Моленная вплоть обложена ометами, и внутри у них – солома, смола и бочка с порохом… Лучше я старца как-нибудь вызову. Он и сам понимает – не шутка двести человек уговорить на такое дело. Ему, Алексей Иванович, уважение окажите, – старичок властный, – полюбовно и сговоритесь…
Алексей оттолкнул болтливого мужика. Подойдя к воротам, попробовал – крепки ли.
– Ребята, неси бревно…
Яким отошел в сторону. Помаргивая, с любопытством глядел – что теперь будет? Солдаты раскачали бревно, ударили в мерзлые брусья ворот. После третьего удара отдаленное пение раскольников затихло.
– Иди в моленную…
– Не пойду, сказал я тебе, отвяжись, – угрюмо повторил бесноватый мужик…
Нектарий вошел со двора, запыхавшись, на бороде – длинные капли воска. Зрачки побелевших глаз сузились в маковое зерно: не то пугал, вернее, был вне себя. Завопил перехваченным горлом:
– Евдоким, Евдоким, настал Страшный суд… Душу спасай! Один час остался до вечных мук… Ох, ужас! Бесы-то как в тебе ликуют! Спасайся!
– Да ну тебя в болото! – закричал Евдоким, злобно замотал башкой. – Каки таки бесы? Сроду их во мне не было. Сам иди ломайся перед дураками…
Нектарий поднял лестовку. Бесноватый мужик, нагнувшись, так поглядел исподлобья, – старец на минуту изнемог, присел на лавку. Помолчали…
– Ондрюшка где?
– А черт его знает, где твой Ондрюшка…
– Нет, проклятый, нет тебе спасения…
– Ладно уж, не причитывай…
Старец сорвался – поглядеть, не схоронился ли за печью послушник, – страха ради живота своего… На дворе в это время бухнуло, затрещало.
– Ворота ломают, – осклабясь, оказал мужик.
Нектарий споткнулся, не дойдя до печи, неистово начал дрожать. Парусом раздулась его мантия, когда поспешил на двор. Оставил дверь настежь.
– Ондрюшка, – позвал мужик, – дверь запри, студено.
Никто не ответил. Он вытащил ерш из стены, ругаясь, пошел, захлопнул дверь.
– Хорошего здесь не жди. Уходить надо.
Заглянул за печку. Там, в щели между стеной и печью, стоял Андрюшка Голиков, – видимо, без памяти, белый. Чуть слышно икал. Евдоким потянул его за руку:
– Умирать, что ли, неохота? Неохота – и не надо: без огня обойдешься… Ключ найди, слышь. Куда ключ старик спрятал? Чепь хочу снять. Ондрюшка! Очнись…
Все стояли на коленях. Женщины безмолвно плакали, прижимая детей. Мужчины – кто, уронив волосы, закрыл лицо корявой ладонью, кто безмысленно глядел на огонь свечей. Старец ненадолго ушел из моленной. Отдыхали, – измучились за много часов: ему мало было того, что все покорны, как малые дети… Страшно кричал с амвона: «Теплого изблюю из уст! Горячего хочу! Не овец гоню в рай, – купины горящие!..»
Трудно было сделать, как он требовал: загореться душой… Люди все здесь были ломаные, ушедшие от сельской истомы, оттуда, где не давали обрасти, но, яко овцу, стригли мужика догола. Здесь искали покоя. Ничего, что пухли от болотной сырости, ели хлеб с толченой корой: в лесу и в поле все-таки сам себе хозяин… Но, видно, покой никто даром не давал. Нектарий сурово пас души. Не ослабляя, разжигал ненавистью к владыке мира – антихристу. Ленивых в ненависти наказывал, а то и вовсе изгонял. Мужик привык издавна – велят, надо делать. Велят гореть душой, – никуда не подашься – гори…
Нынче старец мучил особенно, видимо – и сам уморился… Порфирий на клиросе читал отрешенным высоким голосом. Под дощатым куполом стоял пар от дыхания. Капало с потолка…
Старец неожиданно скоро вернулся.
– Слышите! – возопил в дверях. – Слышите слуг антихристовых?
