Люди вскакивали при его появлении. И вот ушат холодной воды...
– Кстати, уж коль скоро мы об этом говорим, ваше превосходительство, – добавил Коннел, – еще один совет вам и госпоже Фулмер. Я не хочу упоминать о том, чего нам стоит прием Четвертого июля в смысле человеческих усилий, которые мы могли бы направить на другие дела. Но даже обеспечение безопасности... – Коннел покачал красивой головой.
Бад встрепенулся.
– Я опасался этого. Уж очень на виду.
– Слишком много известных людей. Большая вероятность нападения, похищения. Вам все это известно не хуже меня. – Заметив, что Фулмер реагирует с пониманием, Коннел продолжал: – Когда все это закончится, и, Бог даст, успешно, может, вы потолкуете с миссис Фулмер? Вы оба – пример для нас. И конечно, для англичан, думаю, об этом можно и не говорить? Беря пример с вас, и мы сможем улучшить нашу работу.
– А что насчет Вимса?
– Боюсь, придется подождать до понедельника, как вы думаете?
Бад Фулмер важно кивнул и поднялся. Хотя Коннел был почти шести футов роста, рядом с послом он казался невысоким.
– Вы сказали, что он работает в «Фулмер Сторз»? – спросил Коннел. – Но разве вы не главный акционер?
– Вообще говоря, пока я посол...
– Конечно, но вы же можете оказать давление.
– Чтобы убрать Вимса?
– Что-то вроде того. Это может служить контругрозой.
– У меня нет права голоса, – наконец признался Фулмер.
– А Вимс знает об этом?
– Ройс, – с трудом выдавил Бад, – об этом знают все.
* * *
Во время ленча Шамун прошел по Саут-Молтон-стрит и как обычно поглазел на витрины бутика Бриктон. Процедура уже устарела, и ее надо было менять, но он чувствовал себя неуютно, работая и на Моссад, значит, и это тоже нуждалось в коррекции.
Зачем сейчас беспокоиться об этом, спрашивал он себя, идя к кофейне, где должен был дождаться толстухи. Единственное, что заставило его пойти в американскую армию и вызваться работать в разведке, – это убеждение Моссад в том, что затея внедрить урожденного американца, воспитанного христианином, в истэблишмент США – не просто хороша, но даже великолепна. Это было много лет назад, но только в Лондоне Моссад впервые захотела получить назад должок. До сих пор никто из израильской разведки никогда не выходил на Шамуна: исключением были редкие «визиты вежливости» Бриктон. Но за последний год она включила Шамуна в разряд действующих двойных агентов, и это стало стеснять его.
«А почему стеснять?» – спросил он себя, усевшись за столиком и заказав кофе. Было прекрасно чувствовать себя посторонним. Классическая позиция. Но ему было плохо без дружбы Неда.
Факт, что ни он, ни Нед Френч не заводили легко друзей. Он знал: что-то происходит между Недом и Джейн Вейл. Когда это началось, он учуял сразу, сделал вид, что это его не касается. Но это заставило его думать о дружбе. Неда и Джейн заметно тянуло друг к другу, это чувствовалось. Но что связывало его с Недом?
Он не ревновал к Джейн. Они с Недом не гомосеки. Не питал Нед и отеческих чувств к молодому симпатичному офицеру, таких, какие часто возникают у старших к младшим: защитить, пожурить, похлопать по плечу, помочь в карьере, познакомить с влиятельными людьми, – погоди, завтра займешь мое место... Ничего менторского.
Они оба были слишком умны для разведки армии США, и это сблизило их. Они также знали гораздо больше, чем было нужно для работы по защите благоденствия Америки; это отличало их от других сотрудников.
И все же, подумал Шамун, увидев расплывшийся силуэт Бриктон в проеме двери, если я стану тройным агентом, то смогу сослужить Неду хорошую службу. Стоит попытаться.
Рыжеволосая долго стояла у стойки, разговаривая с хозяином, а потом сказала:
– Гино, эти бутерброды осточертели. Пойду-ка я на улицу, поем в нормальном ресторане.
