Я еще попросила его.
— Но Йэн, я не хочу, чтобы с Феликсом что-то случилось плохое…
Он кивнул и чуть улыбнулся.
— Ничего дурного с ним не будет. Не переживай, - он взял меня за руку, и я сразу растаяла от счастья. Так, рука в руке, мы вошли в резные чугунные парковые ворота.
Народу в парке было много по случаю воскресного дня. Компании друзей и подружек, парочки вроде нас с Йэном, целые семейства. Справа от нас гремела веселая музыка и многоголосый детский гвалт, из-за верхушек деревьев видны были только самые высокие разноцветные конструкции - там тянулись детские городки развлечений и площадки. Семьи с ребятишками направлялись туда. Невольно я подумала, что может быть, пройдет несколько лет - и мы тоже, войдя в парк, сразу будем сворачивать направо, и поведем на эти площадки своих детей. Йэн хочет не меньше четырех. При этой мысли мне стало радостно, но неловко, и я как-то почувствовала, что Йэн думает о том же самом и избегала смотреть на него.
— Светик, а вон жаренки продают, хочешь?
Йэн взял мне на свою карту длинную жаренку из орехов и меда, на палочке. Мы направились в самую глубь парка, где сегодня должны были выступать "Странники". За тем, собственно, и пришли. Скамейки все были уже заняты, но нам удалось удобно устроиться на длинном и толстом изогнутом стволе старой ивы. Рядом с нами примостились какие-то мальчишки, судя по форме - еще школьники. Я грызла орехи, болтала ногами, и Йэн, за недостатком места, был вынужден довольно тесно прижаться ко мне, и даже положить свою руку почти что мне на спину, во всяком случае время от времени его рука касалась моей спины, и я тихо млела от счастья. Еще мне ужасно хотелось положить голову Йэну на плечо, но в публичном месте все-таки следует вести себя скромно. Мы о чем-то болтали, кажется, о паломничестве, эстрада от нас была не видна, ее заслонял какой-то неудачно поставленный фургон, но слышно хорошо. Как-то внезапно наступила тишина, и в тишине разноголосо заговорили струны, перебивая друг друга, волнуясь, как море. "Странники" запели, и было это чудесно - слушать их пение, и рядом ощущать Йэна, и молчать, просто молчать и слушать.
Надо мною небо Твоё, (1)
Но мне больно в него смотреть.
Надо мною кружит вороньё,
В двух шагах ожидает смерть.
Не вини меня, что упал,
Что я не продолжаю бой.
Господин, я просто устал
Воевать за себя с собой.
(1) стихи Ирины Ермак
Три голоса - два мужских и женский, вьющийся вокруг них, словно звенящая, отчаянная спираль, разбивали тишину, повисшую над площадью, словно в миг Пресуществления, полное внимания и напряжения, полное слуха молчание.
Битве всё не видно конца,
А из ран - где течёт, где льёт.
Что ж не выбрал Ты храбреца? -
Защитил бы Царство Твоё…
Мои руки не держат меч,
Привалил меня мой же щит.
Ты не хочешь меня сберечь?
Кто ж тогда меня защитит?
Йэн нашарил свободной рукой мою ладонь, и сжал ее, и на миг я перестала ощущать что-либо, кроме этого прикосновения теплых и сильных пальцев. Мой Йэн. Он тоже воевал, и тоже был ранен. И наверное, вот так и лежал, ожидая санитаров, скрипя от боли зубами, и звал в отчаянии Господа. Это про него песня. Хотя он не хавен пока еще, и оружие у него было не такое романтическое, нормальный автомат. Но и не только про него, и про меня тоже эта песня, хотя я не была на войне. Это про всех нас песня.
Веки смежены - резь в глазах -
Вижу, как подступает мгла.
Моё сердце в Твоих руках.
Повели, чтобы смерть ушла.
Может, я ещё не убит.
Отдохну вот пока чуть-чуть.
Меч возьму и прилажу щит -
Лишь бы так не давило грудь…
Если ж правда разбил нас Змей
И недаром кружит вороньё -
Моё сердце в руке Твоей.
