Но если ты хочешь излечить людей от зла и вернуть праведность на место беззакония, начни с вельмож и богачей, а также с царских судей и поговори с ними об этих делах, потому что среди них, как нам кажется, ты найдешь куда больше зла и беззакония, чем здесь.
Так они говорили, смеясь, переглядываясь и подталкивая друг друга локтями. Но я отвечал им:
- Мне приятнее разговаривать с вами, ведь вы народ, неисчислимый, как песок или звезды, все исходит от вас, вы источник всему - злу и беззаконию, так же как и добру. Вы отнюдь не безвинны, ибо когда вам говорят: «Идите!» - вы идете и делаете, что вам велят. А когда вербовщики фараона приходят к вам и раздают вам медяки и материю, они вкладывают вам в руки копья и ведут вас на войну. И если вы станете упираться, они свяжут вас веревками, закуют в цепи и в цепях погонят воевать. А на войне вы будете колоть и убивать других людей, себе подобных. Вы будете протыкать копьями животы своих братьев и гордиться своими делами. И все же всякое убийство - зло и кровь, которая прольется на ваши головы! Вот почему и на вас лежит вина.
Некоторые из них раздумывали над моими словами и отвечали со вздохом:
- Воистину среди нас нет безвинных, но мы родились в мире зла, и плач свой мы начали, едва выйдя из материнской утробы. Этот плач сопутствует нам на всех жизненных путях, и рабство наше вечно, ибо и после смерти жрецы своим колдовством понуждают нас работать на господ, давая наши имена деревянным фигуркам, которые сопровождают господ в их гробницы. Но все же ты пойди к вельможам и богачам и поговори с ними об этих делах, потому что, по нашему разумению, зло и беззаконие исходят от них, раз у них вся власть. Однако не пеняй нам, если из-за твоих слов они отрежут тебе уши и отправят тебя на рудники или повесят на стене вниз головой, ибо слова, которые ты говоришь, опасные слова. Если б кто-то из нас произносил такое, мы бы не решились слушать его, а тебя мы слушаем, потому что по всему видно, что ты человек безумный и безвредный. Однако самое опасное - это то, что ты говоришь про войну, ведь убивать на войне - дело чести мужчины, и Хоремхеб, наш великий военачальник, без сомнения, лишил бы тебя жизни, узнай он, что ты говоришь простым людям, хоть в других делах он сам ни на что не годен и не может удовлетворить даже свою жену!
Я послушался их совета и покинул их мазанки. Босой, в сером бедняцком платье, я ходил по фиванским улицам и говорил с торговцами, которые подмешивали в свою муку песок, и с хозяевами мельниц, которые вставляли в рты рабам палочки, что те, перемалывая зерно, не могли поедать его, я говорил с судьями, отбиравшими у сирот наследство и выносившими неправые приговоры за щедрую мзду. Со всеми ними я говорил и корил их за их дела и их зло, а они, слыша мои слова, приходили в великое изумление и спрашивали друг у друга:
- Кто он такой на самом деле, этот лекарь Синухе, что он может говорить с нами так дерзко, хотя носит платье раба? С ним надо быть осторожнее, наверняка он лазутчик фараона! Иначе он никогда бы не осмелился произносить столь дерзкие слова!
Поэтому они безропотно выслушивали мои речи, торговцы приглашали меня к себе и предлагали подарки, хозяева мельниц поили меня вином, а судьи спрашивали моего совета и выносили в соответствии с этим свои решения. И вот так они решали тяжбы в пользу бедняков, хотя получали богатые подношения от богатых, и этим возбудили большое недовольство, так что в Фивах стали говорить: «Теперь даже на царских судей нельзя положиться, они кровожаднее тех грабителей, которых судят!»
