми племен. То обстоятельство, что
Палестина с арабской стороны окружена пустыней, страной бедуинов,
объясняет самостоятельность изложения. Но древнеарабские надписи,
традиции и коран, а также и та легкость, с которой распутываются все
родословные и т. д., - все это доказывает, что основное содержание
было арабским или, вернее, общесемитическим, так же, как у нас с
"Эддой"["Эдда" - собрание мифологических и героических сказаний и
песен скандинавских народов; сохранилась в двух вариантах, относящихся
к XIII веку. Песни "Эдды" отразили состояние скандинавского общества в
период разложения родового строя и переселения народов. В них
встречаются образы и сюжеты из народного творчества древних германцев
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 28. Примечания, с. 607).] и германским
героическим эпосом"[Там же, с. 210.].
Естественно, что сказания об одних и тех же или близких по имени
и "жизнеописанию" персонажах, безотносительно к тому, имеют они
исторических прототипов или нет, сложившиеся у народов, родственных по
происхождению, но затем разошедшихся и проложивших каждый
самостоятельный путь развития, могут быть во многом несхожими. И если
у одного из них то или другое сказание записано раньше, а у другого -
позднее, то несправедливо, сравнивая их, отдавать первенство тому, у
которого оно зафиксировано в более раннее время. Объективное изучение,
казалось бы, должно исходить из равноценности любой версии, каждого
варианта и выявлять, какой из них и чем обогащает это сказание или,
напротив, обедняет его, что за национальный или племенной колорит в
нем отразился, а не из того, какой из вариантов раньше записан.
Последнее вместе с тем не означает, что время, обстоятельства и
характер любой записи, как и родственной ей версии или варианта, не
имеют значения. Однако, как это ни странно, при сравнении сходных
эпизодов из книг, признанных в различных религиях священными, эти,
казалось бы, логичные и гуманные требования, как правило, не
принимались и не принимаются во внимание. При сравнении коранических
сюжетов с библейскими за редкими исключениями эти элементарные условия
игнорируются. Между тем они принимаются во внимание, когда речь идет
об устном или письменном наследии других племен и народов, каждый из
которых также имеет свой самостоятельный путь развития и язык которого
принадлежит к одной из языковых семей (например, тюркской), к той или
другой ее ветви.
Скажем, у узбеков, казахов, каракалпаков есть эпос о народном
герое, богатыре, великане, "алпе" - "Алпамыш", "Алпамыс",
"Алпамыс-батыр", каждая национальная версия которого глубоко
самобытна, своеобразна, хотя имеет и некоторые общие черты. Однако
никто не противопоставляет эти версии, не возвышает одну и не
принижает другие, не судит о них, исходя из того, которая раньше
записана. Серьезные исследователи не поступают так и в отношении эпоса
ираноязычных народов - персов, таджиков, курдов, пушту и др.
Мотивы отношения, проявляемого к интересующим нас здесь
произведениям племен и народов семитской ветви афразийской семьи
языков (иначе называемой семито-хамитской), таким образом, находятся в
значительной мере вне пределов науки. Они неидентичны и в оценке
Корана в православии, католицизме и других направлениях христианства,
а также в зороастризме и других культах. Правда, в христианских
направлениях, как и у представителей иудаизма, сравнительно долгое
время не было достаточной ясности, что за религия ислам и чему учит
Коран. Весьма распространенным было представление о том, будто новая
религия - еще одна христианская секта или ересь. Порой, правда,
подобное заблуждение поддерживалось и в XX веке, например в изданиях
Ватикана, исходивших из текущих политических соображений[Так, в 1932
г. теоретический журнал Ватикана "Civilta Cattolica" в пяти номерах
напечатал четыре анонимные статьи, сравнивающие христианство и ислам.
Во второй из них - "Ислам и христианство с точки зрения божественного
откровения" - Коран выдан за ухудшенную версию Евангелия, а пророк
охарактеризован "не как создатель новой религии, а как восстановитель
древней веры патриархов и Евангелия Иисуса Христа" (Civilta Cattolica,
1932, 6. VIII, p. 242-244). Подробнее см.: Беляев Е. Ватикан и ислам
(Приемы и цели современного католического "исламоведения"). -
Антирелигиозник, 1932, № 23-24, с. 6-9.].