Лишь оно…
Но оно - Твоё.
После концерта мы отправились в кафе. На мою студенческую карту не очень-то разгуляешься, так что Йэн брал все на свою. Мы поднялись на самый верх Ренского квартала, и сели в открытом садике ресторана "Роза и шип", отсюда, с небольшой площадки, открывался дивный вид на парк и прилегающую часть города, и можно было даже наш конвиктус разглядеть, и строящийся новый корпус (ура! Мне больше не надо ничего отрабатывать! Я больше не пойду на эту стройку! Как же я ненавижу всю эту строительную работу…) Йэн заказал для меня жареную курицу, салат и кофе с пирожным. Себе он взял мяса с овощами и бутылочку пива. Я пиво не люблю, но Йэн и не особенно нуждался в компании.
Справа от нас за столиком обедали две молодые монахини в серых хабитах, похоже, из конгрегации святой Дары. Я спросила Йэна, и он согласился со мной, что да, наверное, это дариты. Я сказала, что если уж идти в монастырь, то к даритам - они и уходом за больными занимаются, и воспитанием сирот, и вообще деятельный орден - это деятельный орден. Йэн ответил, что с моим характером - конечно, а вообще-то кому как, ведь у каждого свое призвание. У некоторых вот и семейное. Я сразу согласилась, что да, у меня, безусловно, призвание семейное, в смысле, что жить мне лучше с мужем, одной мне не хотелось бы, я не настолько предана Христу, моя вера слишком слаба, чтобы вот так всю жизнь только Ему посвятить. Йэн возразил, что вера здесь совершенно ни при чем, и я опять с ним согласилась, потому что он, конечно, был прав… Я на самом деле чувствовала, что вера у меня слабая - но упомянула об этом неуместно, монашеское призвание здесь и правда ни при чем.
— А я не знаю даже, - сказал Йэн, - я, ты знаешь, долго думал насчет ордена хавенов… Даже послушником пожил несколько месяцев… пока не призвали в армию.
Мне стало как-то неприятно - может, я зря тут с ним. Отвлекаю человека от монашеского призвания. Но Йэн сразу добавил.
— А потом понял, что нет, мне семья нужна. А когда тебя встретил… - он улыбнулся, и лицо его, такое жесткое и твердое обычно, вдруг стало почти детским и ласковым, - тогда уже совсем все стало ясно.
Я даже есть перестала, так мне от этих слов стало хорошо.
— Мне тоже стало все ясно, - сказала я полушепотом, - сразу же почти…
Йэн накрыл ладонью мою руку.
— Мой светик, - сказал он.
Где-то внизу звенела гитара, и мне казалось, что я все еще слышу голоса "Странников", поющие мою любимую песню.
Ведет в небеса дорога,*
Сокрытая в облаках.
Пусть в мире нас и немного,
Но миру без нас - никак.
Возносятся стены гордо
В лазури и серебре.
Не может укрыться город,
Построенный на горе.
(*Ирина Ермак)
Я аккуратно сделала скальпелем неглубокий разрез вдоль залитого йодом предплечья. Побрызгала коагулянтом и аккуратно убрала тампоном выступившую кровь. Агнес с интересом смотрела на собственную руку, терзаемую мной. Не глядя, я взяла со столика иглодержатель и начала шов. Мы должны уметь шить раны вручную. Все может случиться, мало ли. Только вчера сдали зачет на крысах, сегодня - последняя проба, друг на друге, не на пациентах же нам тренироваться. Моя собственная левая рука почти не ощущалась, доктор Терро уже посмотрел шов, и Агнес наложила мне на предплечье клеевую повязку. Анестезия, конечно, пройдет через пару часов, и тогда начнет болеть, но что сделаешь?
Не на пациентах же тренироваться.
Я накладывала аккуратные частые стежки, ровные, как железнодорожные шпалы.
— Длинноват разрез, - заметила Агнес.
— Ты думаешь?
Мне нравилось шить. Кожа аккуратно сходилась, закрывая слегка вывороченное мясо. Очень нежная, тонкая кожа, с синеватыми прожилками вен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— Но Йэн, я не хочу, чтобы с Феликсом что-то случилось плохое…
Он кивнул и чуть улыбнулся.
