по словам моего брата, он был неслыханно возмущен тем, что какой-то англичанин смеет заглядываться на жену одного из наших принцев, даже если она приходится повелителю этого англичанина сестрой. Встречаясь, оба они напоминали двух разъяренных петухов, готовых наброситься друг на друга. Отец резко бранил за это брата, а тот с обиженным видом заявлял в ответ, что он на стороне Месье и не допустит, чтобы того оскорбляли.
— Да уж, — говорил отец, — вы не допустите, чтобы ему… изменяли не с вами, а с кем-нибудь другим.
Наконец, она приехала, эта прелестница из прелестниц, и взбудоражила весь двор. Все лишь едва успокоились после свадьбы мадемуазель Манчини с коннетаблем Колонна и криков, которые она испускала, покидая Париж. Король ничего не сделал, чтобы утешить новобрачную; напротив, он повелел ей исполнить волю ее дяди, словно тот был еще жив, и совершенно безучастно смотрел, как она уезжает. Теперь нам предстояло увидеть нечто совсем другое. В этих краях люди всегда ждут какого-то спектакля: милости или опалы, счастья или беды — все сгодится, лишь бы это было зрелищно и ново.
Мой брат, как известно, задавал тогда тон: Месье любил его с самого их детства, а теперь был от него без ума. Тщеславный, исполненный презрения Гиш был невыносимо высокомерен; признаться, если бы я носила штаны, то с удовольствием сбила бы с него спесь. Он был влюблен в г-жу де Шале, дочь герцога де Нуармутье; она была не особенно красива, но очень мила. Брат преследовал ее повсюду; это была самая открытая, самая явная любовная страсть на свете, так что все сомневались, что к Гишу благоволят, иначе он бы больше таился. Я же знала, что брат настолько дерзок, что способен вовсе не скрывать своих чувств.
Герцог Бекингем первый предположил, что г-жа де Шале не сможет долго удерживать Гиша — ревность так прозорлива! Однажды вечером, когда мы были у английской принцессы, она сказала герцогу, указывая на г-жу де Шале, что это любовница графа де Гиша. Они всегда говорили между собой по-английски.
— Ах! — отвечал тот. — Она недостаточно привлекательна для такого дворянина, который, несмотря ни на что, кажется мне самым учтивым человеком при дворе. Мне хотелось бы, сударыня, чтобы другие со мной не согласились.
Бедный Бекингем оказался прав: Гиш сумел разжечь у Месье такую ревность, что тот пошел к королеве-матери и потребовал, чтобы герцога изгнали. Королева питала сильную слабость к г-ну де Бекингему в память об его отце, который так ее любил и которого, как подозревали, она тоже любила. Она стала изо всех сил защищать Бекингема, но Месье не желал ничего слышать, и герцог был вынужден вскоре уехать.
Тем не менее он прибыл на бракосочетание. Свадебный обряд свершился просто, без церемоний, во время Великого поста, в дворцовой часовне. Я присутствовала на нем в качестве старшей фрейлины, к крайней досаде г-на Монако и к великой радости Лозена, который явился на свадьбу почти что украдкой, — он уже начал понемногу подбираться к королю. Граф де Гиш и Бекингем обменивались мрачными и гневными взглядами. Я думаю, что, не будь Месье королевской особой, оба набросились бы на него с яростью, а затем пронзили бы друг друга шпагами.
Новая Мадам удивила всех своих умом, как раньше удивляла красотой. До сих пор она находилась при своей матери-королеве либо возле королевы-матери нашего государя и ничего собой не представляла. Но сразу же после свадьбы она поселилась в Тюильри вместе с Месье, в то время как их величества отправились в Фонтенбло. Теперь у г-жи Генриетты бывала вся Франция, мужчины так и увивались за ней, а женщины всячески старались заручиться ее дружбой.
Ни одна женщина не преуспела в этом лучше меня, прежде всего благодаря нашим давним отношениям, а кроме того, Мадам тогда любила моего брата, насколько кокетство и жажда побед позволяли ей кого-нибудь любить; кроме того, Месье, опять-таки под влиянием Гиша, влюбился в меня, недостойную, насколько его природные склонности и пристрастия позволяли ему любить женщину. Да уж, Месье и Мадам были странной парой, и я не осмелилась бы, даже в этих записках, которые будут читать после моей смерти, рассказать обо всем, что мне доводилось видеть. Госпожа де Лафайет, девицы де Ла Тремуй, де Креки, де Шатийон и де Тонне-Шарант были ближайшими подругами г-жи Генриетты, но никто не был осведомлен обо всем, что тогда происходило, лучше меня.
Мы проводили пополуденное время вместе с Мадам и имели честь сопровождать ее во время гуляний, а по возвращении с прогулки ужинали с Месье; после ужина к нему приходили придворные кавалеры, и мы коротали вечера, развлекая себя театральными представлениями, игрой и бальной музыкой. Мой брат неизменно находился с нами. Его дружба с Месье давала ему право доступа к тому в самые интимные часы. Он мог видеть Мадам в любое время и в любом виде — Месье был настолько глуп, что позволял ему любоваться вместе с ним прелестями жены. Однажды он даже привел к ней графа, когда она совершала свой туалет, и показал ему ее прекрасные волосы, ниспадавшие на плечи как шлейф.