Все услышали тяжелые удары в ворота. Он стремительно прошел по моленной, задевая краем мантии по головам. Вздымая бороду, с размаху три раза поклонился черным ликам. Обернулся к пастве до того яростно, – дети громко заплакали. У него в руках были железный молоток и гвозди.
– Душа моя, душа моя, восстали, что спишь? – возопил. – Свершилось, – конец близко… Места нам на земле не осталось – только стены эти. Возлетим, детки… В пламени огненном. Над храмом, ей-богу, сейчас в небе дыру видел преогромную. Ангелы сходят к нам, голубчики, радуются милые…
Женщины, подняв глаза, залились слезами. Из мужиков тоже кое-кто тяжело засопел…
– Иного времени такого – когда ждать? Само царство небесное валится в рот… Братья, сестры! Слышите – ворота ломают… Рать бесовская обступила сей остров спасения… За стенами – мрак, вихрь смрадный…
Подняв в руках молоток и гвозди, он пошел к дверям, где были припасены три доски. Приказал мужикам помочь и сам стал приколачивать доски поперек двери. Дышал со свистом. Молящиеся в ужасе глядели на него. Одна молодая женщина, в белом саване, ахнула на всю моленную:
– Что делаете? Родные, милые, не надо…
– Надо! – закричал старец и опять пошел к амвону. – Да еще бы в огонь христианин не шел? Сгорим, но вечно живы будем. (Остановись, ударил молодуху по щеке.) Дура! Ну, муж у тебя, дом у тебя; сундук добра у тебя… А затем что? Не гроб ли? Жалели мы вас, неразумных. Ныне нельзя… Враг за дверями… Антихрист, пьян кровью, на (Красном звере за дверями стоит. Свирепый, чашу в руке держит, полна мерзостей и кала. Причащайтесь из нее! Причащайтесь! О, ужас!
Женщина упала лицом в колени, затряслась, все громче начала вскрикивать дурным голосом. Другие-затыкали уши, хватали себя за горло, чтобы самим не заголосить…
– Иди, ищи за дверь… (Опять – удары и треск.) Слышите! Царь Петр – антихрист во плоти… Его слуги ломятся по наши души… Ад! Знаешь ли ты – ад?.. В пустошной вселенной над твердью сотворен… Бездна преглубокая, мрак и тартарары. Планеты его кругом обтекают, там студень лютый и нестерпимый… Там огонь негасимый… Черви и жупел! Смола горящая… Царство антихриста! Туда хочешь?..
Он стал зажигать свечи, пучками хватал их из церковного ящика, проворно бегал, лепил их к иконам – куда попало. Желтый свет ярко разливался по моленной…
– Братья! Отплываем… В царствие небесное… Детей, детей ближе давайте, здесь лучше будет, – от дыма уснут… Братцы, сестры, возвеселитесь… Со святыми нас упокой, – запел, раздувая локтями мантию…
Мужики, глядя на него, задирая бороды, подтягивая, поползли на коленях ближе к аналою. Поползли женщины, пряча головы детей под платами…
Станы моленной вздрогнули: в двери, зашитые досками, подпертые колом, ударили чем-то со двора. Старец влез на скамейку, прижал лицо к волоковому окошечку над дверями:
– Не подступайте… Живыми не сдадимся…
– Ты будешь старец Нектарий? – опросил Алексей Бровкин. (Ворота они раскрыли, теперь ломились в дверь моленной.) Из длинного окошка боком глядело на него белое стариковское лицо. Алексей ему – со злобой: – Что вы тут с ума сходите?
С трудом высунулась стариковская рука, двоеперстно окрестила царского офицера. Сотня голосов за стеной ахнула: «Да воскреснет бог». Алексей хуже рассердился:
– Не махай перстами, я тебе не черт, ты мне не батька. Выходите все, а то дверь высажу.
– А что вы за люди? – странно, насмешливо спросил старец. – Зачем в такое пустое лесное место заехали?
– А такие мы люди, – с царской грамотой люди. Не будете слушать – всех перевяжем, отвезем в Повенец.