— Ничего дурного с ним не будет. Не переживай, - он взял меня за руку, и я сразу растаяла от счастья. Так, рука в руке, мы вошли в резные чугунные парковые ворота.
Народу в парке было много по случаю воскресного дня. Компании друзей и подружек, парочки вроде нас с Йэном, целые семейства. Справа от нас гремела веселая музыка и многоголосый детский гвалт, из-за верхушек деревьев видны были только самые высокие разноцветные конструкции - там тянулись детские городки развлечений и площадки. Семьи с ребятишками направлялись туда. Невольно я подумала, что может быть, пройдет несколько лет - и мы тоже, войдя в парк, сразу будем сворачивать направо, и поведем на эти площадки своих детей. Йэн хочет не меньше четырех. При этой мысли мне стало радостно, но неловко, и я как-то почувствовала, что Йэн думает о том же самом и избегала смотреть на него.
— Светик, а вон жаренки продают, хочешь?
Йэн взял мне на свою карту длинную жаренку из орехов и меда, на палочке. Мы направились в самую глубь парка, где сегодня должны были выступать "Странники". За тем, собственно, и пришли. Скамейки все были уже заняты, но нам удалось удобно устроиться на длинном и толстом изогнутом стволе старой ивы. Рядом с нами примостились какие-то мальчишки, судя по форме - еще школьники. Я грызла орехи, болтала ногами, и Йэн, за недостатком места, был вынужден довольно тесно прижаться ко мне, и даже положить свою руку почти что мне на спину, во всяком случае время от времени его рука касалась моей спины, и я тихо млела от счастья. Еще мне ужасно хотелось положить голову Йэну на плечо, но в публичном месте все-таки следует вести себя скромно. Мы о чем-то болтали, кажется, о паломничестве, эстрада от нас была не видна, ее заслонял какой-то неудачно поставленный фургон, но слышно хорошо. Как-то внезапно наступила тишина, и в тишине разноголосо заговорили струны, перебивая друг друга, волнуясь, как море. "Странники" запели, и было это чудесно - слушать их пение, и рядом ощущать Йэна, и молчать, просто молчать и слушать.
Надо мною небо Твоё, (1)
Но мне больно в него смотреть.
Надо мною кружит вороньё,
В двух шагах ожидает смерть.
Не вини меня, что упал,
Что я не продолжаю бой.
Господин, я просто устал
Воевать за себя с собой.
(1) стихи Ирины Ермак
Три голоса - два мужских и женский, вьющийся вокруг них, словно звенящая, отчаянная спираль, разбивали тишину, повисшую над площадью, словно в миг Пресуществления, полное внимания и напряжения, полное слуха молчание.
Битве всё не видно конца,
А из ран - где течёт, где льёт.
Что ж не выбрал Ты храбреца? -
Защитил бы Царство Твоё…
Мои руки не держат меч,
Привалил меня мой же щит.
Ты не хочешь меня сберечь?
Кто ж тогда меня защитит?
Йэн нашарил свободной рукой мою ладонь, и сжал ее, и на миг я перестала ощущать что-либо, кроме этого прикосновения теплых и сильных пальцев. Мой Йэн. Он тоже воевал, и тоже был ранен. И наверное, вот так и лежал, ожидая санитаров, скрипя от боли зубами, и звал в отчаянии Господа. Это про него песня. Хотя он не хавен пока еще, и оружие у него было не такое романтическое, нормальный автомат. Но и не только про него, и про меня тоже эта песня, хотя я не была на войне. Это про всех нас песня.
Веки смежены - резь в глазах -
Вижу, как подступает мгла.
Моё сердце в Твоих руках.
Повели, чтобы смерть ушла.
Может, я ещё не убит.
Отдохну вот пока чуть-чуть.
Меч возьму и прилажу щит -
Лишь бы так не давило грудь…
Если ж правда разбил нас Змей
И недаром кружит вороньё -
Моё сердце в руке Твоей.
