Хоремхеб поглядел на меня с досадой, как на ребенка, который говорит глупости в присутствии взрослых. Его лицо потемнело, он нашаривал на скамье плетку, чтобы стегнуть себя по ногам, ибо напиток уже начал действовать на него, но, не найдя ее, немного смутился и сказал заносчиво:
- До тех пор, пока человек останется человеком, пока он будет жаждать собственности, не утратит азарт и страх, до тех пор, пока существуют люди с разным цветом кожи, существуют разные языки и народы - до тех пор богатый будет богат, бедняк - беден, сильный будет управлять слабым, а хитрый - сильным. Атон же хочет всех уравнять, даже раба с богачом. Здравый смысл подсказывает мне, что это безумие, и это настолько ясно и очевидно, что я не хочу об этом даже говорить, это только мешает мне и путает мои мысли.
- Вавилоняне утверждают, что, согласно расположению звезд, начинается новый год Земли, - сказал я тихо. - Наверное, Атон возьмет власть в свои руки, и его власть сохранится, покуда ворон не побелеет, а река не потечет вспять, как поют жрецы в храме Атона, - добавил я, хотя и сам не верил своим словам.
Хоремхеб допил чашу до дна и посмотрел на меня с жалостью, но напиток поднял его настроение, он пришел в хорошее расположение духа и сказал:
- С тем, что Амона пора свергнуть, мы, наверное, оба согласны, но, если так должно случиться, это нужно делать тайно и неожиданно, в ночной тиши и одновременно во всей стране, самых главных жрецов надо казнить, остальных отправить на рудники и в каменоломни. А фараон в своем безумии хочет сделать это все открыто, перед лицом народа и своего бога, только ведь его бог - это солнечный диск, в нем нет ничего нового - не так ли? Как бы то ни было, это безрассудство, из-за которого прольется много крови, я не согласился участвовать в таком деле, потому что он не предупредил меня о своих намерениях. Клянусь Сетом, знай я заранее, чего он хочет, я бы все хорошенько обдумал и свалил Амона так неожиданно, что он, наверное, и сам не успел бы заметить, что произошло. А теперь все известно каждому уличному мальчишке в Фивах, и жрецы в храмах натравливают народ сражаться с Атоном, так что мужчины ломают деревья, вооружаясь дубинами, а женщины идут в храмы, скрывая под одеждой стиральные вальки. Клянусь соколом, мне хочется плакать, когда я думаю о безумии своего фараона.
Он опустил голову на руки и склонился к моим коленям, оплакивая грядущие страдания Фив. Мерит принесла ему третью чашу «крокодильего хвоста» и с таким восторгом глядела на его широкую спину и крепкие мускулы, что я сердито велел ей убираться и оставить нас вдвоем. Я попытался рассказать Хоремхебу о том, что разведал по его поручению в Вавилонии, в стране хеттов и на Крите, но заметил, что крокодил уже ударил его своим хвостом, и он крепко спит, положив голову на руки. Так он уснул в этот вечер на моих коленях, а я всю ночь оберегал его сон, слушая, как шумят в кабачке воины, ибо хозяин и Каптах сочли своим долгом ублажать их, чтобы они ревностнее оберегали дом во время беспорядков. Шум не смолкал всю ночь, и воинам, очевидно, было весело, а я терзался мыслями о том, что в каждом фиванском доме точат ножи и серпы, заостряют деревянные колья и оправляют в медь кухонные скалки, чтобы они стали тяжелее. Никто, наверное, не спал этой ночью в Фивах, даже фараон, но Хоремхеб спал крепко. Может быть, потому, что он родился воином.
