Вопросы хронологии и контекстовой терминологии Корана в советской
арабистике освещались прежде всего К.С. Кашталевой (1897-1939).
"Интересуясь Кораном как историческим источником, она применила
оригинальный терминологический метод к его изучению и на ряде этюдов
показала значение нового подхода для внутренней истории памятника и
фиксации хронологического порядка его частей"[Крачковский И.Ю.
Избранные сочинения. М.-Л., 1958, т. 5, с. 168.]. Сохраняет
определенный интерес, например, ее этюд "К вопросу о хронологии 8-й,
24-й и 47-й сур Корана", опубликованный в "Докладах Академии наук
СССР" за 1927 год. Речь идет, собственно, о терминологии нескольких
аятов названных сур, обычно относимых комментаторами-традиционалистами
к "военным речам Мухаммеда" мединского периода, точнее, ко 2-му и 3-му
подразделам этого периода. Как правильно подчеркнула Кашталева, имея в
виду хронологические рамки сур Корана, "следует скорее говорить о
времени создания тех или иных отдельных стихов... так как состав
каждой суры (независимо от того, была она названа "мекканской" или
"мединской". - Л.К.) большею частью является разновременным и
пестрым"[Кашталева К.С. К вопросу о хронологии 8-й, 24-й и 47-й сур
Корана. - Доклады Академии наук СССР. Серия В. Л., 1928, с. 102.].
Обратившись к 47-й суре Корана - "Мухаммед", Кашталева прежде
всего познакомила читателя с тем, как ее истолковывают крупные
европейские исламоведы - Г. Гримме (1864-1942), Т. Нёльдеке
(1836-1930) и Ф. Швалли (1863-1919). Оказалось, что Гримме относит ее
к первому подразделу мединского периода, а Нёльдеке и Швалли - ко
второму.
Доводы у каждого исследователя свои. Так, исходя из содержащейся
в 47-й суре "военной речи пророка", в которой сказано, как сражаться,
поступать с пленными, относиться к уклоняющимся от сражения, Гримме
считает её относящейся ко времени незадолго до битвы при Бедре[Grimme
Н. Mohammed., Th. 11. Einleitung in den Koran. Munster, 1895, S. 27.].
А Нёльдеке, обратив внимание на места этой же "речи", где упор сделан
на посрамление уклонившихся от битвы, полагает, что она произнесена не
до, а после битвы при Бедре[Noldeke Th. Geschichte des Qorans. 2 Aufl.
bearb. von Fr. Schwally. T. I. Leipzig, 1909. S. 189.]. Отметив это
противоречие, Кашталева резонно заключила, что "если трудно решить,
сказана ли данная речь до сражения или после него, то еще труднее
решить, было ли это сражение битвой при Бедре или какой-нибудь
другой". В итоге Кашталева, сославшись на аяты 22, 24, 27, 28, 30-34 и
36 суры 47, пришла к новому заключению: "По контексту эти слова скорее
могут относиться к внутренним врагам Мухаммеда, уклоняющимся от битвы,
таящим недоверие к пророку в его же лагере, чем к его внешним врагам -
мекканцам"[Кашталева К.С. К вопросу о хронологии 8-й, 24-й и 47-й сур
Корана, с. 105.]. Полагая так, Кашталева указывает еще одну возможную
дату 47-й суры, 4-й аят которой заключает уже приводившийся нами
текст, позднее получивший известность как фанатический "стих меча",
начинающийся словами: "А когда вы встретите тех..." (см. выше, с. 55).
Однако следующий, 5-й аят, как и аят 33, той же 47-й суры
истолковывает войну уже не как исполнение предписанного мусульманам
Аллахом истребления и покорения неверных (о чем читаем в "стихе
меча"), а как испытание верующих - "усердствующих и терпеливых". Это
же находим в тафсирах, комментариях Корана мусульманских богословов,
где содержится истолкование также уже упомянутой нами битвы при горе
Оход, относимой к более позднему времени, чем битва при Бедре.
Права Кашталева и в том, что в названных аятах Корана, как,
кстати, и некоторых других, можно найти "намеки на исторические факты,
относящиеся к III (мединскому. - Л.К.) периоду, в частности к эпохе
битвы при Оходе". Основательно и ее заключение, согласно которому
рассмотренные ею в Коране указания, относимые к тому же периоду, по
существу, "так же туманны, как и предыдущие". Установив это, Кашталева
вполне логично пришла к выводу, что "новый способ исследования требует
и новой хронологической классификации, основанной на материале этого
исследования"[Там же, с. 106, 108.].
Заключения Кашталевой не были случайны и в других вопросах.
Вместе с тем они отражали состояние исламоведения, и прежде всего
изучения раннего ислама и его главнейшего источника - Корана, в те
годы и не только в нашей стране.
В связи с этим небезынтересно вспомнить, что датский исламовед
Франте Буль (1850-1932) в заключительной главе своей монографии "Das
Leben Muhammeds" ("Жизнь Мухаммеда") писал о Коране как о "несомненно
подлинном и верном источнике, единственно абсолютно правильном
контроле над другими сведениями".
"К сожалению, - добавил он тут же, - ценность этого пособия
сильно ограничена рядом присущих ему своеобразий". В числе их, прежде
всего, редкость "ясных и недвусмысленных" исторических ссылок,
"собственные имена встречаются как исключение"; если они и
подразумеваются, то "в анонимной неопределенности". "Важные события и
обстоятельства" упоминаются бегло, а не представляющим исторической
ценности "пророческим легендам" отведено несоразмерно большое место.
"Откровения разбросаны в беспорядке, так что не только трудно точно
датировать отдельные разделы, но иногда трудно отличить мекканские от
мединских"[Buhl F. Das Leben Muhammeds. Leipzig, 1930, S. 366-367].
Таким образом, если Кашталева пришла к выводу, что, следуя методу
контекстового изучения терминологии и хронологии Корана, "опереться на
способы доказательства классической критики текста представляется
затруднительным"[Кашталева К.С. К вопросу о хронологии 8-й, 24-й и
47-й сур Корана, с. 106.], то и выводы представителя "классической
критики" невольно приблизились к подобному заключению. Характеризуя
состояние исследования раннего ислама, Ф. Буль считает его таким, что
при анализе Корана оно заставляет исламоведа "весьма беспомощно
стоять" перед главным источником, если не пополнять его данными
преданий. Жалоб на недостаток или неполноту преданий быть не может -
их число "огромно; но трудность заключена в том, как отделить истинные
от фальшивых, так как здесь вмещается столько лжи, сколько нет во
многих других областях литературы человечества"[Buhl F. Das Leben
Muhammeds, S. 367.].
Подобное положение в большой мере сложилось из-за формального
подхода к собиранию сборников преданий (сунна), в каждый из которых
входили порой многие сотни и даже тысячи сообщений - хадисов (у шиитов
- хабаров). Первая часть любого сообщения содержала иснад - цепь имен
передатчиков, причем следили прежде всего за тем, кто и кому передал
сообщение, оставляя в тени главное - суть сообщения, его содержание
(матн). Швейцарский арабист Адам Мец (1869-1917), обратившись к
первоисточникам, выписал оттуда немало курьезов, допущенных при
составлении таких сборников. "До каких тонкостей дошла в них
критическая техника, - писал он, - показывают сочинения аль-Хатиба
(аль-Багдади, Х в. - Л.К.): "Об отцах, которые передавали хадисы по
словам их сыновей" и "Книга сподвижников пророка, которые передавали
хадисы по словам последующего поколения"[Мец А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80