Жена У все продолжала сидеть, потупившись, и не думала уходить. Тогда старуха, вся сияя, оказала:
– Сейчас я пойду и куплю еще кувшинчик, чтоб поднести тебе чашечку. Ты уж побудь здесь, милая, за хозяйку, посиди с уважаемым господином. Вино еще есть, так что вы с господином можете выпить, а я пойду в лавку, что возле уездного управления, – там продается хорошее вино, – и, может, немножко задержусь.
– Да что вы, не надо больше, – сказала жена У, но сидела, не двигаясь с места.
Выйдя из дому, старуха заперла дверь и села сторожить вход.
А Си-Мынь Цин, оставшись с женой У старшего наедине, стал уговаривать ее выпить еще. Потом, как бы невзначай, он смахнул рукавом на пол палочки для еды; и надо же было случиться такой удаче, что палочки упали прямо к ее ногам. Си-Мынь Цин поспешно нагнулся, будто для того, чтобы поднять палочки, и увидел крошечные ножки женщины. Тут уж он забыл про палочки и сжал вышитый туфелек на ее ножке.
– Что ж это вы делаете, уважаемый господин? – рассмеялась Пань Цзинь-лянь. – Или вы и впрямь желаете меня?
Тогда Си-Мынь Цин упал перед ней на колени и воскликнул:
– Дорогая, ты сама довела меня до этого!
Жена У обняла Си-Мынь Цина и подняла его с полу, а затем они пошли в спальню старой Ван, разделись, – и чего только тут не было! Но когда они стали одеваться, в комнату ворвалась старая Ван и сердито завопила:
– Хорошенькие делишки вы тут проделываете!
Си-Мынь Цин и жена У перепугались, а старуха все продолжала кричать:
– Нечего сказать, хороши! Я пригласила тебя одежду шить, а не чужих мужчин соблазнять. Ведь если У старший узнает об этом, так и мне достанется. Лучше уж я сама пойду и расскажу ему обо всем, – и с этими словами она повернулась, делая вид, что хочет идти. Тут жена У схватила ее за платье, приговаривая:
– Дорогая мамаша, простите меня, пожалуйста!
– Не кричите так! – уговаривал ее и Си-Мынь Цин.
– Если вы хотите, чтобы я простила вас, – засмеялась старуха, – выполните одно условие!
– Я готова выполнить хоть десять, – отвечала жена У.
– Так вот, – продолжала старуха, – ты скроешь от мужа все, что здесь произошло, и будешь приходить сюда каждый день развлекать уважаемого господина. Тогда я тебя не выдам. Если же ты хоть раз нарушишь свое обещание, я тут же пойду к У старшему и расскажу ему обо всем.
– Пусть будет по-вашему, и покончим на этом, – согласилась жена У.
– Ну, с вами уважаемый господин Си-Мынь, мне нет надобности много разговаривать, – продолжала старуха. – Дельце наше сделано, не забудьте теперь своего обещания. Если же вы не сдержите обещания, я пойду к У старшему и расскажу ему обо всем.
– Вы можете быть совершенно спокойны, матушка, – сказал Си-Мынь Цин, – я сдержу свое слово.
Затем они выпили еще по чашечке, вина, и, так как время было уже за полдень, жена У поднялась и сказала:
– Скоро вернется домой этот У старший, мне пора идти, – и она черным ходом ушла от старухи Ван. Не успела она войти в дом и снять дверную занавеску, как возвратился ее муж.
А старуха Ван, оставшись вдвоем с Си-Мынь Цином, спросила:
– Ну как, хорош мой план?
– Я очень признателен вам, дорогая мамаша! – отвечал он. – Как только вернусь домой, сейчас же пошлю вам слиток серебра. Разве могу я забыть то, что обещал?!
– Ну что же, буду ждать приятных вестей. Только смотрите, как бы не получилось, как с теми плакальщицами, которые просят платы, когда покойник уже похоронен.
В ответ Си-Мынь Цин только рассмеялся и ушел, и говорить об этом пока больше нечего.
Жена У старшего стала теперь каждый день приходить в дом старой Ван и проводила здесь время с Си-Мынь Цином. Скоро они прилипли друг к другу, как лак и краска, и их невозможно было разлучить. Однако недаром говорит пословица: «Добрая слава дома лежит, а худая – по свету бежит». Не прошло и полмесяца, как о связи Пань Цзинь-лянь с Си-Мынь Цином говорили уже все соседи. Не знал ничего лишь обманутый У старший.
