В темноте плыли на веслах через быструю реку на правый берег. Там шумел лес. Солдаты спрыгивали в камыши. Шепотом ругались офицеры, собирая роты. – Ждали. Начала проступать ветреная заря – малиновые полосы сквозь летучий туман. По свинцовой реке подошел весельный бот. Из него выскочили Петр, Меньшиков и Кенигсек. (Саксонский посланник попросился в поход добровольцем и состоял при царе.) «Готовься!» – протяжно закричали голоса. Петр, цепляясь за кусты, взобрался на обрывистый берег. Ветер поднимал полы его короткого кафтана. Он зашагал смутно различимой длинной тенью, – солдаты торопливо шли за ним. По левую его руку – Меньшиков с пистолетами, по правую – Кенигсек. Они вдруг остановились. Первый ряд солдат, продолжая идти, обогнал их. Петр приказал: «Мушкет на караул… Взводи курки… Стрельба плутонгами…» По рядам резко защелкали кремни… Второй ряд прошел Вперед, минуя Петра. «Глядеть пред себя! – диким голосом закричал Петр. – Первый плутонг палить!» Ружейными вспышками осветились мотавшиеся одинокие сосенки и невдалеке на равнине за пнями – низкая насыпь шведского шанца. Оттуда тоже стреляли, но неуверенно. «Второй плутонг… палить!» Второй ряд, так же как и первый, выстрелив, упал на колени… «Третий… Третий! – кричал срывающийся голос. – Багинет пред себя… Бегом…»
Петр побежал по неровному полю. Солдаты, мешая ряды, крича все громче и злее, тысячной горячей толпой, уставя штыки, хлынули на земляное укрепление. Изо рва уже торчали вздетые руки сдающихся. Часть шведов убегала в сторону леса.
Шанцы на правом берегу были взяты. Когда совсем рассвело – через реку переправили мортиры. И в тот же день начали кидать ядра в Нотебург с обоих берегов реки.
В крепости, выдержавшей две недели жестокой бомбардировки, начался большой пожар и взрывы артиллерийских погребов, отчего обвалилась восточная часть стены. Тогда увидели лодочку с белым флагом на, корме, она торопливо плыла к мысу, к шанцам. Русские батареи замолчали. От мортир, обливаемых водой, валил пар. Из лодки вылез высокий бледный офицер – голова его была обвязана окровавленным платком. Неуверенно оглядывался. Через шанец к нему перепрыгнул Алексей Бровкин, – дерзко глядя, спросил:
– С чем хорошим пожаловал?
Офицер быстро заговорил по-шведски, – указывал на огромный дым, поднимавшийся из крепости в безветренное небо.
– Говори по русски, – сдаетесь или нет? – сердито перебил Алексей.
На помощь к нему подошел Кенигсек, – нарядный, улыбающийся, – вежливо снял шляпу – поклонился офицеру и, переспросив, перевел: что-де жена коменданта и другие офицерские жены просят позволить им выйти из крепости, где невозможно быть от великого дыма и огня. Алексей взял у офицера письмо о сем к Борису Петровичу Шереметьеву. Повертел. Вдруг исказился злобой, бросил письмо под ноги офицеру, в грязь:
– Не стану докладывать фельдмаршалу… – Это – что ж такое? Баб выпустить из крепости. А нам еще две недели на штурмах людей губить… Сдавайтесь на аккорд сейчас же, – и весь разговор…
Кенигсек был вежливее: поднял письмо, отер о кафтан, вернул офицеру, объяснив, что просьба – напрасна. Офицер, пожимая плечами, негодуя, сел в лодку, и – только отплыл – рявкнули все сорок две мортиры батарей Гошки, Гинтера и Петра Алексеевича.
Всю ночь пылал пожар. На пашнях расплавлялись свинцовые крыши, и горящие стропила обрушивались, взметая языки пламени. Заревом освещалась река, оба стана русских и ниже по течению – сотня лодок у берега наготове, с охотниками, тесно стоящими на помостах, со штурмовыми лестницами, положенными поперек бортов. После полуночи канонада замолкла, слышался только шум бушующего огня.
Часа за два до зари с царской батареи выстрелила пушка. Надрывающе забили барабаны. Ладьи на веслах пошли к крепости, все ярче озаряемые пламенем. Их вели молодые офицеры: Михаила Голицын, Карпов и Александр Меньшиков. (Вчера Алексашка со слезами говорил Петру: «Мин херц, Шереметьев в фельдмаршалы махнул… Надо мной люди смеются: генерал-майор, губернатор псковский! А на деле – денщик был, денщиком и остался… Пусти в дело за военным чином…»)
Петр с фельдмаршалом и полковниками был на мысу, на батарее. Глядели в подзорные трубы. Ладьи быстро подходили с восточной стороны, там, где обвалилась стена, – навстречу им неслись каленые ядра. Первая лодка врезалась в берег, охотники горохом скатились с помостов, потащили лестницы, полезли. Но лестницы не хватали доверху, даже в проломе. Люди взбирались на спины друг другу, карабкались по выступам. Сверху валились камни, лился расплавленный свинец. Раненые срывались с трехсаженной высоты. Несколько лодок, подожженных ядрами, ярко пылая, уплывали по течению.