Лишь оно…
Но оно - Твоё.
После концерта мы отправились в кафе. На мою студенческую карту не очень-то разгуляешься, так что Йэн брал все на свою. Мы поднялись на самый верх Ренского квартала, и сели в открытом садике ресторана "Роза и шип", отсюда, с небольшой площадки, открывался дивный вид на парк и прилегающую часть города, и можно было даже наш конвиктус разглядеть, и строящийся новый корпус (ура! Мне больше не надо ничего отрабатывать! Я больше не пойду на эту стройку! Как же я ненавижу всю эту строительную работу…) Йэн заказал для меня жареную курицу, салат и кофе с пирожным. Себе он взял мяса с овощами и бутылочку пива. Я пиво не люблю, но Йэн и не особенно нуждался в компании.
Справа от нас за столиком обедали две молодые монахини в серых хабитах, похоже, из конгрегации святой Дары. Я спросила Йэна, и он согласился со мной, что да, наверное, это дариты. Я сказала, что если уж идти в монастырь, то к даритам - они и уходом за больными занимаются, и воспитанием сирот, и вообще деятельный орден - это деятельный орден. Йэн ответил, что с моим характером - конечно, а вообще-то кому как, ведь у каждого свое призвание. У некоторых вот и семейное. Я сразу согласилась, что да, у меня, безусловно, призвание семейное, в смысле, что жить мне лучше с мужем, одной мне не хотелось бы, я не настолько предана Христу, моя вера слишком слаба, чтобы вот так всю жизнь только Ему посвятить. Йэн возразил, что вера здесь совершенно ни при чем, и я опять с ним согласилась, потому что он, конечно, был прав… Я на самом деле чувствовала, что вера у меня слабая - но упомянула об этом неуместно, монашеское призвание здесь и правда ни при чем.
— А я не знаю даже, - сказал Йэн, - я, ты знаешь, долго думал насчет ордена хавенов… Даже послушником пожил несколько месяцев… пока не призвали в армию.
Мне стало как-то неприятно - может, я зря тут с ним. Отвлекаю человека от монашеского призвания. Но Йэн сразу добавил.
— А потом понял, что нет, мне семья нужна. А когда тебя встретил… - он улыбнулся, и лицо его, такое жесткое и твердое обычно, вдруг стало почти детским и ласковым, - тогда уже совсем все стало ясно.
Я даже есть перестала, так мне от этих слов стало хорошо.
— Мне тоже стало все ясно, - сказала я полушепотом, - сразу же почти…
Йэн накрыл ладонью мою руку.
— Мой светик, - сказал он.
Где-то внизу звенела гитара, и мне казалось, что я все еще слышу голоса "Странников", поющие мою любимую песню.
Ведет в небеса дорога,*
Сокрытая в облаках.
Пусть в мире нас и немного,
Но миру без нас - никак.
Возносятся стены гордо
В лазури и серебре.
Не может укрыться город,
Построенный на горе.
(*Ирина Ермак)
Я аккуратно сделала скальпелем неглубокий разрез вдоль залитого йодом предплечья. Побрызгала коагулянтом и аккуратно убрала тампоном выступившую кровь. Агнес с интересом смотрела на собственную руку, терзаемую мной. Не глядя, я взяла со столика иглодержатель и начала шов. Мы должны уметь шить раны вручную. Все может случиться, мало ли. Только вчера сдали зачет на крысах, сегодня - последняя проба, друг на друге, не на пациентах же нам тренироваться. Моя собственная левая рука почти не ощущалась, доктор Терро уже посмотрел шов, и Агнес наложила мне на предплечье клеевую повязку. Анестезия, конечно, пройдет через пару часов, и тогда начнет болеть, но что сделаешь?
Не на пациентах же тренироваться.
Я накладывала аккуратные частые стежки, ровные, как железнодорожные шпалы.
— Длинноват разрез, - заметила Агнес.
— Ты думаешь?
Мне нравилось шить. Кожа аккуратно сходилась, закрывая слегка вывороченное мясо. Очень нежная, тонкая кожа, с синеватыми прожилками вен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123