Слухи же о небывалой пышности, которой обставляли свои приемы
некоторые из халифов, позднее породили представление, что у арабов
возник культ бога Махомы[На основе уменьшительной формы имени
Мухаммеда (Casanova P. Mahom, Jupin, Apolion, Tervagant, dieux des
Arabes. - Melanges Hartwing Derenbourg. P., 1909, p. 391-395).],
заместителями или наместниками которого считались халифы[Впрочем, как
подтверждает, например, багдадская надпись 1221-1222 гг. (618 г.
хиджры), халиф Насир называл себя "имамом, повиноваться которому
предписано всем людям", "халифом господа миров". Даже халифы, лишенные
в Багдаде светской власти, обставляли свои дворцовые приемы с большой
пышностью. Академик Бартольд привел данные историка Кутб ад-дина, как
один из таких багдадских халифов в конце 979 - начале 980 г. "принимал
египетского посла; халиф сидел на престоле с плащом (бурда) пророка на
плечах, с мечом пророка на поясе и с посохом пророка в руке; на вопрос
пораженного таким великолепием посла: "Не сам ли это Аллах?" -
буидский государь будто бы ответил: "Это - заместитель Аллаха на земле
его" (Бартольд В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Крачковского здесь лишь некая калька: "Потом наступит после этого год,
когда людям будет послан дождь и когда они будут выжимать". А у
Саблукова, которого порой обвиняют в буквализме, - более живая
картина: "После того наступит год, в продолжение которого жители этой
страны будут иметь много дождей и соберут виноград".
Наличие в Коране тех или иных старых сказаний не вызывает
сомнения, и у нас еще будет возможность на этом остановиться. Здесь же
коснемся вопроса, почему многие из этих сказаний находятся в тех или
иных версиях или вариантах в Библии и как это истолковывалось и
толкуется, как связано с искусственно выпячиваемым вопросом об авторе
(или авторах) Корана?
Прежде всего, немного истории.
Арабы и евреи - семиты. В племенах тех и других еще в далекой
древности возникло немало близких сказаний, мифов, легенд, имевших,
однако, у каждого из них свои неповторимые черты. С этими общими и в
не меньшей мере специфическими чертами двух самобытных народов,
отраженными во всех сферах жизни, в том числе в их литературах и
вероучениях, нельзя не считаться, обращаясь как к Библии, так и к
Корану. Очень важны в этом отношении соображения, высказанные в
переписке основоположников марксизма, относящейся к 1853 году. "Теперь
мне совершенно ясно, - писал Ф. Энгельс К. Марксу около 26 мая 1853
года, - что еврейское так называемое священное писание есть не что
иное, как запись древнеарабских религиозных и племенных традиций,
видоизмененных благодаря раннему отделению евреев от своих соседей -
родственных им, но оставшихся кочевыми племен. То обстоятельство, что
Палестина с арабской стороны окружена пустыней, страной бедуинов,
объясняет самостоятельность изложения. Но древнеарабские надписи,
традиции и коран, а также и та легкость, с которой распутываются все
родословные и т. д., - все это доказывает, что основное содержание
было арабским или, вернее, общесемитическим, так же, как у нас с
"Эддой"["Эдда" - собрание мифологических и героических сказаний и
песен скандинавских народов; сохранилась в двух вариантах, относящихся
к XIII веку. Песни "Эдды" отразили состояние скандинавского общества в
период разложения родового строя и переселения народов. В них
встречаются образы и сюжеты из народного творчества древних германцев
(Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 28. Примечания, с. 607).] и германским
героическим эпосом"[Там же, с. 210.].
Естественно, что сказания об одних и тех же или близких по имени
и "жизнеописанию" персонажах, безотносительно к тому, имеют они
исторических прототипов или нет, сложившиеся у народов, родственных по
происхождению, но затем разошедшихся и проложивших каждый
самостоятельный путь развития, могут быть во многом несхожими. И если
у одного из них то или другое сказание записано раньше, а у другого -
позднее, то несправедливо, сравнивая их, отдавать первенство тому, у
которого оно зафиксировано в более раннее время. Объективное изучение,
казалось бы, должно исходить из равноценности любой версии, каждого
варианта и выявлять, какой из них и чем обогащает это сказание или,
напротив, обедняет его, что за национальный или племенной колорит в
нем отразился, а не из того, какой из вариантов раньше записан.