Петр жадно глядел в трубу. Когда пороховым дымом застилало место боя, – совал трубу под мышку, начинал вертеть пуговицы на кафтане (несколько уже оторвал). Лицо – землистое, губы черные, глаза ввалились…
– Ну, что же это, что такое! – глухо повторял, дергал шеей, оборачивался к Шереметьеву. (Борис Петрович только вздыхал неторопливо, – видал дела и пострашнее за эти два года.)
– Опять пожалели снарядов… Бери голыми руками! Нельзя же так!..
Борис Петрович отвечал, закрывая глаза:
– Бог милостив, возьмем и так…
Петр, расставя ноги, опять прикладывал трубу к левому глазу.
Много раненых и убитых валялось под стенами. Солнце было уже высоко, задернуто пленками. К облакам поднимался дым из крепостных башен, но пожар, видимо, слабел. Новый отряд охотников, подойдя в лодках с западной стороны, кинулся на лестницы. У всех в зубах горящие фитили, – выхватывали из мешков гранаты, скусывали, поджигали, швыряли. Кое-кому удалось засесть в проломе, но оттуда – не высунуть головы. Шведы упорно сопротивлялись. Пушечные удары, треск гранат, крики, слабо доносившиеся через реку, – то затихали, то снова разгорались. Так длилось час и другой…
Казалось, все надежды, судьба всех тяжких начинаний – в упорстве этих маленьких человечков, суетливо двигающихся на лестницах, передыхающих под выступами стен, стреляющих, хоронясь за кучи камней от шведской картечи… Помочь ничем нельзя. Батареи принуждены бездействовать. Были бы в запасе лодки, – перевезти еще тысячи две солдат на подмогу. Но свободных лодок не было, и не было лестниц, не хватало гранат…
– Батюшка, отошел бы в шатер, откушал бы, – отдохни… Что сердце зря горячить, – говорил с бабьим вздохом Борис Петрович.
Петр, не опуская трубы, нетерпеливо оскалился. Там, на стене, появился высокий седобородый старик в железных латах, в старинной каске. Указывая вниз, на русских, широко развел рот, – должно быть, кричал. Шведы тесно обступили его, тоже кричали, – видимо, о чем-то спорили. Он оттолкнул одного, другого ударил пистолетом, – тяжело полез вниз по уступам камней – в пролом. За ним туда скатилось человек с полсотни. В проломе сбились в яростную кучу шведы и русские. Человеческие тела, как кули, летели вниз… Петр закряхтел длинным стоном.
– Этот старик – комендант – Ерик Шлиппенбах, старший брат генералу Шлиппенбаху, которого я бил, – сказал Борис Петрович.
Шведы быстро овладели проломом, защелкали оттуда из мушкетов. Сбегали по лестницам вниз, кидались с одними шпагами на русских. Высокий старик в латах, стоя в проломе, топал ногой, взмахивал руками, как петух крыльями… («Швед осерчает – ему и смерть не страшна», – сказал Борис Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Петр побежал по неровному полю. Солдаты, мешая ряды, крича все громче и злее, тысячной горячей толпой, уставя штыки, хлынули на земляное укрепление. Изо рва уже торчали вздетые руки сдающихся. Часть шведов убегала в сторону леса.
Шанцы на правом берегу были взяты. Когда совсем рассвело – через реку переправили мортиры. И в тот же день начали кидать ядра в Нотебург с обоих берегов реки.
В крепости, выдержавшей две недели жестокой бомбардировки, начался большой пожар и взрывы артиллерийских погребов, отчего обвалилась восточная часть стены. Тогда увидели лодочку с белым флагом на, корме, она торопливо плыла к мысу, к шанцам. Русские батареи замолчали. От мортир, обливаемых водой, валил пар. Из лодки вылез высокий бледный офицер – голова его была обвязана окровавленным платком. Неуверенно оглядывался. Через шанец к нему перепрыгнул Алексей Бровкин, – дерзко глядя, спросил:
– С чем хорошим пожаловал?
Офицер быстро заговорил по-шведски, – указывал на огромный дым, поднимавшийся из крепости в безветренное небо.
– Говори по русски, – сдаетесь или нет? – сердито перебил Алексей.
На помощь к нему подошел Кенигсек, – нарядный, улыбающийся, – вежливо снял шляпу – поклонился офицеру и, переспросив, перевел: что-де жена коменданта и другие офицерские жены просят позволить им выйти из крепости, где невозможно быть от великого дыма и огня. Алексей взял у офицера письмо о сем к Борису Петровичу Шереметьеву. Повертел. Вдруг исказился злобой, бросил письмо под ноги офицеру, в грязь:
– Не стану докладывать фельдмаршалу… – Это – что ж такое? Баб выпустить из крепости. А нам еще две недели на штурмах людей губить… Сдавайтесь на аккорд сейчас же, – и весь разговор…
Кенигсек был вежливее: поднял письмо, отер о кафтан, вернул офицеру, объяснив, что просьба – напрасна. Офицер, пожимая плечами, негодуя, сел в лодку, и – только отплыл – рявкнули все сорок две мортиры батарей Гошки, Гинтера и Петра Алексеевича.