Однако когда я отправился к знатным вельможам, те только посмеялись надо мной и велели спустить на меня собак, а слугам велели гнать меня плетками со двора, так что я претерпел великое поношение и бежал по улицам Фив в разорванном платье, с окровавленными ногами, а собаки неслись за мной по пятам. Люди смеялись надо мной и били себя по коленям, а торговцы и судьи, видя это, не верили больше моим словам, прогоняли меня от себя и просили стражников побивать меня древками копий. Мне они говорили:
- Если ты еще раз явишься к нам со своими лживыми наветами, мы осудим тебя, как распространителя лживых слухов и возмутителя народа, и твое тело будут клевать на стене вороны!
И так с позором вернулся я в бывший дом плавильщика меди в бедном квартале, убедившись в тщетности всех своих усилий, ибо смерть моя никому не принесла бы пользы, разве что порадовала бы воронов. Мути, которая пребывала в великом беспокойстве, схватилась обеими руками за голову, узрев меня в столь плачевном состоянии. Она омыла мое тело, умастила мои раны и при этом горестно приговаривала:
- Воистину мужчины неисправимы! И не стыдно тебе тайком удирать из своего дома, словно юнцу, когда у тебя голова уже лысая и вся шея скукожилась от морщин! Неужто ты и впрямь обменял в кабаках свое тонкое платье на вино и дрался в увеселительных заведениях, так что тебе наставили шишек и разодрали ноги?! Ну зачем тебе убегать из дома ради того, чтобы выпить? Я сама буду давать тебе вино, пей сколько хочешь! И не буду больше на тебя ворчать, так что можешь приглашать своих приятелей-пьянчуг домой, если ты так тоскуешь по их обществу, - слишком уж я переволновалась за эти дни и ночи, пока тебя не было! Кстати, и Каптах справлялся о тебе и беспокоился - он вернулся в Фивы, и, значит, тебе не будет так одиноко.
Она умастила целебным маслом мои раны и ссадины, одела меня в чистое платье и с чувством проговорила:
- Воистину лучше бы мужчинам вовсе отрезали ту их штуку, которую они скрывают под платьем! От нее одни только смуты и поношения, раздоры и потасовки, хоть у молодых, хоть у старых. И если уж ты, Синухе, никак не можешь совладать со своей мужской природой, то лучше приведи в дом жену или купи молодую рабыню, которая удовлетворит твою похоть и успокоит тебя, а заодно поможет днем по дому, потому что я уже стара, руки мои дрожат и часто жаркое у меня успевает подгореть, пока я смешиваю соус. Драки в увеселительных домах из-за дурных женщин никак не подобают твоему достоинству, Синухе! Тебе самому впору это знать, и я просто поражаюсь твоему поведению!
Слова ее уязвили меня, потому что я не считал себя таким уж стариком, хоть и был лыс. Однако я никак не мог признаться, почему ушел из дома тайком, и предпочел оставить ее в приятном заблуждении, что я, как и все мужчины, пьяница и сладострастник. Иначе - скажи я ей о своих хождениях к беднякам и богачам для бесед о добре и зле, о праведности и беззаконии, - скажи я ей это, и она точно заперла бы меня в темной комнате, уложила бы в постель и обернула мокрым полотном, а потом позвала бы лекарей, чтоб они поставили мне пиявки. Вот почему я ничего не ответил на ее колкости и охотно позволил ухаживать за собой. Приготовленный ею гусь таял у меня во рту после хлеба рабов и жаренной на испорченном масле рыбы, а вино наполняло рот сладостью после пива бедняков. Сердце мое успокоилось, и я бесстрастно мог думать о своих поступках и думал о них как врач, понимая, что в глазах лекаря я должен выглядеть больным, которому нужно вскрыть череп, чтобы его вылечить, - раз я не могу принимать мир таким, какой он есть, и считаю себя виновником всего зла на земле!