Стариковская голова скрылась, не ответив. Что было делать? Яким отчаянно шептал: «Алексей Иванович, ей-богу, сожгутся…» Опять там затянули «со святыми упокой». Алексей топтался перед дверями, от досады пошмыгивая носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
Алексей оттолкнул болтливого мужика. Подойдя к воротам, попробовал – крепки ли.
– Ребята, неси бревно…
Яким отошел в сторону. Помаргивая, с любопытством глядел – что теперь будет? Солдаты раскачали бревно, ударили в мерзлые брусья ворот. После третьего удара отдаленное пение раскольников затихло.
– Иди в моленную…
– Не пойду, сказал я тебе, отвяжись, – угрюмо повторил бесноватый мужик…
Нектарий вошел со двора, запыхавшись, на бороде – длинные капли воска. Зрачки побелевших глаз сузились в маковое зерно: не то пугал, вернее, был вне себя. Завопил перехваченным горлом:
– Евдоким, Евдоким, настал Страшный суд… Душу спасай! Один час остался до вечных мук… Ох, ужас! Бесы-то как в тебе ликуют! Спасайся!
– Да ну тебя в болото! – закричал Евдоким, злобно замотал башкой. – Каки таки бесы? Сроду их во мне не было. Сам иди ломайся перед дураками…
Нектарий поднял лестовку. Бесноватый мужик, нагнувшись, так поглядел исподлобья, – старец на минуту изнемог, присел на лавку. Помолчали…
– Ондрюшка где?
– А черт его знает, где твой Ондрюшка…
– Нет, проклятый, нет тебе спасения…
– Ладно уж, не причитывай…
Старец сорвался – поглядеть, не схоронился ли за печью послушник, – страха ради живота своего… На дворе в это время бухнуло, затрещало.
– Ворота ломают, – осклабясь, оказал мужик.
Нектарий споткнулся, не дойдя до печи, неистово начал дрожать. Парусом раздулась его мантия, когда поспешил на двор. Оставил дверь настежь.
– Ондрюшка, – позвал мужик, – дверь запри, студено.
Никто не ответил. Он вытащил ерш из стены, ругаясь, пошел, захлопнул дверь.
– Хорошего здесь не жди. Уходить надо.
Заглянул за печку. Там, в щели между стеной и печью, стоял Андрюшка Голиков, – видимо, без памяти, белый. Чуть слышно икал. Евдоким потянул его за руку:
– Умирать, что ли, неохота? Неохота – и не надо: без огня обойдешься… Ключ найди, слышь. Куда ключ старик спрятал? Чепь хочу снять. Ондрюшка! Очнись…
Все стояли на коленях. Женщины безмолвно плакали, прижимая детей. Мужчины – кто, уронив волосы, закрыл лицо корявой ладонью, кто безмысленно глядел на огонь свечей. Старец ненадолго ушел из моленной. Отдыхали, – измучились за много часов: ему мало было того, что все покорны, как малые дети… Страшно кричал с амвона: «Теплого изблюю из уст! Горячего хочу! Не овец гоню в рай, – купины горящие!..»
Трудно было сделать, как он требовал: загореться душой… Люди все здесь были ломаные, ушедшие от сельской истомы, оттуда, где не давали обрасти, но, яко овцу, стригли мужика догола. Здесь искали покоя. Ничего, что пухли от болотной сырости, ели хлеб с толченой корой: в лесу и в поле все-таки сам себе хозяин… Но, видно, покой никто даром не давал. Нектарий сурово пас души. Не ослабляя, разжигал ненавистью к владыке мира – антихристу. Ленивых в ненависти наказывал, а то и вовсе изгонял. Мужик привык издавна – велят, надо делать. Велят гореть душой, – никуда не подашься – гори…
Нынче старец мучил особенно, видимо – и сам уморился… Порфирий на клиросе читал отрешенным высоким голосом. Под дощатым куполом стоял пар от дыхания. Капало с потолка…
Старец неожиданно скоро вернулся.
– Слышите! – возопил в дверях. – Слышите слуг антихристовых?
Все услышали тяжелые удары в ворота. Он стремительно прошел по моленной, задевая краем мантии по головам. Вздымая бороду, с размаху три раза поклонился черным ликам. Обернулся к пастве до того яростно, – дети громко заплакали. У него в руках были железный молоток и гвозди.