Но рассказ здесь пойдет о другом. Надо сказать, что в этом же городе проживал паренек лет шестнадцати по фамилии Цяо, а так как родился и вырос он, когда отец его отбывал военную службу в Юньчжоу, то ему и дали имя Юнь-гэ, что означает – браток из Юньчжоу. У этого Юнь-гэ остался в живых только отец. Мальчуган рос ловким и сообразительным и занимался продажей свежих фруктов. Торговал он возле кабачков, которых было немало возле уездного управления. Перепадало ему кое-что и от Си-Мынь Цина.
В тот день, о котором идет речь, ему удалось достать корзиночку прекрасных груш, известных под названием белоснежных. Он хотел предложить эти груши Си-Мынь Цину и поэтому с корзинкой в руках ходил по улицам, разыскивая его. И вот навстречу ему попался один болтун, который сказал:
– Юнь-гэ, если ты хочешь повидать Си-Мынь Цина, я расскажу тебе, где его найти.
– Сделайте милость, дяденька, – сказал Юнь-гэ, – может, я тогда заработаю пятьдесят монет. Должен же я как-нибудь кормить отца.
– Си-Мынь Цин, – принялся охотно рассказывать сплетник, – спутался с женой торговца лепешками У старшего и теперь каждый день проводит с ней время в чайной старухи Ван, на улице Красных камней. Сейчас он, верно, там, и так как ты еще маленький, то пройдешь туда без помехи.
Маленький пройдоха поблагодарил прохожего и, подхватив свою корзиночку, отправился на улицу Красных камней, прямо в чайную старой Ван. Увидев старуху, которая сидела на низенькой скамеечке и пряла, он поставил свою корзиночку на землю и поклонился ей.
– Юнь-гэ, зачем ты пришел сюда? – спросила старуха.
– Я ищу уважаемого господина, – ответил тот, – чтобы заработать немножко денег для старого отца.
– О каком это уважаемом господине ты говоришь? – спросила старуха.
– Вы ж хорошо знаете о ком, дорогая матушка, – отвечал Юнь-гэ. – Как раз о том самом.
– Да ведь есть у этого господина имя и фамилия! – рассердилась старуха.
– Фамилия у него из двух иероглифов, – сказал Юнь-гэ.
_ Из каких таких двух иероглифов? – спросила старуха.
_ Вот вы все шутите, матушка, – отвечал Юнь-гэ, – а я хочу поговорить с господином Си-Мынем, – и, сказав это, он направился в чайную.
– Ты куда это, обезьяна, лезешь?! – крикнула старуха, схватив его за руку. – Разве ты не знаешь, что в каждом доме есть комнаты, куда нельзя входить!
– Да ведь я только его ищу! – сказал Юнь-гэ.
– Обезьянья твоя башка! – крикнула старуха. – Какой там еще уважаемый господин Си-Мынь может быть в моем доме!
– А, ты хочешь одна поживиться! – крикнул Юнь-гэ. – Пусть кое-какие крохи и мне перепадут. Думаешь, я не понимаю!
– Глупая ты обезьяна! – продолжала кричать старуха. – Да чего ты понимаешь-то!
– Ты что же, – возразил на это Юнь-гэ, – хочешь готовить в чашке так, чтобы не выпало из нее ни одной крошки? Или хочешь, чтобы я все сказал? Боюсь только, что продавец лепешками, как узнает об этом, рассердится.
Эти слова задели старуху за живое, и она в бешенстве крикнула:
– Ах ты, обезьяна проклятая! Пришел сюда всякие пакости говорить!
– Хорошо же! – воскликнул Юнь-гэ. – Пусть я буду обезьяна, а ты – старая сводня!
Тут старуха, все еще державшая Юнь-гэ, ударила его дважды кулаком.
– Ты за что бьешь меня?! – завопил Юнь-гэ.
– Если ты будешь еще кричать, – оказала старуха, – я надаю тебе пощечин и выгоню отсюда.