И тогда я снова уселся в своем саду под сенью смоковницы и стал смотреть на безгласных рыбок в моем пруду, и зрелище это подействовало на меня поистине умиротворяюще, а на улице перед моим домом по-прежнему ревели ослы и играли в войну детишки, бросая друг в друга ослиный помет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230
Так они говорили, смеясь, переглядываясь и подталкивая друг друга локтями. Но я отвечал им:
- Мне приятнее разговаривать с вами, ведь вы народ, неисчислимый, как песок или звезды, все исходит от вас, вы источник всему - злу и беззаконию, так же как и добру. Вы отнюдь не безвинны, ибо когда вам говорят: «Идите!» - вы идете и делаете, что вам велят. А когда вербовщики фараона приходят к вам и раздают вам медяки и материю, они вкладывают вам в руки копья и ведут вас на войну. И если вы станете упираться, они свяжут вас веревками, закуют в цепи и в цепях погонят воевать. А на войне вы будете колоть и убивать других людей, себе подобных. Вы будете протыкать копьями животы своих братьев и гордиться своими делами. И все же всякое убийство - зло и кровь, которая прольется на ваши головы! Вот почему и на вас лежит вина.
Некоторые из них раздумывали над моими словами и отвечали со вздохом:
- Воистину среди нас нет безвинных, но мы родились в мире зла, и плач свой мы начали, едва выйдя из материнской утробы. Этот плач сопутствует нам на всех жизненных путях, и рабство наше вечно, ибо и после смерти жрецы своим колдовством понуждают нас работать на господ, давая наши имена деревянным фигуркам, которые сопровождают господ в их гробницы. Но все же ты пойди к вельможам и богачам и поговори с ними об этих делах, потому что, по нашему разумению, зло и беззаконие исходят от них, раз у них вся власть. Однако не пеняй нам, если из-за твоих слов они отрежут тебе уши и отправят тебя на рудники или повесят на стене вниз головой, ибо слова, которые ты говоришь, опасные слова. Если б кто-то из нас произносил такое, мы бы не решились слушать его, а тебя мы слушаем, потому что по всему видно, что ты человек безумный и безвредный. Однако самое опасное - это то, что ты говоришь про войну, ведь убивать на войне - дело чести мужчины, и Хоремхеб, наш великий военачальник, без сомнения, лишил бы тебя жизни, узнай он, что ты говоришь простым людям, хоть в других делах он сам ни на что не годен и не может удовлетворить даже свою жену!
Я послушался их совета и покинул их мазанки. Босой, в сером бедняцком платье, я ходил по фиванским улицам и говорил с торговцами, которые подмешивали в свою муку песок, и с хозяевами мельниц, которые вставляли в рты рабам палочки, что те, перемалывая зерно, не могли поедать его, я говорил с судьями, отбиравшими у сирот наследство и выносившими неправые приговоры за щедрую мзду. Со всеми ними я говорил и корил их за их дела и их зло, а они, слыша мои слова, приходили в великое изумление и спрашивали друг у друга:
- Кто он такой на самом деле, этот лекарь Синухе, что он может говорить с нами так дерзко, хотя носит платье раба? С ним надо быть осторожнее, наверняка он лазутчик фараона! Иначе он никогда бы не осмелился произносить столь дерзкие слова!
Поэтому они безропотно выслушивали мои речи, торговцы приглашали меня к себе и предлагали подарки, хозяева мельниц поили меня вином, а судьи спрашивали моего совета и выносили в соответствии с этим свои решения. И вот так они решали тяжбы в пользу бедняков, хотя получали богатые подношения от богатых, и этим возбудили большое недовольство, так что в Фивах стали говорить: «Теперь даже на царских судей нельзя положиться, они кровожаднее тех грабителей, которых судят!»
