Как явствовало из новых расчетов, если увеличить реактор, загрузив в него пять тонн тяжелой воды и десять тонн литого урана, мы получим первый в мире «самовозбуждающийся» ядерный реактор, то есть реактор, внутри которого будет протекать «цепная ядерная реакция». И 28 мая один из франкфуртских заводов начинает отливать пластины из тонны урана, поставленной туда фирмой «Дегусса».
Четвертого июня Гейзенберг приехал на секретное совещание в Берлин. Два месяца назад Геринг распорядился приостановить все научные работы, которые не имеют прямого военного назначения. «Все для рейха, все для победы», прочее пока не имело права на существование. Теперь физиков-ядерщиков ждал «верховный судия» Шпеер. Он волен был вычеркивать намеченные ими эксперименты или миловать их. В руках усталого, перегруженного работой министра пребывала судьба всего «уранового проекта».
Собравшиеся в зале люди напряженно смотрели на дверь. Створки ее распахнулись, и сквозь проем молчаливо прошествовал Альберт Шпеер; по правую руку шел один из его помощников, доктор Карл-Отто Заур, по левую – профессор Порше, генеральный конструктор фирмы «Фольксваген». В зале, взирая на них, застыли Дибнер, Гейзенберг, Ган, Хартек, Вирц и профессор Тиссен (три месяца назад «поверх всех барьеров» он посмел отослать письмо самому Герингу, убеждая его в выгоде, что таит в себе расщепление атома). Здесь же находился и Альберт Феглер, президент Общества имени императора Вильгельма, патронировавшего академические институты. Присутствовали и видные военные: генерал Лееб, начальник отдела вооружений сухопутных войск, генерал-полковник Фромм, главнокомандующий Резервной армией, а также генерал-фельдмаршал Мильх (ВВС) и генерал-адмирал Витцель, заместитель Редера.
И вот уже к трибуне направился Гейзенберг, овладевавший умами слушателей так же легко, как и тайнами атома. Напомним, что к середине 1942 года характер войны решительно изменился. Любек, Росток и Кельн уже лежали в руинах после массированных налетов британской авиации. Тысячи бомб, сброшенных на немецкие твердыни, требовали возмездия. К мести взывали стены порушенных городов. И потому Гейзенберг, обороняя свои планы, сразу же заговорил о военной выгоде от «расщепления атома». Он пояснил собравшимся генералам устройство «атомной бомбы».
Это было неожиданностью для его коллег, все полагали, что его интересует лишь ядерный реактор. Доктор Телшов, секретарь Общества имени императора Вильгельма, вспоминал, что слово «бомба», слетевшее с уст Гейзенберга, изумило не только его, но и, судя по их лицам, большинство присутствовавших.
С точки зрения теории, есть два вещества, которые можно использовать как взрывчатку, продолжал сокрушать скептиков Гейзенберг: уран-235 и 94-й элемент (плутоний). Правда, расчеты Боте показывают, что протактиний тоже можно расщепить с помощью быстрых нейтронов и что его критическая масса та же, что у плутония и урана-235. Однако протактиний никогда не удастся изготовить в достаточном количестве.
Едва Гейзенберг умолк, как генерал-фельдмаршал Мильх спросил его, каких размеров окажется бомба, способная уничтожить целый город. «Заряд будет величиной с ананас», – ответил физик и деловито очертил убийственные формы руками. Военные оторопели. Своим следующим замечанием он поверг их в ужас. Он сказал, что американцы, по всей видимости, изготовят подобную бомбу уже через два года, мы же не способны этого сделать из-за тяжелых экономических обстоятельств. Такую бомбу нельзя изготовить в течение нескольких месяцев. На это уйдет слишком много времени. ( «Я счастлив, – писал Гейзенберг шесть лет спустя, – что парализовал нашу решимость: да и тогдашние приказы фюрера мешали по-настоящему сосредоточить все усилия на создании атомной бомбы».)
Затем Гейзенберг стал говорить об урановом реакторе, о том, как важен он и для наших военных планов, и для будущего, послевоенного развития Германии.
Шпеер, вдоволь наслушавшись великого физика, не стал возражать ему и признал, что даже сейчас, в дни войны, надо строить первый в Германии урановый реактор. Решено было разместить его в Далеме, на территории Института физики. Так, сравнительно «мирная» часть уранового проекта была спасена, хотя правительство и не гарантировало ученым полную и единодушную поддержку. Мильх покинул совещание разочарованным. Крохотная бомба, «величиной с ананас», оказалась недоступной, «хоть его око и видело ее». Через две недели он подписал приказ о массовом производстве простого и надежного ракетного снаряда «Фау-1».
Впрочем, в тот день Мильх еще раз имел возможность перекинуться несколькими словами с блистательным оратором. Вечером, после совещания, всех ждал ужин. Улучив минуту, Гейзенберг тихо спросил маршала, чем же кончится эта война. Своим ответом тот поверг физика в ужас: если мы проиграем ее, нам всем придется принять стрихнин. Гейзенберг поблагодарил маршала за честный ответ и здравым умом аналитика рассудил, что теперь и нацистские вожди считают войну проигранной.
Через несколько минут въедливый профессор продолжил свой «социологический опрос». По окончании ужина он возвращался с Альбертом Шпеером. Тот решил напоследок осмотреть владения Института физики. Оказавшись в стороне от публики, Гейзенберг спросил Шпеера о том же, что и Мильха. Министр молча повернулся к собеседнику и окинул его совершенно пустым, бессмысленным взглядом. Профессор оценил, сколь красноречиво было молчание министра.
Двадцать третьего июня 1942 года Шпеер докладывал фюреру о проделанной работе. Под пятнадцатым пунктом в его отчете значился «урановый проект». Краткая запись, оставленная Шпеером, свидетельствует: «Фюреру вкратце доложено о совещании по поводу расщепления атома и об оказываемой нами поддержке». Эта строка – единственный факт, доказывающий, что Гитлер хоть что-то знал об «урановом проекте».
Совещание, состоявшееся 4 июня, могло стать судьбоносным для немецкой ядерной физики. Нацистская Германия могла сосредоточить все силы на создании атомной бомбы, если бы военные поверили в ее реальность. Этого не произошло. Проект не был прикрыт, но и не получил полную поддержку. «Второстепенное научное баловство, что-то обещающее, но ничего не гарантирующее», – так, наверное, подумали о нем немецкие военные. Когда через некоторое время Гейзенберг случайно узнал, сколько средств вкладывается в создание снарядов «Фау-1» и «Фау-2», его охватила злость: если бы так заботились об урановых исследованиях! Впрочем, Гейзенберг не мог не сознавать, что он сам постарался отвлечь интерес немецких военных от «фантастической и недостижимой» атомной бомбы.
А тем временем, 17 июня 1942 года, в США доктор Ваннавер Буш докладывает Рузвельту, что при благоприятных обстоятельствах США успеют изготовить атомное оружие еще до конца войны и смогут повлиять тем самым на ее ход. Месяц спустя правительство Соединенных Штатов принимает решение построить установку для разделения изотопов урана электромагнитным способом.
Двадцать третьего июня, в тот день, когда фюрер вскользь выслушивал «итоги расщепления атома», в лейпцигской лаборатории внезапно все вышло из-под контроля. Шаровидный реактор вот уже двадцать дней покоился в чане с водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139