– Брики, bambina, mangia bene.
– Манжиа, манжиа. Ты говоришь, как моя мать. – Она вышла из кофейни. Шамун встал и увидел, как она вошла в соседний кофетерий. Через пять минут он вошел туда и сел за один столик с ней, не поздоровавшись.
– Nu, Moishe, wus noch?
– Арабская любовница во что-то впуталась.
– Рассказывай.
– Она говорит, что они в панике. Трое их лучших людей пропали уже много времени назад, накануне большой заварушки, то есть этого чертова приема у миссис Фулмер в воскресенье.
– Это все?
– Нет, не все. Еще хочу сказать, что отказываюсь быть посыльным у твоих пустоголовых агентов.
– Извини, но была срочная необходимость.
– У тебя все срочно. Ты меня превратила в mishegas со своими срочностями.
Толстуха улыбнулась, и на щеках у нее появились такие глубокие ямочки, что она могла бы засунуть туда целиком большие пальцы.
– Когда ты говоришь на идише, остается только смеяться, Мойше. Правильно было бы сказать – meshuge. Я превращаю тебя в meshuge. Mishegas обозначает любое сумасшествие во множественном числе.
– Нет, правильное слово было бы «Моссад».
Лицо Бриктон помрачнело.
– У тебя слишком длинный язык, малец. – Она оглянулась. – Есть проблемы с воскресным пикником?
– У нас все в порядке.
– Я верю в тебя, парень. Ты и Нед Френч достаточно толковы для такого дела. – Она подмигнула ему. – Позволь предложить тебе чизбургер с датским сыром. Вот это meshuge.
Когда Берт снова пришел в себя, он почувствовал, что тело его дрожит, хотя в лесной чаще не было прохладно. И все же сильный и беспрерывный озноб сотрясал его, будто он ехал по ухабистой дороге. Поезд истории, говорил Ленин, он может сделать крутой поворот. Те, кто не удержится, окажутся за бортом.
Те, у кого нет опоры, подумал Берт. Он открыл глаза: голова сильно тряслась. Темный лес безудержно плясал перед ним, пока трясущаяся голова не запрокинулась назад. Он закрыл глаза. Что-то ярко-голубое болезненно мерцало в его мозгу, потом цвета стали красно-коричневыми.
Затрещали ветки. Он вдохнул через разбитый нос. Кляп слегка вынули. Теперь он мог втягивать воздух через пропитанную кровью ткань. Его легкие дышали с трудом, но свежий воздух придавал силы. Поезд истории сделал крутой, очень крутой поворот.
Снова ветки. Сильная пощечина.
Глаза Берта открылись, а голова откинулась в сторону. Перед ним стоял новый человек с выпученными глазами, полноватый, постарше других мучителей. В группе Берта толстых не было. Классовый враг.
Берт узнал его. Он был на приеме у Хаккада. Сильный акцент и жуткая грамматика. Не похож на немца. Проклятая итальянская дрянь. Кинопродюсер. По имени Альцо, Альсо, Альдо.
– Комбинацию на замке, быстро? – потребовал итальянец на своем безобразном немецком. Его густые волосы казались давно не мытыми.
Он хотел заполучить комбинацию на замке от склада Берта? Там же оружия и боеприпасов на сотню тысяч фунтов!
– Scheissdreck! – еле слышно ответил он.
– Он не может говорить, – сказал голос Хефте.
Хефте?
Берт медленно перевел взгляд. Не может быть: его товарищ, его брат, едва смущенный, не более того! Его глаза, цвета детской мочи, искоса смотрели на Берта. Они даже не связали его, не сунули кляп ему в рот. Никто не бил его. Никто не держал автомат у виска его возлюбленного брата.
Пальцы Хефте прикоснулись к его окровавленным лохмотьям.
– Берт, они убьют тебя, – сказал он тихо и холодно. – Я покупаю наши жизни в обмен на оружие, мой брат. Скажи им комбинацию на замке, и мы свободны.