– Ах ты, старая гнида! – кричал Гонь-гэ, – За что ж это ты собираешься бить меня, ведь я ничего плохого не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165
– Сейчас я пойду и куплю еще кувшинчик, чтоб поднести тебе чашечку. Ты уж побудь здесь, милая, за хозяйку, посиди с уважаемым господином. Вино еще есть, так что вы с господином можете выпить, а я пойду в лавку, что возле уездного управления, – там продается хорошее вино, – и, может, немножко задержусь.
– Да что вы, не надо больше, – сказала жена У, но сидела, не двигаясь с места.
Выйдя из дому, старуха заперла дверь и села сторожить вход.
А Си-Мынь Цин, оставшись с женой У старшего наедине, стал уговаривать ее выпить еще. Потом, как бы невзначай, он смахнул рукавом на пол палочки для еды; и надо же было случиться такой удаче, что палочки упали прямо к ее ногам. Си-Мынь Цин поспешно нагнулся, будто для того, чтобы поднять палочки, и увидел крошечные ножки женщины. Тут уж он забыл про палочки и сжал вышитый туфелек на ее ножке.
– Что ж это вы делаете, уважаемый господин? – рассмеялась Пань Цзинь-лянь. – Или вы и впрямь желаете меня?
Тогда Си-Мынь Цин упал перед ней на колени и воскликнул:
– Дорогая, ты сама довела меня до этого!
Жена У обняла Си-Мынь Цина и подняла его с полу, а затем они пошли в спальню старой Ван, разделись, – и чего только тут не было! Но когда они стали одеваться, в комнату ворвалась старая Ван и сердито завопила:
– Хорошенькие делишки вы тут проделываете!
Си-Мынь Цин и жена У перепугались, а старуха все продолжала кричать:
– Нечего сказать, хороши! Я пригласила тебя одежду шить, а не чужих мужчин соблазнять. Ведь если У старший узнает об этом, так и мне достанется. Лучше уж я сама пойду и расскажу ему обо всем, – и с этими словами она повернулась, делая вид, что хочет идти. Тут жена У схватила ее за платье, приговаривая:
– Дорогая мамаша, простите меня, пожалуйста!
– Не кричите так! – уговаривал ее и Си-Мынь Цин.
– Если вы хотите, чтобы я простила вас, – засмеялась старуха, – выполните одно условие!
– Я готова выполнить хоть десять, – отвечала жена У.
– Так вот, – продолжала старуха, – ты скроешь от мужа все, что здесь произошло, и будешь приходить сюда каждый день развлекать уважаемого господина. Тогда я тебя не выдам. Если же ты хоть раз нарушишь свое обещание, я тут же пойду к У старшему и расскажу ему обо всем.
– Пусть будет по-вашему, и покончим на этом, – согласилась жена У.
– Ну, с вами уважаемый господин Си-Мынь, мне нет надобности много разговаривать, – продолжала старуха. – Дельце наше сделано, не забудьте теперь своего обещания. Если же вы не сдержите обещания, я пойду к У старшему и расскажу ему обо всем.
– Вы можете быть совершенно спокойны, матушка, – сказал Си-Мынь Цин, – я сдержу свое слово.
Затем они выпили еще по чашечке, вина, и, так как время было уже за полдень, жена У поднялась и сказала:
– Скоро вернется домой этот У старший, мне пора идти, – и она черным ходом ушла от старухи Ван. Не успела она войти в дом и снять дверную занавеску, как возвратился ее муж.
А старуха Ван, оставшись вдвоем с Си-Мынь Цином, спросила:
– Ну как, хорош мой план?
– Я очень признателен вам, дорогая мамаша! – отвечал он. – Как только вернусь домой, сейчас же пошлю вам слиток серебра. Разве могу я забыть то, что обещал?!
– Ну что же, буду ждать приятных вестей. Только смотрите, как бы не получилось, как с теми плакальщицами, которые просят платы, когда покойник уже похоронен.
В ответ Си-Мынь Цин только рассмеялся и ушел, и говорить об этом пока больше нечего.
Жена У старшего стала теперь каждый день приходить в дом старой Ван и проводила здесь время с Си-Мынь Цином. Скоро они прилипли друг к другу, как лак и краска, и их невозможно было разлучить. Однако недаром говорит пословица: «Добрая слава дома лежит, а худая – по свету бежит». Не прошло и полмесяца, как о связи Пань Цзинь-лянь с Си-Мынь Цином говорили уже все соседи. Не знал ничего лишь обманутый У старший.
