Из-за тебя война пришла на землю,
А ты, онаграм и оленям внемля,
Мишень моих упреков и похвал,
Ты собственное тело разорвал
И пламенем закутался багровым.
А помнишь ли, когда ты был здоровым,
Ты в верности мне вечной поклялся.
Из уст в уста шла повесть наша вся.
Я клятве ранней той не изменяю,
А ты не изменил еще? – не знаю.
Где ты теперь? Чем занят? Чем храним?
Чем увлечен? А я – тобой одним.
Мой муж – я не чета ему, не пара.
Замужество мое – как злая кара.
Я рядом с ним на ложе не спала,
И, сломленная горем, я цела.
Пусть раковину море похоронит,
Ничем алмаз жемчужины не тронет.
Никто печати с клада не сорвет,
Бутона в гуще сада не сорвет.
А муж – пусть он грозит, смеется, плачет!
Когда я без тебя – что он мне значит?
Пускай растет, как лилия, чеснок,
Но из него не вырастет цветок.
Ты ждешь меня. Я бы хотела тоже
С тобой одним шатер делить и ложе.
Но раз с тобою вместе жить нельзя –
Моя ль вина, что я такая вся?
Твой каждый волосок – моя святыня.
Твоя стоянка и твоя пустыня –
Они мой сад, цветущий без конца.
Узнав о смерти твоего отца,
Я саван разорвала и вопила,
Лицо себе царапала и била,
Как будто это умер мой отец.
Так весь обряд исполнив, под конец
Я лишь к тебе прийти не захотела.
Ну что ж, пускай в разлуке гибнет тело,
Зато с тобой душа моя всегда.
Я знаю – велика твоя беда.
В терпении свою награду чуем,
А два-три дня в рабате мы ночуем.
На зимней ветке ночка спит, мертва,
Придет весна – распустится листва.
Не плачь, когда быть одиноким больно.
А я – никто. Я близко – и довольно.
Не плачь, что в одиночестве убог.
Запомни: одиноким близок бог.
Не плачь и об отце своем. Рассейся,
Дождями слез, как облако, не лейся.
Отец в земле, над сыном – солнца свет.
Разбита копь, сверкает самоцвет».
Меджнун, когда он прочитал посланье,
Был, как бутон, раскрывшийся в пыланье
Торжественной полуденной земли.
Он только и сказал: «Лейли, Лейли,
Лейли, Лейли», – и плакал безутешно.
Затем пришел в себя и стал поспешно
Посланнику он ноги лобызать.
И долго ничего не мог сказать.
Как будто не владел людскою речью.
И вдруг воскликнул: «Как же я отвечу,
Когда нет ни бумаги, ни пера!»
Но ведь смекалка у гонцов быстра,
И посланный, раскрыв ларец дорожный,
Вручил перо Меджнуыу осторожно.

Ответное письмо Меджнуна

Вступление к письму, его начало
Благоговейным гимном прозвучало
Во имя вседержителя-творца,
Кто движет все светила и сердца,
Кто никогда пи с кем не будет равным,
Кто в скрытом прозревает, как и в явном,
Кто гонит тьму и раздувает свет,
Кто блеском одевает самоцвет,
Кто утолил любую страсть и жажду,
Кем укреплен нуждающийся каждый.
Затем писал он о любви своей,
О вечном пламени в крови своей:
«Пишу я, обреченный на лишен ья,
Тебе, всех дел и дум моих решенье.
Нет! Я ошибся. Я, чья кровь кипит, –
Тебе, чья кровь младенческая спит.
У ног твоих простерт я безнадежно.
А ты другого обнимаешь нежно.
Не жалуясь, переношу я боль,
Чтоб облегчала ты чужую боль.
Твоя краса – моей мольбы Кааба.
Твоих шатров завеса – сень михраба.
Моя болезнь, ты также и бальзам,
Хрустальный кубок всем моим слезам.
Сокровище в руке чужой и вражьей,
А предо мной одна змея на страже.
О сад Ирема, где иссох ручей!
О рай, незримый ни для чьих очей!
Ключи от подземелья – у тебя.
Мое хмельное зелье – у тебя.
Так приголубь, незримая! Я прах.
Темницу озари мою! Я прах.
Ты, скрывшаяся под крылом другого,
По доброй воле шла на подлый сговор.
Где искренность, где ранний твой обет? –
Он там, где свиток всех обид и бед.
Нет между нами лада двух созвучий.
Но есть клеймо моей неволи жгучей.
Нет равенства меж нами – рабство лишь.
Так другу ты существовать велишь.
Когда же, наконец, скажи когда
Меж нами рухнут стены лжи, когда?
Луна, терзаемая беззаконно,
Избегнет лютой ярости дракона?
И узница забудет мрак темницы,
И сторож будет сброшен с той бойницы?
Но нет! Пускай я сломан пополам!
Пускай пребудет в здравьи Ибн-Селам!
Пускай он щедрый, добрый и речистый.
Но в раковине спрятан жемчуг чистый.
Но завитки кудрей твоих – кольцо,
Навек заколдовавшее лицо.
Но, глаз твоих не повидав ни разу,
Я все-таки храню тебя от сглаза.
Но если мошка над тобой кружит,
Мне кажется, что коршун злой кружит.
Я – одержимость, что тебе не снилась.
Я – смута, что тебе не разъяснилась.
Я – сущность, разобщенная с тобой,
Самозабвенье выси голубой.
А та любовь, что сделана иначе,
Дешевле стоит при любой удаче.
Любовь моя – погибнуть от любви,
Пылать в огне, в запекшейся крови.
Бальзама нет для моего леченья.
Но ты жива – и, значит, нет мученья».