Однако когда я отправился к знатным вельможам, те только посмеялись надо мной и велели спустить на меня собак, а слугам велели гнать меня плетками со двора, так что я претерпел великое поношение и бежал по улицам Фив в разорванном платье, с окровавленными ногами, а собаки неслись за мной по пятам. Люди смеялись надо мной и били себя по коленям, а торговцы и судьи, видя это, не верили больше моим словам, прогоняли меня от себя и просили стражников побивать меня древками копий. Мне они говорили:
- Если ты еще раз явишься к нам со своими лживыми наветами, мы осудим тебя, как распространителя лживых слухов и возмутителя народа, и твое тело будут клевать на стене вороны!
И так с позором вернулся я в бывший дом плавильщика меди в бедном квартале, убедившись в тщетности всех своих усилий, ибо смерть моя никому не принесла бы пользы, разве что порадовала бы воронов. Мути, которая пребывала в великом беспокойстве, схватилась обеими руками за голову, узрев меня в столь плачевном состоянии. Она омыла мое тело, умастила мои раны и при этом горестно приговаривала:
- Воистину мужчины неисправимы! И не стыдно тебе тайком удирать из своего дома, словно юнцу, когда у тебя голова уже лысая и вся шея скукожилась от морщин! Неужто ты и впрямь обменял в кабаках свое тонкое платье на вино и дрался в увеселительных заведениях, так что тебе наставили шишек и разодрали ноги?! Ну зачем тебе убегать из дома ради того, чтобы выпить? Я сама буду давать тебе вино, пей сколько хочешь! И не буду больше на тебя ворчать, так что можешь приглашать своих приятелей-пьянчуг домой, если ты так тоскуешь по их обществу, - слишком уж я переволновалась за эти дни и ночи, пока тебя не было! Кстати, и Каптах справлялся о тебе и беспокоился - он вернулся в Фивы, и, значит, тебе не будет так одиноко.
Она умастила целебным маслом мои раны и ссадины, одела меня в чистое платье и с чувством проговорила:
- Воистину лучше бы мужчинам вовсе отрезали ту их штуку, которую они скрывают под платьем! От нее одни только смуты и поношения, раздоры и потасовки, хоть у молодых, хоть у старых. И если уж ты, Синухе, никак не можешь совладать со своей мужской природой, то лучше приведи в дом жену или купи молодую рабыню, которая удовлетворит твою похоть и успокоит тебя, а заодно поможет днем по дому, потому что я уже стара, руки мои дрожат и часто жаркое у меня успевает подгореть, пока я смешиваю соус. Драки в увеселительных домах из-за дурных женщин никак не подобают твоему достоинству, Синухе! Тебе самому впору это знать, и я просто поражаюсь твоему поведению!
Слова ее уязвили меня, потому что я не считал себя таким уж стариком, хоть и был лыс. Однако я никак не мог признаться, почему ушел из дома тайком, и предпочел оставить ее в приятном заблуждении, что я, как и все мужчины, пьяница и сладострастник. Иначе - скажи я ей о своих хождениях к беднякам и богачам для бесед о добре и зле, о праведности и беззаконии, - скажи я ей это, и она точно заперла бы меня в темной комнате, уложила бы в постель и обернула мокрым полотном, а потом позвала бы лекарей, чтоб они поставили мне пиявки. Вот почему я ничего не ответил на ее колкости и охотно позволил ухаживать за собой. Приготовленный ею гусь таял у меня во рту после хлеба рабов и жаренной на испорченном масле рыбы, а вино наполняло рот сладостью после пива бедняков. Сердце мое успокоилось, и я бесстрастно мог думать о своих поступках и думал о них как врач, понимая, что в глазах лекаря я должен выглядеть больным, которому нужно вскрыть череп, чтобы его вылечить, - раз я не могу принимать мир таким, какой он есть, и считаю себя виновником всего зла на земле!
И тогда я снова уселся в своем саду под сенью смоковницы и стал смотреть на безгласных рыбок в моем пруду, и зрелище это подействовало на меня поистине умиротворяюще, а на улице перед моим домом по-прежнему ревели ослы и играли в войну детишки, бросая друг в друга ослиный помет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230