Посреди всех этих забав Пюигийем выглядел несчастным. Хотя я очень любила его, наши встречи были редкими, и мы виделись теперь лишь тайком. Во-первых, мои обязанности и увеселения у Мадам отнимали у меня много времени; кроме того, г-н Монако, Шарни и двадцать других поклонников не отходили от меня ни на шаг: Вильруа, дю Люд, Рошфор и все прочие! Как известно, граф был от природы ревнив и легко выходил из себя, будучи при этом весьма довольным тем, что меня находят красивой! Лозену ни до кого не было дела, кроме короля и меня. Многие на него заглядывались, многие его завлекали; он же думал только о своем покровителе и моей любви. Как часто с тех пор я сожалела об этом времени, которым не сумела воспользоваться должным образом!
Как-то раз, когда Мадам собиралась отбыть на следующий день в Фонтенбло, чтобы встретиться там с королевой, я находилась у себя вместе с г-жой Корнюель, женой судейского, наделенной недюжинным умом. Мы говорили о малышке де Тюрен, незадолго до этого вышедшей замуж за Ла Ренуйера, в которого она влюбилась, хотя у него не было ни гроша за душой, поскольку он выставлял напоказ определенный образ жизни, то есть изображал дворянина. Ей ничего не стоило содержать этого дворянина, так как они договорились, что если один из них будет обедать, то он не станет ужинать — оба ели по очереди. Дело обстояло так потому, что она вышла замуж вопреки желанию матери. О том же мы беседовали с нашей Сафо, мадемуазель де Скюдери, которая не могла молчать. — Этот малый дурак, — утверждала она, — она ему еще покажет.
— Полно! — отвечала г-жа Корнюель. — У них будет все, как у других. Рога похожи на зубы: пока они растут, человеку больно, а затем он прекрасно себя чувствует.
— Сударыня, — с высокомерным видом продолжала мадемуазель де Скюдери, — поговорим лучше о вашей тяжбе, если вам угодно, и о докладчике кассационного суда господине де Сент-Фуа.
— Этот человек — страшный мошенник: он такой же Сент-Фуа, как и монахи-белорясники, которые одеваются в черное. — И вы одержите верх, несмотря ни на что?
— Я не знаю, но у меня есть покровители. И все же я боюсь, что самые влиятельные обойдутся со мной дурно. В особенности господин де Роган, который ничего не делает кстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197
— Да уж, — говорил отец, — вы не допустите, чтобы ему… изменяли не с вами, а с кем-нибудь другим.
Наконец, она приехала, эта прелестница из прелестниц, и взбудоражила весь двор. Все лишь едва успокоились после свадьбы мадемуазель Манчини с коннетаблем Колонна и криков, которые она испускала, покидая Париж. Король ничего не сделал, чтобы утешить новобрачную; напротив, он повелел ей исполнить волю ее дяди, словно тот был еще жив, и совершенно безучастно смотрел, как она уезжает. Теперь нам предстояло увидеть нечто совсем другое. В этих краях люди всегда ждут какого-то спектакля: милости или опалы, счастья или беды — все сгодится, лишь бы это было зрелищно и ново.
Мой брат, как известно, задавал тогда тон: Месье любил его с самого их детства, а теперь был от него без ума. Тщеславный, исполненный презрения Гиш был невыносимо высокомерен; признаться, если бы я носила штаны, то с удовольствием сбила бы с него спесь. Он был влюблен в г-жу де Шале, дочь герцога де Нуармутье; она была не особенно красива, но очень мила. Брат преследовал ее повсюду; это была самая открытая, самая явная любовная страсть на свете, так что все сомневались, что к Гишу благоволят, иначе он бы больше таился. Я же знала, что брат настолько дерзок, что способен вовсе не скрывать своих чувств.
Герцог Бекингем первый предположил, что г-жа де Шале не сможет долго удерживать Гиша — ревность так прозорлива! Однажды вечером, когда мы были у английской принцессы, она сказала герцогу, указывая на г-жу де Шале, что это любовница графа де Гиша. Они всегда говорили между собой по-английски.
— Ах! — отвечал тот. — Она недостаточно привлекательна для такого дворянина, который, несмотря ни на что, кажется мне самым учтивым человеком при дворе. Мне хотелось бы, сударыня, чтобы другие со мной не согласились.
Бедный Бекингем оказался прав: Гиш сумел разжечь у Месье такую ревность, что тот пошел к королеве-матери и потребовал, чтобы герцога изгнали. Королева питала сильную слабость к г-ну де Бекингему в память об его отце, который так ее любил и которого, как подозревали, она тоже любила. Она стала изо всех сил защищать Бекингема, но Месье не желал ничего слышать, и герцог был вынужден вскоре уехать.
