Тутмос выпрямился, его нижняя губа упрямо выпятилась, лоб прорезали морщины, и Хатшепсут поняла, что сейчас он упрется и тогда его ни за что не сдвинешь с места.
Она даже руки вскинула от беспомощной злости.
– Очень хорошо. Твое право жениться на ком захочешь. Мне просто жаль, что ты не счел нужным выбрать женщину благородную, одну из дочерей Инени, к примеру, или кого-нибудь из красавиц сестер Юсер-Амона. Эта Асет недостойна быть супругой фараона, Тутмос. Она интриганка и мелкая авантюристка, и может статься, ты еще пожалеешь, что привел в свой дворец такую женщину.
– Слушать тебя не хочу! – вдруг взорвался он, демонстрируя отцовский несдержанный нрав. – С каких это пор твоя интуиция стала непогрешимой? Ты тоже делаешь ошибки, как и я, и на этот раз ты не права!
– Я редко ошибаюсь, Тутмос, – сказала она.
И тут Хатшепсут вспомнила загадочные слова своего ка. Они обрушились на нее, точно шлепок влажной, холодной простыни по лицу. «Но как отец он победит тебя». У нее перед глазами встали полные, насмешливые губы золотого мальчика, произнесшего эти слова. Комната вокруг словно растворилась, и Хатшепсут снова оказалась холодной ночью в храме, где из последних сил противостояла богу и странному посетителю. Она поднесла ладонь к глазам, потерла их, чувствуя приближение головной боли.
– Как правитель этой страны, я не могу позволить себе роскошь судить о людях поверхностно или легкомысленно, и я говорю тебе: Асет мелочная интриганка.
– Слова! – оскалился Тутмос, трясясь от ярости, которую жена так часто вызывала в нем, и в то же время осознавая собственное бессилие перед лицом ее хладнокровного спокойствия. – Ты просто ревнуешь. Боишься, что через Асет и ее ребенка я столкну тебя с дороги!
Он выпалил это не подумав, и Хатшепсут от всей души рассмеялась, не хуже его зная, что это невозможно.
– Тогда, – пробормотал Тутмос, – зачем тебе так яростно сопротивляться? Я, можно сказать, люблю ее, и, по крайней мере, она всегда там, где мне надо, когда я ее хочу.
– Знаю, знаю, – ответила Хатшепсут мягче, чувствуя всю бесполезность попыток растолковать ему, что врожденная проницательность, обостренная годами, проведенными у власти, подсказывает ей, что Асет опасна. – Тогда женись на ней, и пусть ребенок, которого она носит в своей утробе, станет царским ребенком. Как ты думаешь, это мальчик? Или девочка?
– Вот бы ты повеселилась, если бы вы обе разродились девочками, – кисло ответил фараон. – Тогда у нас было бы две царевны и ни одного царевича – претендента на трон Гора.
– В таком случае, – ответила она с улыбкой, – моя дочь взошла бы по ступеням трона Гора как единственная законная наследница по женской линии.
– Не говори глупостей! Ни одна женщина не может носить двойной венец.
– Я же носила.
– Это совсем другое дело. Ты была регентом, а не фараоном.
– Давай не будем снова затевать старый спор, – сказала она мягко. – У нас еще будет время поторговаться по поводу престолонаследия.
Тутмос поднялся, прямой, точно кол проглотил.
– Никакой торговли не будет, – ответил он. – Я, как фараон, лично назначу своего преемника.
– При условии, что он женится на чистокровной царевне.
– Разумеется. А теперь мне надо идти. Я рад за нас и за Египет, Хатшепсет.
Спасая то, что еще осталось от его достоинства, фараон пошел к выходу, а Нофрет и лекарь простерлись перед ним ниц. У двери он обернулся, желая сказать что-то еще, но передумал, захлопнул рот, точно капкан, и величаво переступил через порог.
Хатшепсут была так занята своими мыслями, что даже не рассмеялась.
– Простая танцовщица. Подумать только! – пробормотала она. Потом отослала лекаря и легла, а Нофрет положила ей на лоб холодную повязку.
Недели не прошло, а весь город уже знал: во-первых, что у Египта скоро будет наследник, и, во-вторых, что Тутмос готовится взять вторую жену; еще через месяц новость распространилась по всему течению Нила от Дельты до Порогов. Египет вздохнул с облегчением. Тутмос был великим фараоном, а его супруга – могущественной правительницей, страна процветала под их властью; но память о чужеземном владычестве была еще слишком свежа в египтянах, делая отвратительной саму мысль о приходе чужеземного царевича, рождение собственного наследника снимало эту проблему.
Однажды вечером Инени пригласил Сенмута, Сенмена, Хапусенеба, Нехези и других чиновников на праздник – вечеринку на его ладье, где все много пили и веселились. Инени больше чем кто-либо другой радовался новости. Он много лет прожил бок о бок с властью и боялся, как бы Хатшепсут, устав ходить с непокрытой головой, не вспылила и не потребовала назад двойной венец. Но теперь, нося ребенка, она терпеливо будет ждать времени, когда власть перейдет к нему. Похоже, она не сомневалась, что ее дитя будет точной копией Тутмоса I, ни больше ни меньше, и была этим вполне довольна.