Свидание с матерью

Лишь издали на сына поглядела,
Лишь поняла, как страшен облик тела.
Как замутилось зеркало чела, –
Вонзилась в мать алмазная стрела.
И ноги онемели на мгновенье.
Но вот уже она в самозабвеньи
Омыла сына влагой жгучих слез,
Расчесывает дикий ад волос.
И каждый волосок его голубя,
Ощупывает ссадины и струпья,
Стирает пыль и пот с его лица
И гладит вновь, ласкает без конца.
Из бедных ног колючки вынимая
И без конца страдальца обнимая,
Мать шепчет: «Мой сынок, зачем же ты
Бежишь от жизни для пустой мечты?
Уже числа нет нашим смертным ранам,
А ты все в том же опьянеиьи странном.
Уже уснул в сырой земле отец,
Уже не за горами мой конец.
Встань и пойдем домой, пока не поздно!
И птицы на ночь прилетают в гнезда.
И звери на ночь приползают в дом.
А ты, бессонный, в рубище худом,
В ущельи диком, в логове змеином,
Считаешь жизнь, наверно, веком длинным,-
А между тем она короче дня.
Встань, успокойся, выслушай меня!
Не камень сердце. Не железо тело.
Вот все, что я сказать тебе хотела».
Меджнун взвился, как огненный язык.
– Мать! Я от трезвых доводов отвык!
Поверь, что не виновен я нисколько
Ни в участи своей, ни в жизни горькой.
Не приведут усилья ни к чему.
Я сам себя швырнул навеки в тьму.
Я так люблю, что не бегу от боли,
Взял эту ношу не по доброй воле.
Но эту птицу, – вольную, ничью, –
Из клетки я освободить хочу.
А ты мне предлагаешь строить клетку,
Иначе говоря – удвоить клетку.
Не приглашай же впредь меня домой.
Заманят умереть меня домой.
Оставь меня. Не заклинай. Не трогай.
Прости за все. Иди своей дорогой. –
И, лобызая пыль ее следа,
Он с матерью простился навсегда.
О жизнь – игрок, клятвопреступник вечный!
Едва зажжен светильник быстротечный
И синий дым взошел на краткий срок, –
И вот уже колеблет ветерок
Безропотное трепетное пламя.
Так, управляя нашими делами,
Играет небо пламенем души.
Остерегись же, смертный! Не спеши
Рубить узлы, которыми ты связан,
Губить любовь, которой всем обязан!

О том, как наступила осень
и умирала Лейли

Так повелось, что если болен сад,-
Кровавых листьев слезы моросят.
Как будто веток зрелое здоровье
Подорвано и истекает кровью.
Прохладна фляга скованной воды.
Желты лицом, осунулись сады,
А может быть, на них совсем лица нот.
Лист в золоте, но скоро пеплом станет.
Цветы пожитки чахлые свернули,
В кочевье караваном потянули.
А там, под ветром, на дороге той
Пыль завилась, как локон золотой.
Простим сады за то, что в опасеньи
Осенней стужи, гибели осенней
Бросают за борт кладь былой весны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86