Тем не менее он прибыл на бракосочетание. Свадебный обряд свершился просто, без церемоний, во время Великого поста, в дворцовой часовне. Я присутствовала на нем в качестве старшей фрейлины, к крайней досаде г-на Монако и к великой радости Лозена, который явился на свадьбу почти что украдкой, — он уже начал понемногу подбираться к королю. Граф де Гиш и Бекингем обменивались мрачными и гневными взглядами. Я думаю, что, не будь Месье королевской особой, оба набросились бы на него с яростью, а затем пронзили бы друг друга шпагами.
Новая Мадам удивила всех своих умом, как раньше удивляла красотой. До сих пор она находилась при своей матери-королеве либо возле королевы-матери нашего государя и ничего собой не представляла. Но сразу же после свадьбы она поселилась в Тюильри вместе с Месье, в то время как их величества отправились в Фонтенбло. Теперь у г-жи Генриетты бывала вся Франция, мужчины так и увивались за ней, а женщины всячески старались заручиться ее дружбой.
Ни одна женщина не преуспела в этом лучше меня, прежде всего благодаря нашим давним отношениям, а кроме того, Мадам тогда любила моего брата, насколько кокетство и жажда побед позволяли ей кого-нибудь любить; кроме того, Месье, опять-таки под влиянием Гиша, влюбился в меня, недостойную, насколько его природные склонности и пристрастия позволяли ему любить женщину. Да уж, Месье и Мадам были странной парой, и я не осмелилась бы, даже в этих записках, которые будут читать после моей смерти, рассказать обо всем, что мне доводилось видеть. Госпожа де Лафайет, девицы де Ла Тремуй, де Креки, де Шатийон и де Тонне-Шарант были ближайшими подругами г-жи Генриетты, но никто не был осведомлен обо всем, что тогда происходило, лучше меня.
Мы проводили пополуденное время вместе с Мадам и имели честь сопровождать ее во время гуляний, а по возвращении с прогулки ужинали с Месье; после ужина к нему приходили придворные кавалеры, и мы коротали вечера, развлекая себя театральными представлениями, игрой и бальной музыкой. Мой брат неизменно находился с нами. Его дружба с Месье давала ему право доступа к тому в самые интимные часы. Он мог видеть Мадам в любое время и в любом виде — Месье был настолько глуп, что позволял ему любоваться вместе с ним прелестями жены. Однажды он даже привел к ней графа, когда она совершала свой туалет, и показал ему ее прекрасные волосы, ниспадавшие на плечи как шлейф.
Посреди всех этих забав Пюигийем выглядел несчастным. Хотя я очень любила его, наши встречи были редкими, и мы виделись теперь лишь тайком. Во-первых, мои обязанности и увеселения у Мадам отнимали у меня много времени; кроме того, г-н Монако, Шарни и двадцать других поклонников не отходили от меня ни на шаг: Вильруа, дю Люд, Рошфор и все прочие! Как известно, граф был от природы ревнив и легко выходил из себя, будучи при этом весьма довольным тем, что меня находят красивой! Лозену ни до кого не было дела, кроме короля и меня. Многие на него заглядывались, многие его завлекали; он же думал только о своем покровителе и моей любви. Как часто с тех пор я сожалела об этом времени, которым не сумела воспользоваться должным образом!
Как-то раз, когда Мадам собиралась отбыть на следующий день в Фонтенбло, чтобы встретиться там с королевой, я находилась у себя вместе с г-жой Корнюель, женой судейского, наделенной недюжинным умом. Мы говорили о малышке де Тюрен, незадолго до этого вышедшей замуж за Ла Ренуйера, в которого она влюбилась, хотя у него не было ни гроша за душой, поскольку он выставлял напоказ определенный образ жизни, то есть изображал дворянина. Ей ничего не стоило содержать этого дворянина, так как они договорились, что если один из них будет обедать, то он не станет ужинать — оба ели по очереди. Дело обстояло так потому, что она вышла замуж вопреки желанию матери. О том же мы беседовали с нашей Сафо, мадемуазель де Скюдери, которая не могла молчать. — Этот малый дурак, — утверждала она, — она ему еще покажет.
— Полно! — отвечала г-жа Корнюель. — У них будет все, как у других. Рога похожи на зубы: пока они растут, человеку больно, а затем он прекрасно себя чувствует.
— Сударыня, — с высокомерным видом продолжала мадемуазель де Скюдери, — поговорим лучше о вашей тяжбе, если вам угодно, и о докладчике кассационного суда господине де Сент-Фуа.
— Этот человек — страшный мошенник: он такой же Сент-Фуа, как и монахи-белорясники, которые одеваются в черное. — И вы одержите верх, несмотря ни на что?
— Я не знаю, но у меня есть покровители. И все же я боюсь, что самые влиятельные обойдутся со мной дурно. В особенности господин де Роган, который ничего не делает кстати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197