– Душа моя, душа моя, восстали, что спишь? – возопил. – Свершилось, – конец близко… Места нам на земле не осталось – только стены эти. Возлетим, детки… В пламени огненном. Над храмом, ей-богу, сейчас в небе дыру видел преогромную. Ангелы сходят к нам, голубчики, радуются милые…
Женщины, подняв глаза, залились слезами. Из мужиков тоже кое-кто тяжело засопел…
– Иного времени такого – когда ждать? Само царство небесное валится в рот… Братья, сестры! Слышите – ворота ломают… Рать бесовская обступила сей остров спасения… За стенами – мрак, вихрь смрадный…
Подняв в руках молоток и гвозди, он пошел к дверям, где были припасены три доски. Приказал мужикам помочь и сам стал приколачивать доски поперек двери. Дышал со свистом. Молящиеся в ужасе глядели на него. Одна молодая женщина, в белом саване, ахнула на всю моленную:
– Что делаете? Родные, милые, не надо…
– Надо! – закричал старец и опять пошел к амвону. – Да еще бы в огонь христианин не шел? Сгорим, но вечно живы будем. (Остановись, ударил молодуху по щеке.) Дура! Ну, муж у тебя, дом у тебя; сундук добра у тебя… А затем что? Не гроб ли? Жалели мы вас, неразумных. Ныне нельзя… Враг за дверями… Антихрист, пьян кровью, на (Красном звере за дверями стоит. Свирепый, чашу в руке держит, полна мерзостей и кала. Причащайтесь из нее! Причащайтесь! О, ужас!
Женщина упала лицом в колени, затряслась, все громче начала вскрикивать дурным голосом. Другие-затыкали уши, хватали себя за горло, чтобы самим не заголосить…
– Иди, ищи за дверь… (Опять – удары и треск.) Слышите! Царь Петр – антихрист во плоти… Его слуги ломятся по наши души… Ад! Знаешь ли ты – ад?.. В пустошной вселенной над твердью сотворен… Бездна преглубокая, мрак и тартарары. Планеты его кругом обтекают, там студень лютый и нестерпимый… Там огонь негасимый… Черви и жупел! Смола горящая… Царство антихриста! Туда хочешь?..
Он стал зажигать свечи, пучками хватал их из церковного ящика, проворно бегал, лепил их к иконам – куда попало. Желтый свет ярко разливался по моленной…
– Братья! Отплываем… В царствие небесное… Детей, детей ближе давайте, здесь лучше будет, – от дыма уснут… Братцы, сестры, возвеселитесь… Со святыми нас упокой, – запел, раздувая локтями мантию…
Мужики, глядя на него, задирая бороды, подтягивая, поползли на коленях ближе к аналою. Поползли женщины, пряча головы детей под платами…
Станы моленной вздрогнули: в двери, зашитые досками, подпертые колом, ударили чем-то со двора. Старец влез на скамейку, прижал лицо к волоковому окошечку над дверями:
– Не подступайте… Живыми не сдадимся…
– Ты будешь старец Нектарий? – опросил Алексей Бровкин. (Ворота они раскрыли, теперь ломились в дверь моленной.) Из длинного окошка боком глядело на него белое стариковское лицо. Алексей ему – со злобой: – Что вы тут с ума сходите?
С трудом высунулась стариковская рука, двоеперстно окрестила царского офицера. Сотня голосов за стеной ахнула: «Да воскреснет бог». Алексей хуже рассердился:
– Не махай перстами, я тебе не черт, ты мне не батька. Выходите все, а то дверь высажу.
– А что вы за люди? – странно, насмешливо спросил старец. – Зачем в такое пустое лесное место заехали?
– А такие мы люди, – с царской грамотой люди. Не будете слушать – всех перевяжем, отвезем в Повенец.
Стариковская голова скрылась, не ответив. Что было делать? Яким отчаянно шептал: «Алексей Иванович, ей-богу, сожгутся…» Опять там затянули «со святыми упокой». Алексей топтался перед дверями, от досады пошмыгивая носом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205