2
Толпы народа всю ночь бодрствовали во дворах храма Амона и вокруг него, бедняки сидели на прохладных цветниках, жрецы приносили бессчетные жертвы на всех алтарях и раздавали народу жертвенное мясо, хлеб и вино. Высокими голосами они славили Амона и обещали вечную жизнь каждому, кто верит в него и не пожалеет ради него собственной жизни. Жрецы могли бы предотвратить кровопролитие, если бы захотели. Им достаточно было отречься от Амона и смириться с новым богом, тогда фараон позволил бы им спокойно уйти и не стал бы им мстить, ибо его бог ненавидел месть и злобу. Но власть и богатство так обуяли жрецов Амона, что их уже не пугала даже смерть. Возможно, что в эту последнюю ночь, призывая на помощь Амона, многие из них вновь уверовали, поэтому их и не страшила гибель. Они хорошо знали, что ни народ, ни малочисленные стражи Амона не смогут оказать достаточного сопротивления вооруженным, привыкшим к битвам воинам, которые все сметут со своего пути, подобно паводку, уносящему сухие соломинки. Но они хотели, чтобы между Амоном и Атоном легла кровь, чтобы фараон оказался преступником и убийцей, позволившим грязным неграм пролить чистую египетскую кровь. Они хотели жертв во имя Амона, хотели, чтобы он жил вечно, насыщаясь паром кровавых жертв, даже если его статуи будут повергнуты, а храмы закрыты.
Наконец после долгой ночи из-за трех гор поднялся солнечный диск - Атон, и пылающий жар дня мгновенно развеял прохладу ночи. Тогда на всех углах и на площадях затрубили трубы, и глашатаи зачитали указ фараона, в котором он объявлял Амона ложным богом, проклиная его на веки вечные и повелевая сколоть даже его имя со всех надписей, памятников и могильников. Все храмы Амона в Верхнем и Нижнем Египте, все его земли, скот, рабы, строения, золото, серебро и медь становились собственостью фараона и его бога, при этом фараон обещал превратить храмы Атона в открытые для прогулок места, объявил его сады публичными садами и его священные озера доступными всему народу, чтобы бедняки могли купаться там в жаркие дни и брать из них сколько угодно воды. Все земли Амона фараон обещал раздать тем, у кого ничего нет, чтобы они засевали поля во имя Атона.
Сначала народ, как того требует обычай, безмолвно слушал указ фараона, но потом со всех перекрестков, торжищ и площадок перед храмами понеслись громкие крики: «Амон! Амон!» Крик был таким мощным, будто кричали даже камни мостовой и стены домов. Услышав этот вопль, воины-негры почувствовали себя неуверенно, их раскрашенные белым и красным лица сделались серыми, они стали тревожно вращать глазами и, оглядываясь, заметили, что несмотря на их многочисленность, их слишком мало для такого огромного города, который они увидели впрвые в жизни. Среди криков народа уже почти никто не услышал, что фараон, желая очистить собственное имя от проклятого имени Амона, с этого дня стал называться Эхнатон - любимец Атона.
Хоремхеб проснулся от этих криков в задней комнате «Крокодильего хвоста», не открывая глаз, потянулся и сказал мне, улыбаясь:
- Это ты, Бакет, любимица Амона, моя принцесса? Это ты меня зовешь?
Но когда я ткнул его в ребро, он открыл глаза, и улыбка, подобно старому платью, спала с его лица. Он потрогал свою голову и сказал:
- Клянусь Сетом и всеми злыми богами, твое питье, Синухе, было таким крепким, что мне, видно, приснились какие-то сны.
- Народ кричит: «Амон!» - сообщил я ему.
И тогда он все вспомнил, поспешно встал, и мы вышли в питейную, спотыкаясь о спящих стражников и голые ноги девиц. Хоремхеб схватил со стены хлеб, осушил целый кувшин вина, и мы поспешили к храму по пустынным как никогда улицам. По дороге Хоремхеб умылся под фонтаном на Аллее овнов, подставив голову под струи и тяжело фыркая, так как крепкий напиток все еще стучал в его голове.
Тем временем маленький толстый породистый кот по имени Пепитамон выстроил свои отряды и колесницы перед храмом Амона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230