Последнее вместе с тем не означает, что время, обстоятельства и
характер любой записи, как и родственной ей версии или варианта, не
имеют значения. Однако, как это ни странно, при сравнении сходных
эпизодов из книг, признанных в различных религиях священными, эти,
казалось бы, логичные и гуманные требования, как правило, не
принимались и не принимаются во внимание. При сравнении коранических
сюжетов с библейскими за редкими исключениями эти элементарные условия
игнорируются. Между тем они принимаются во внимание, когда речь идет
об устном или письменном наследии других племен и народов, каждый из
которых также имеет свой самостоятельный путь развития и язык которого
принадлежит к одной из языковых семей (например, тюркской), к той или
другой ее ветви.
Скажем, у узбеков, казахов, каракалпаков есть эпос о народном
герое, богатыре, великане, "алпе" - "Алпамыш", "Алпамыс",
"Алпамыс-батыр", каждая национальная версия которого глубоко
самобытна, своеобразна, хотя имеет и некоторые общие черты. Однако
никто не противопоставляет эти версии, не возвышает одну и не
принижает другие, не судит о них, исходя из того, которая раньше
записана. Серьезные исследователи не поступают так и в отношении эпоса
ираноязычных народов - персов, таджиков, курдов, пушту и др.
Мотивы отношения, проявляемого к интересующим нас здесь
произведениям племен и народов семитской ветви афразийской семьи
языков (иначе называемой семито-хамитской), таким образом, находятся в
значительной мере вне пределов науки. Они неидентичны и в оценке
Корана в православии, католицизме и других направлениях христианства,
а также в зороастризме и других культах. Правда, в христианских
направлениях, как и у представителей иудаизма, сравнительно долгое
время не было достаточной ясности, что за религия ислам и чему учит
Коран. Весьма распространенным было представление о том, будто новая
религия - еще одна христианская секта или ересь. Порой, правда,
подобное заблуждение поддерживалось и в XX веке, например в изданиях
Ватикана, исходивших из текущих политических соображений[Так, в 1932
г. теоретический журнал Ватикана "Civilta Cattolica" в пяти номерах
напечатал четыре анонимные статьи, сравнивающие христианство и ислам.
Во второй из них - "Ислам и христианство с точки зрения божественного
откровения" - Коран выдан за ухудшенную версию Евангелия, а пророк
охарактеризован "не как создатель новой религии, а как восстановитель
древней веры патриархов и Евангелия Иисуса Христа" (Civilta Cattolica,
1932, 6. VIII, p. 242-244). Подробнее см.: Беляев Е. Ватикан и ислам
(Приемы и цели современного католического "исламоведения"). -
Антирелигиозник, 1932, № 23-24, с. 6-9.].
Слухи же о небывалой пышности, которой обставляли свои приемы
некоторые из халифов, позднее породили представление, что у арабов
возник культ бога Махомы[На основе уменьшительной формы имени
Мухаммеда (Casanova P. Mahom, Jupin, Apolion, Tervagant, dieux des
Arabes. - Melanges Hartwing Derenbourg. P., 1909, p. 391-395).],
заместителями или наместниками которого считались халифы[Впрочем, как
подтверждает, например, багдадская надпись 1221-1222 гг. (618 г.
хиджры), халиф Насир называл себя "имамом, повиноваться которому
предписано всем людям", "халифом господа миров". Даже халифы, лишенные
в Багдаде светской власти, обставляли свои дворцовые приемы с большой
пышностью. Академик Бартольд привел данные историка Кутб ад-дина, как
один из таких багдадских халифов в конце 979 - начале 980 г. "принимал
египетского посла; халиф сидел на престоле с плащом (бурда) пророка на
плечах, с мечом пророка на поясе и с посохом пророка в руке; на вопрос
пораженного таким великолепием посла: "Не сам ли это Аллах?" -
буидский государь будто бы ответил: "Это - заместитель Аллаха на земле
его" (Бартольд В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80