https://www.dushevoi.ru/products/rakoviny/konsoli/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Любой, кто увидел бы ее сейчас, не нашел бы в ней ничего царственного или величественного. То немногое, что в ней было красивого, – изящные руки, тонкий нос, длинные черные волосы – как-то стушевалось под грузом несчастья, которое делало ее похожей на обмякший в отсутствии ветра белый парус.
– Меня берегут, – продолжала она безжизненно, – кормят изысканными яствами, одевают в тончайший лен. Драгоценностей в моих сундуках и шкатулках – что гальки на морском берегу, рабы и знать падают передо мной ниц с утра до вечера. Целыми днями я только и вижу что их затылки. Когда я встаю с постели, меня одевают; когда я голодна, меня кормят; стоит мне устать, и дюжина рук тянется к пологу моего ложа, чтобы откинуть его. Даже в храме, когда я молюсь и трясу систрум, меня не оставляют в покое. – Она устало мотнула головой, ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам. – Я не хочу быть великой царственной женой. Не хочу выходить за глупого, благонамеренного Тутмоса. Я хочу только покоя, Хатшепсут, чтобы жить так, как мне нравится.
Она закрыла глаза и умолкла. Хатшепсут робко протянула руку и погладила сестру по плечу. Девочки взялись за руки и просидели так до тех пор, пока солнце не начало клониться к закату, чуть заметно удлинив тени. Наконец Неферу пошевелилась.
– Я видела сон, – прошептала она, – страшный сон. Он снится мне почти каждый раз, стоит закрыть глаза. Вот почему сегодня я не вернулась после занятий в свои покои, а вышла сюда, в сад, легла под дерево и лежала до тех пор, пока мои глаза не начали гореть от усталости, а мир вокруг не сделался таким же нереальным, как во сне. Мне снится… мне снится, что я умерла и мой Ка стоит в громадном темном зале, где пахнет гниющей плотью. Там очень холодно. В конце зала есть дверь, сквозь нее внутрь льется свет, милый, яркий, теплый солнечный свет. Я знаю, что за дверью ждет меня Осирис. Но там, где мойка, есть только темнота, запах и ужасное отчаяние, потому что между дверью и мной стоят весы, а за ними – Анубис.
– Но почему ты боишься Анубиса, Неферу? Ведь он всего лишь следит за тем, чтобы чаши весов оставались в равновесии.
– Да, знаю. Всю свою жизнь я старалась поступать по правде, чтобы, когда мое сердце ляжет на весы, мне нечего было бояться. Но в этом сне все по-другому. – Она встала на колени, ее руки задрожали, она опустила их на плечи Хатшепсут. – Я приближаюсь к богу. У него на ладони лежит что-то, оно вздрагивает и пульсирует. Я знаю, что это мое сердце. На одной чаше весов лежит перо Маат, такое прекрасное. Анубис наклоняет голову, кладет мое сердце на другую чашу, и та начинает опускаться. Я застываю. Чаша с моим сердцем опускается все ниже, ниже, и наконец в полной тишине раздается глухой стук – это донышко чаши ударяется о крышку стола. Тогда я понимаю, что со мной все кончено, что никогда уже мне не пройти по ледяному полу этого зала навстречу сияющему Осирису, но ни один звук не срывается с моих губ – по крайней мере, до тех пор, пока бог не поднимает голову и его взгляд не устремляется на меня.
Хатшепсут вдруг захотелось вскочить и убежать далеко-далеко, чтобы не слышать, чем кончится этот ужасный сон. От страха она заерзала, но пальцы Неферу только крепче впились ей в плечи, а лихорадочный взгляд сестры, казалось, должен был вот-вот прожечь ее насквозь.
– И знаешь что, Хатшепсут? Он смотрит на меня, но вовсе не влажными глазами шакала, нет. Ибо это ты обрекаешь меня на вечную погибель, Хатшепсут. Ты в одеянии бога, но с лицом ребенка. Это так страшно, что лучше бы Анубис повернул ко мне свою песью морду, оскалил зубы и зарычал. Я кричу, но твое лицо не меняется. Твои глаза так же мертвы и холодны, как тот ветер, что носится по проклятому дворцу смерти. Я все кричу и кричу, пока наконец не просыпаюсь с колотящимся сердцем от собственного крика.