Но рассказ здесь пойдет о другом. Надо сказать, что в этом же городе проживал паренек лет шестнадцати по фамилии Цяо, а так как родился и вырос он, когда отец его отбывал военную службу в Юньчжоу, то ему и дали имя Юнь-гэ, что означает – браток из Юньчжоу. У этого Юнь-гэ остался в живых только отец. Мальчуган рос ловким и сообразительным и занимался продажей свежих фруктов. Торговал он возле кабачков, которых было немало возле уездного управления. Перепадало ему кое-что и от Си-Мынь Цина.
В тот день, о котором идет речь, ему удалось достать корзиночку прекрасных груш, известных под названием белоснежных. Он хотел предложить эти груши Си-Мынь Цину и поэтому с корзинкой в руках ходил по улицам, разыскивая его. И вот навстречу ему попался один болтун, который сказал:
– Юнь-гэ, если ты хочешь повидать Си-Мынь Цина, я расскажу тебе, где его найти.
– Сделайте милость, дяденька, – сказал Юнь-гэ, – может, я тогда заработаю пятьдесят монет. Должен же я как-нибудь кормить отца.
– Си-Мынь Цин, – принялся охотно рассказывать сплетник, – спутался с женой торговца лепешками У старшего и теперь каждый день проводит с ней время в чайной старухи Ван, на улице Красных камней. Сейчас он, верно, там, и так как ты еще маленький, то пройдешь туда без помехи.
Маленький пройдоха поблагодарил прохожего и, подхватив свою корзиночку, отправился на улицу Красных камней, прямо в чайную старой Ван. Увидев старуху, которая сидела на низенькой скамеечке и пряла, он поставил свою корзиночку на землю и поклонился ей.
– Юнь-гэ, зачем ты пришел сюда? – спросила старуха.
– Я ищу уважаемого господина, – ответил тот, – чтобы заработать немножко денег для старого отца.
– О каком это уважаемом господине ты говоришь? – спросила старуха.
– Вы ж хорошо знаете о ком, дорогая матушка, – отвечал Юнь-гэ. – Как раз о том самом.
– Да ведь есть у этого господина имя и фамилия! – рассердилась старуха.
– Фамилия у него из двух иероглифов, – сказал Юнь-гэ.
_ Из каких таких двух иероглифов? – спросила старуха.
_ Вот вы все шутите, матушка, – отвечал Юнь-гэ, – а я хочу поговорить с господином Си-Мынем, – и, сказав это, он направился в чайную.
– Ты куда это, обезьяна, лезешь?! – крикнула старуха, схватив его за руку. – Разве ты не знаешь, что в каждом доме есть комнаты, куда нельзя входить!
– Да ведь я только его ищу! – сказал Юнь-гэ.
– Обезьянья твоя башка! – крикнула старуха. – Какой там еще уважаемый господин Си-Мынь может быть в моем доме!
– А, ты хочешь одна поживиться! – крикнул Юнь-гэ. – Пусть кое-какие крохи и мне перепадут. Думаешь, я не понимаю!
– Глупая ты обезьяна! – продолжала кричать старуха. – Да чего ты понимаешь-то!
– Ты что же, – возразил на это Юнь-гэ, – хочешь готовить в чашке так, чтобы не выпало из нее ни одной крошки? Или хочешь, чтобы я все сказал? Боюсь только, что продавец лепешками, как узнает об этом, рассердится.
Эти слова задели старуху за живое, и она в бешенстве крикнула:
– Ах ты, обезьяна проклятая! Пришел сюда всякие пакости говорить!
– Хорошо же! – воскликнул Юнь-гэ. – Пусть я буду обезьяна, а ты – старая сводня!
Тут старуха, все еще державшая Юнь-гэ, ударила его дважды кулаком.
– Ты за что бьешь меня?! – завопил Юнь-гэ.
– Если ты будешь еще кричать, – оказала старуха, – я надаю тебе пощечин и выгоню отсюда.
– Ах ты, старая гнида! – кричал Гонь-гэ, – За что ж это ты собираешься бить меня, ведь я ничего плохого не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165