Хатшепсут заказала статую Таурт, богини рожениц, и поставила ее в углу своего покоя, возле святилища Амона. Погруженная в свои мысли, она подолгу простаивала перед добродушной, улыбающейся бегемотихой, чьи пухлые ручки были сложены поверх нелепо раздутого живота. Теперь царица чаще ездила в свою долину – ее несли на носилках, а глухой раб-нубиец бежал рядом с ярко-алым опахалом в руках, – где подолгу просиживала, как раньше, глядя на свой храм, словно не могла насытиться гармонией стройных колонн и изящных наклонных переходов. Строительство второй террасы близилось к концу, и уже было понятно, каким образом пока отсутствующий переход будет взлетать к квадратному входу в невидимые святилища, увлекая за собой взгляд. Но подходить ближе Хатшепсут по-прежнему отказывалась. Мягкие полупрозрачные платья, которые она скрепя сердце согласилась носить во время беременности, не скрывали новой полноты ее некогда гибкого стана, и срок родин подходил все ближе.
Полиция донесла, что на севере зашевелились ханебу, готовя новое восстание, и царица тут же начала планировать новую кампанию. На этот раз офицеры категорически воспротивились ее намерению выступить с ними, и она вынуждена была согласиться, что с ее стороны это было бы глупо. Зато царица заявила, что останется в Фивах лишь в том случае, если фараон сам пойдет с войском вместо нее, и Тутмос, бросая косые взгляды на сидевших вокруг стола военачальников, согласился. Хатшепсут была в восторге, представляя себе, как он будет тащиться вперед, жарясь на солнце и трясясь от страха, но еще больше она радовалась за солдат, которые будут счастливы идти в бой под командованием самого фараона. Кампания была незначительная – скорее демонстрация силы, чем реальная необходимость драться, – так что Хатшепсут с легким сердцем проводила его на войну, а сама вернулась к своему креслу под раскидистым сикомором играть в шашки с Нофрет или бросать кости с Сенмутом.
Хапусенеб в качестве военного министра снова пошел с армией, но Нехези она оставила при себе, сама не зная зачем. Его молчаливое присутствие, простая физическая сила, устрашавшая многих, давали ей ощущение безопасности и покоя, и когда он как главный телохранитель стоял за спинкой ее кресла или склонялся, чтобы приложить царскую печать к какому-нибудь документу, она чувствовала себя неуязвимой.
Между ней и Сенмутом словно упал какой-то занавес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Она даже руки вскинула от беспомощной злости.
– Очень хорошо. Твое право жениться на ком захочешь. Мне просто жаль, что ты не счел нужным выбрать женщину благородную, одну из дочерей Инени, к примеру, или кого-нибудь из красавиц сестер Юсер-Амона. Эта Асет недостойна быть супругой фараона, Тутмос. Она интриганка и мелкая авантюристка, и может статься, ты еще пожалеешь, что привел в свой дворец такую женщину.
– Слушать тебя не хочу! – вдруг взорвался он, демонстрируя отцовский несдержанный нрав. – С каких это пор твоя интуиция стала непогрешимой? Ты тоже делаешь ошибки, как и я, и на этот раз ты не права!
– Я редко ошибаюсь, Тутмос, – сказала она.
И тут Хатшепсут вспомнила загадочные слова своего ка. Они обрушились на нее, точно шлепок влажной, холодной простыни по лицу. «Но как отец он победит тебя». У нее перед глазами встали полные, насмешливые губы золотого мальчика, произнесшего эти слова. Комната вокруг словно растворилась, и Хатшепсут снова оказалась холодной ночью в храме, где из последних сил противостояла богу и странному посетителю. Она поднесла ладонь к глазам, потерла их, чувствуя приближение головной боли.
– Как правитель этой страны, я не могу позволить себе роскошь судить о людях поверхностно или легкомысленно, и я говорю тебе: Асет мелочная интриганка.
– Слова! – оскалился Тутмос, трясясь от ярости, которую жена так часто вызывала в нем, и в то же время осознавая собственное бессилие перед лицом ее хладнокровного спокойствия. – Ты просто ревнуешь. Боишься, что через Асет и ее ребенка я столкну тебя с дороги!
Он выпалил это не подумав, и Хатшепсут от всей души рассмеялась, не хуже его зная, что это невозможно.
– Тогда, – пробормотал Тутмос, – зачем тебе так яростно сопротивляться? Я, можно сказать, люблю ее, и, по крайней мере, она всегда там, где мне надо, когда я ее хочу.
– Знаю, знаю, – ответила Хатшепсут мягче, чувствуя всю бесполезность попыток растолковать ему, что врожденная проницательность, обостренная годами, проведенными у власти, подсказывает ей, что Асет опасна. – Тогда женись на ней, и пусть ребенок, которого она носит в своей утробе, станет царским ребенком. Как ты думаешь, это мальчик? Или девочка?