Ее голос опять опустился до шепота, и она заключила испуганную, недоумевающую сестренку в объятия.
Прижатая к груди Неферу, Хатшепсут слышала неровный стук ее сердца. Надежность и веселье, которые были в мире всего несколько минут назад, вдруг покинули его. Впервые в жизни она задумалась о безднах неизвестности, скрывающихся за улыбками друзей, тех, кому она привыкла доверять. У нее возникло такое ощущение, будто она стоит во сне Неферу-хебит, только по другую сторону двери, там, где благодать Осириса, и оглядывается на сумеречные тени зала суда. Она вырвалась из объятий сестры, поднялась на ноги и стала отряхивать травинки, прилипшие к потекам молока на юбке.
– Ты права, Неферу-хебит. Я не понимаю. Ты пугаешь меня, и мне это не нравится. Почему бы тебе просто не послать за лекарями?
– Я это уже сделала. Они кивают, улыбаются и говорят, что мне надо подождать, что молодых девушек в моем возрасте часто посещают странные видения. А жрецы! Больше жертвоприношений – вот и весь их совет. Только Амон-Ра в силах избавить тебя от всех страхов, говорят они. И вот я приношу жертвы и молюсь, но по-прежнему вижу сон.
Неферу тоже поднялась, Хатшепсут прильнула к ее руке, и они вместе вернулись на тропу.
– А маме или отцу ты говорила?» ¦
– Мама только улыбнется и предложит мне еще одно ожерелье в подарок. А отец, как ты знаешь, раздражается, когда видит меня слишком долго. Нет, думаю, придется мне смириться и подождать, не пройдет ли все со временем, само по себе. Прости, что я тебя расстроила. У меня много знакомых, малышка, но совсем нет друзей. Мне часто кажется, что на свете нет ни одного человека, которого интересовало бы, кто я такая на самом деле. По крайней мере, отец мной точно не интересуется, а если не он, то кто же? Ибо он и есть весь свет, разве не так?
Хатшепсут вздохнула. Она уже перестала понимать ход мыслей сестры.
– Неферу, а тебе придется выйти замуж за Тутмоса? Неферу устало пожала плечами:
– Думаю, этого ты тоже пока не поймешь, а я так устала, что у меня нет сил объяснять. Спроси фараона, когда его увидишь, – ответила она мрачновато.
Прогулка закончилась в молчании. Когда они вошли в залитый солнцем зал, за которым начиналась женская половина, Неферу остановилась и мягко высвободила свою руку.
– Теперь иди к Нозме, и пусть она тебя еще раз искупает. А то подумает кто-нибудь, что во дворец оборванка с улицы забралась.
Она невесело рассмеялась.
– И я пойду к себе, подумаю, что надеть сегодня вечером. Вы тоже можете идти, – обратилась она к двум усталым слугам, которые следовали за ними. – Царской кормилице доложите позже.
Она рассеянно погладила Хатшепсут по голове и, позванивая браслетами, удалилась.
В детскую Хатшепсут вошла в подавленном состоянии духа. Как все было просто и весело, когда они с Неферу были маленькие и вместе носились и проказничали день за днем. А теперь ей только и остается, что радоваться обществу детей знати, с которыми она встречается в школе по утрам, да наблюдать, как с каждым днем взрослеет и отдаляется от нее Неферу-хебит. Между ними и так уже образовалась пропасть. После того как над Неферу был совершен несложный, освященный временем ритуал, который символизировал ее вхождение в таинственное и наполняющее трепетом состояние женственности, девушку перевели в северное крыло дворца, где у нее были собственный сад с прудом, рабы, советники и придворные, объявлявшие ее волю, и даже персональный жрец, приносивший жертвы от ее имени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
 отдельностоящая душевая кабина 

 плитка для ванной фото лагуна