«Лжешь», – подумал Берт. Ты свободен уже сейчас, товарищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Кстати, уж коль скоро мы об этом говорим, ваше превосходительство, – добавил Коннел, – еще один совет вам и госпоже Фулмер. Я не хочу упоминать о том, чего нам стоит прием Четвертого июля в смысле человеческих усилий, которые мы могли бы направить на другие дела. Но даже обеспечение безопасности... – Коннел покачал красивой головой.
Бад встрепенулся.
– Я опасался этого. Уж очень на виду.
– Слишком много известных людей. Большая вероятность нападения, похищения. Вам все это известно не хуже меня. – Заметив, что Фулмер реагирует с пониманием, Коннел продолжал: – Когда все это закончится, и, Бог даст, успешно, может, вы потолкуете с миссис Фулмер? Вы оба – пример для нас. И конечно, для англичан, думаю, об этом можно и не говорить? Беря пример с вас, и мы сможем улучшить нашу работу.
– А что насчет Вимса?
– Боюсь, придется подождать до понедельника, как вы думаете?
Бад Фулмер важно кивнул и поднялся. Хотя Коннел был почти шести футов роста, рядом с послом он казался невысоким.
– Вы сказали, что он работает в «Фулмер Сторз»? – спросил Коннел. – Но разве вы не главный акционер?
– Вообще говоря, пока я посол...
– Конечно, но вы же можете оказать давление.
– Чтобы убрать Вимса?
– Что-то вроде того. Это может служить контругрозой.
– У меня нет права голоса, – наконец признался Фулмер.
– А Вимс знает об этом?
– Ройс, – с трудом выдавил Бад, – об этом знают все.
* * *
Во время ленча Шамун прошел по Саут-Молтон-стрит и как обычно поглазел на витрины бутика Бриктон. Процедура уже устарела, и ее надо было менять, но он чувствовал себя неуютно, работая и на Моссад, значит, и это тоже нуждалось в коррекции.
Зачем сейчас беспокоиться об этом, спрашивал он себя, идя к кофейне, где должен был дождаться толстухи. Единственное, что заставило его пойти в американскую армию и вызваться работать в разведке, – это убеждение Моссад в том, что затея внедрить урожденного американца, воспитанного христианином, в истэблишмент США – не просто хороша, но даже великолепна. Это было много лет назад, но только в Лондоне Моссад впервые захотела получить назад должок. До сих пор никто из израильской разведки никогда не выходил на Шамуна: исключением были редкие «визиты вежливости» Бриктон. Но за последний год она включила Шамуна в разряд действующих двойных агентов, и это стало стеснять его.
«А почему стеснять?» – спросил он себя, усевшись за столиком и заказав кофе. Было прекрасно чувствовать себя посторонним. Классическая позиция. Но ему было плохо без дружбы Неда.
Факт, что ни он, ни Нед Френч не заводили легко друзей. Он знал: что-то происходит между Недом и Джейн Вейл. Когда это началось, он учуял сразу, сделал вид, что это его не касается. Но это заставило его думать о дружбе. Неда и Джейн заметно тянуло друг к другу, это чувствовалось. Но что связывало его с Недом?
Он не ревновал к Джейн. Они с Недом не гомосеки. Не питал Нед и отеческих чувств к молодому симпатичному офицеру, таких, какие часто возникают у старших к младшим: защитить, пожурить, похлопать по плечу, помочь в карьере, познакомить с влиятельными людьми, – погоди, завтра займешь мое место... Ничего менторского.
Они оба были слишком умны для разведки армии США, и это сблизило их. Они также знали гораздо больше, чем было нужно для работы по защите благоденствия Америки; это отличало их от других сотрудников.
И все же, подумал Шамун, увидев расплывшийся силуэт Бриктон в проеме двери, если я стану тройным агентом, то смогу сослужить Неду хорошую службу. Стоит попытаться.
Рыжеволосая долго стояла у стойки, разговаривая с хозяином, а потом сказала:
– Гино, эти бутерброды осточертели. Пойду-ка я на улицу, поем в нормальном ресторане.