– Вот бы ты повеселилась, если бы вы обе разродились девочками, – кисло ответил фараон. – Тогда у нас было бы две царевны и ни одного царевича – претендента на трон Гора.
– В таком случае, – ответила она с улыбкой, – моя дочь взошла бы по ступеням трона Гора как единственная законная наследница по женской линии.
– Не говори глупостей! Ни одна женщина не может носить двойной венец.
– Я же носила.
– Это совсем другое дело. Ты была регентом, а не фараоном.
– Давай не будем снова затевать старый спор, – сказала она мягко. – У нас еще будет время поторговаться по поводу престолонаследия.
Тутмос поднялся, прямой, точно кол проглотил.
– Никакой торговли не будет, – ответил он. – Я, как фараон, лично назначу своего преемника.
– При условии, что он женится на чистокровной царевне.
– Разумеется. А теперь мне надо идти. Я рад за нас и за Египет, Хатшепсет.
Спасая то, что еще осталось от его достоинства, фараон пошел к выходу, а Нофрет и лекарь простерлись перед ним ниц. У двери он обернулся, желая сказать что-то еще, но передумал, захлопнул рот, точно капкан, и величаво переступил через порог.
Хатшепсут была так занята своими мыслями, что даже не рассмеялась.
– Простая танцовщица. Подумать только! – пробормотала она. Потом отослала лекаря и легла, а Нофрет положила ей на лоб холодную повязку.
Недели не прошло, а весь город уже знал: во-первых, что у Египта скоро будет наследник, и, во-вторых, что Тутмос готовится взять вторую жену; еще через месяц новость распространилась по всему течению Нила от Дельты до Порогов. Египет вздохнул с облегчением. Тутмос был великим фараоном, а его супруга – могущественной правительницей, страна процветала под их властью; но память о чужеземном владычестве была еще слишком свежа в египтянах, делая отвратительной саму мысль о приходе чужеземного царевича, рождение собственного наследника снимало эту проблему.
Однажды вечером Инени пригласил Сенмута, Сенмена, Хапусенеба, Нехези и других чиновников на праздник – вечеринку на его ладье, где все много пили и веселились. Инени больше чем кто-либо другой радовался новости. Он много лет прожил бок о бок с властью и боялся, как бы Хатшепсут, устав ходить с непокрытой головой, не вспылила и не потребовала назад двойной венец. Но теперь, нося ребенка, она терпеливо будет ждать времени, когда власть перейдет к нему. Похоже, она не сомневалась, что ее дитя будет точной копией Тутмоса I, ни больше ни меньше, и была этим вполне довольна.
Хатшепсут заказала статую Таурт, богини рожениц, и поставила ее в углу своего покоя, возле святилища Амона. Погруженная в свои мысли, она подолгу простаивала перед добродушной, улыбающейся бегемотихой, чьи пухлые ручки были сложены поверх нелепо раздутого живота. Теперь царица чаще ездила в свою долину – ее несли на носилках, а глухой раб-нубиец бежал рядом с ярко-алым опахалом в руках, – где подолгу просиживала, как раньше, глядя на свой храм, словно не могла насытиться гармонией стройных колонн и изящных наклонных переходов. Строительство второй террасы близилось к концу, и уже было понятно, каким образом пока отсутствующий переход будет взлетать к квадратному входу в невидимые святилища, увлекая за собой взгляд. Но подходить ближе Хатшепсут по-прежнему отказывалась. Мягкие полупрозрачные платья, которые она скрепя сердце согласилась носить во время беременности, не скрывали новой полноты ее некогда гибкого стана, и срок родин подходил все ближе.
Полиция донесла, что на севере зашевелились ханебу, готовя новое восстание, и царица тут же начала планировать новую кампанию. На этот раз офицеры категорически воспротивились ее намерению выступить с ними, и она вынуждена была согласиться, что с ее стороны это было бы глупо. Зато царица заявила, что останется в Фивах лишь в том случае, если фараон сам пойдет с войском вместо нее, и Тутмос, бросая косые взгляды на сидевших вокруг стола военачальников, согласился. Хатшепсут была в восторге, представляя себе, как он будет тащиться вперед, жарясь на солнце и трясясь от страха, но еще больше она радовалась за солдат, которые будут счастливы идти в бой под командованием самого фараона. Кампания была незначительная – скорее демонстрация силы, чем реальная необходимость драться, – так что Хатшепсут с легким сердцем проводила его на войну, а сама вернулась к своему креслу под раскидистым сикомором играть в шашки с Нофрет или бросать кости с Сенмутом.
Хапусенеб в качестве военного министра снова пошел с армией, но Нехези она оставила при себе, сама не зная зачем. Его молчаливое присутствие, простая физическая сила, устрашавшая многих, давали ей ощущение безопасности и покоя, и когда он как главный телохранитель стоял за спинкой ее кресла или склонялся, чтобы приложить царскую печать к какому-нибудь документу, она чувствовала себя неуязвимой.
Между ней и Сенмутом словно упал какой-то занавес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134