Всю ночь пылал пожар. На пашнях расплавлялись свинцовые крыши, и горящие стропила обрушивались, взметая языки пламени. Заревом освещалась река, оба стана русских и ниже по течению – сотня лодок у берега наготове, с охотниками, тесно стоящими на помостах, со штурмовыми лестницами, положенными поперек бортов. После полуночи канонада замолкла, слышался только шум бушующего огня.
Часа за два до зари с царской батареи выстрелила пушка. Надрывающе забили барабаны. Ладьи на веслах пошли к крепости, все ярче озаряемые пламенем. Их вели молодые офицеры: Михаила Голицын, Карпов и Александр Меньшиков. (Вчера Алексашка со слезами говорил Петру: «Мин херц, Шереметьев в фельдмаршалы махнул… Надо мной люди смеются: генерал-майор, губернатор псковский! А на деле – денщик был, денщиком и остался… Пусти в дело за военным чином…»)
Петр с фельдмаршалом и полковниками был на мысу, на батарее. Глядели в подзорные трубы. Ладьи быстро подходили с восточной стороны, там, где обвалилась стена, – навстречу им неслись каленые ядра. Первая лодка врезалась в берег, охотники горохом скатились с помостов, потащили лестницы, полезли. Но лестницы не хватали доверху, даже в проломе. Люди взбирались на спины друг другу, карабкались по выступам. Сверху валились камни, лился расплавленный свинец. Раненые срывались с трехсаженной высоты. Несколько лодок, подожженных ядрами, ярко пылая, уплывали по течению.
Петр жадно глядел в трубу. Когда пороховым дымом застилало место боя, – совал трубу под мышку, начинал вертеть пуговицы на кафтане (несколько уже оторвал). Лицо – землистое, губы черные, глаза ввалились…
– Ну, что же это, что такое! – глухо повторял, дергал шеей, оборачивался к Шереметьеву. (Борис Петрович только вздыхал неторопливо, – видал дела и пострашнее за эти два года.)
– Опять пожалели снарядов… Бери голыми руками! Нельзя же так!..
Борис Петрович отвечал, закрывая глаза:
– Бог милостив, возьмем и так…
Петр, расставя ноги, опять прикладывал трубу к левому глазу.
Много раненых и убитых валялось под стенами. Солнце было уже высоко, задернуто пленками. К облакам поднимался дым из крепостных башен, но пожар, видимо, слабел. Новый отряд охотников, подойдя в лодках с западной стороны, кинулся на лестницы. У всех в зубах горящие фитили, – выхватывали из мешков гранаты, скусывали, поджигали, швыряли. Кое-кому удалось засесть в проломе, но оттуда – не высунуть головы. Шведы упорно сопротивлялись. Пушечные удары, треск гранат, крики, слабо доносившиеся через реку, – то затихали, то снова разгорались. Так длилось час и другой…
Казалось, все надежды, судьба всех тяжких начинаний – в упорстве этих маленьких человечков, суетливо двигающихся на лестницах, передыхающих под выступами стен, стреляющих, хоронясь за кучи камней от шведской картечи… Помочь ничем нельзя. Батареи принуждены бездействовать. Были бы в запасе лодки, – перевезти еще тысячи две солдат на подмогу. Но свободных лодок не было, и не было лестниц, не хватало гранат…
– Батюшка, отошел бы в шатер, откушал бы, – отдохни… Что сердце зря горячить, – говорил с бабьим вздохом Борис Петрович.
Петр, не опуская трубы, нетерпеливо оскалился. Там, на стене, появился высокий седобородый старик в железных латах, в старинной каске. Указывая вниз, на русских, широко развел рот, – должно быть, кричал. Шведы тесно обступили его, тоже кричали, – видимо, о чем-то спорили. Он оттолкнул одного, другого ударил пистолетом, – тяжело полез вниз по уступам камней – в пролом. За ним туда скатилось человек с полсотни. В проломе сбились в яростную кучу шведы и русские. Человеческие тела, как кули, летели вниз… Петр закряхтел длинным стоном.
– Этот старик – комендант – Ерик Шлиппенбах, старший брат генералу Шлиппенбаху, которого я бил, – сказал Борис Петрович.
Шведы быстро овладели проломом, защелкали оттуда из мушкетов. Сбегали по лестницам вниз, кидались с одними шпагами на русских. Высокий старик в латах, стоя в проломе, топал ногой, взмахивал руками, как петух крыльями… («Швед осерчает – ему и смерть не страшна», – сказал Борис Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205