– Брики, bambina, mangia bene.
– Манжиа, манжиа. Ты говоришь, как моя мать. – Она вышла из кофейни. Шамун встал и увидел, как она вошла в соседний кофетерий. Через пять минут он вошел туда и сел за один столик с ней, не поздоровавшись.
– Nu, Moishe, wus noch?
– Арабская любовница во что-то впуталась.
– Рассказывай.
– Она говорит, что они в панике. Трое их лучших людей пропали уже много времени назад, накануне большой заварушки, то есть этого чертова приема у миссис Фулмер в воскресенье.
– Это все?
– Нет, не все. Еще хочу сказать, что отказываюсь быть посыльным у твоих пустоголовых агентов.
– Извини, но была срочная необходимость.
– У тебя все срочно. Ты меня превратила в mishegas со своими срочностями.
Толстуха улыбнулась, и на щеках у нее появились такие глубокие ямочки, что она могла бы засунуть туда целиком большие пальцы.
– Когда ты говоришь на идише, остается только смеяться, Мойше. Правильно было бы сказать – meshuge. Я превращаю тебя в meshuge. Mishegas обозначает любое сумасшествие во множественном числе.
– Нет, правильное слово было бы «Моссад».
Лицо Бриктон помрачнело.
– У тебя слишком длинный язык, малец. – Она оглянулась. – Есть проблемы с воскресным пикником?
– У нас все в порядке.
– Я верю в тебя, парень. Ты и Нед Френч достаточно толковы для такого дела. – Она подмигнула ему. – Позволь предложить тебе чизбургер с датским сыром. Вот это meshuge.
Когда Берт снова пришел в себя, он почувствовал, что тело его дрожит, хотя в лесной чаще не было прохладно. И все же сильный и беспрерывный озноб сотрясал его, будто он ехал по ухабистой дороге. Поезд истории, говорил Ленин, он может сделать крутой поворот. Те, кто не удержится, окажутся за бортом.
Те, у кого нет опоры, подумал Берт. Он открыл глаза: голова сильно тряслась. Темный лес безудержно плясал перед ним, пока трясущаяся голова не запрокинулась назад. Он закрыл глаза. Что-то ярко-голубое болезненно мерцало в его мозгу, потом цвета стали красно-коричневыми.
Затрещали ветки. Он вдохнул через разбитый нос. Кляп слегка вынули. Теперь он мог втягивать воздух через пропитанную кровью ткань. Его легкие дышали с трудом, но свежий воздух придавал силы. Поезд истории сделал крутой, очень крутой поворот.
Снова ветки. Сильная пощечина.
Глаза Берта открылись, а голова откинулась в сторону. Перед ним стоял новый человек с выпученными глазами, полноватый, постарше других мучителей. В группе Берта толстых не было. Классовый враг.
Берт узнал его. Он был на приеме у Хаккада. Сильный акцент и жуткая грамматика. Не похож на немца. Проклятая итальянская дрянь. Кинопродюсер. По имени Альцо, Альсо, Альдо.
– Комбинацию на замке, быстро? – потребовал итальянец на своем безобразном немецком. Его густые волосы казались давно не мытыми.
Он хотел заполучить комбинацию на замке от склада Берта? Там же оружия и боеприпасов на сотню тысяч фунтов!
– Scheissdreck! – еле слышно ответил он.
– Он не может говорить, – сказал голос Хефте.
Хефте?
Берт медленно перевел взгляд. Не может быть: его товарищ, его брат, едва смущенный, не более того! Его глаза, цвета детской мочи, искоса смотрели на Берта. Они даже не связали его, не сунули кляп ему в рот. Никто не бил его. Никто не держал автомат у виска его возлюбленного брата.
Пальцы Хефте прикоснулись к его окровавленным лохмотьям.
– Берт, они убьют тебя, – сказал он тихо и холодно. – Я покупаю наши жизни в обмен на оружие, мой брат. Скажи им комбинацию на замке, и мы свободны.
«Лжешь», – подумал Берт. Ты свободен уже сейчас, товарищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116