-- Я прокопаю к тебе наклонную дорожку и буду по мере продвижения
уплотнять снег, -- сказал Он. -- Это единственный выход. Вытащить тебя я не
смогу. Наст проломится, и я присоединюсь к тебе.
-- А чем ты собираешься копать? -- спросил я. -- У нас нет ни лопаты,
ни других инструментов.
-- Подожди, -- ответил Он.
Наверху завывал ветер. Очередной его порыв швырнул мне в лицо снежную
крупу.
Он снял перчатки, утепленную куртку и нижнюю рубашку. Под Его кожей
играли превосходно развитые мускулы. Чтобы заработать их, нормальному
человеку понадобилось бы ежедневно до изнеможения тягать штангу, но они были
не бугристыми и закаменевшими, а подтянутыми и эластичными, чего никогда не
бывает у культуристов. Холод должен был пробрать Его до костей, но, похоже.
Он этого просто не замечал. Он целиком погрузился в себя. Снег кружился,
падал на Его обнаженные плечи и грудь, таял и стекал холодными блестящими
ручейками.
Потом Он вытянул руки перед собой, словно выполняя какое-то спортивное
упражнение, сжал пальцы вместе, закрыл глаза и застыл. Он не шелохнулся даже
тогда, когда в спину ударил новый порыв ветра. Я мало что видел в темноте,
но мог понять, что сейчас Он каким-то образом трансформирует Свои руки.
Когда Он наконец открыл глаза и принялся прокапывать эту самую наклонную
тропинку, я увидел, что трансформация была поразительной. Пальцы словно
сплавились вместе, ладони расширились и удлинились, превратившись в лопаты.
Он развернулся и скрылся из виду -- начинать тропинку следовало немного в
стороне. Быстро работая. Он убрал наст в двадцати пяти футах от меня и начал
углубляться, по ходу дела утаптывая снег в ступеньки. Два часа спустя, после
второго небольшого обвала, понадобившегося Ему, чтобы расчистить тропку, мы
выбрались из ямы и двинулись к виднеющимся выше по склону деревьям.
Когда мы добрались до них, я остановился и посмотрел на Его руки, но не
обнаружил ни малейших следов недавней трансформации. На руках у него снова
было по пять пальцев -- кстати сказать, хорошей формы.
-- Насколько сильно ты можешь... э-э... изменить свое тело по своему
желанию? -- спросил я, вспоминая свои ощущения в снежной ловушке и запоздало
пугаясь того, что Он мог просто оставить меня там. В конце концов, а зачем я
Ему нужен? Похоже, Он уже продвинулся настолько далеко, что Всемирное
Правительство не сможет с Ним справиться, невзирая на все свое превосходство
в военной силе. Хотя Он и утверждал, что я Ему все-таки нужен, это явно было
не так. Просто это было не в Его духе -- обречь человека на верную смерть.
-- Я могу изменять большую его часть, -- спокойно, как нечто само собой
разумеещееся, сказал Он.
-- И лицо?
-- Я над этим работаю.
-- И как далеко ты продвинулся?
-- Мне нужно научиться более искусно трансформировать костную ткань.
Изменять нужно не только лицевые мышцы, но и часть черепа тоже.
-- Когда ты научишься их контролировать, нам. не придется больше бегать
от властей, -- сказал я. -- Ты сможешь изменить лицо и стать неузнаваемым.
И вправду, Он ведь может делать себе новое лицо хоть каждую неделю,
если в том возникнет надобность, на несколько шагов опережать полицию и не
опасаться, что они сумеют Его поймать.
-- Раньше или позже, но все равно кто-нибудь меня узнает, Джекоб. Дело
ведь не только в лице. Во мне есть нечто такое, что отличает меня от прочих,
заставляет людей относиться ко мне с подозрением. Я... ну, другой. -- Он
улыбнулся своей неотразимой улыбкой и беспомощно развел руками. И все, чтобы
меня успокоить. На самом-то деле он был не более беспомощен, чем взрослый
слон.
Но в Его словах была доля правды. Он обречен всегда оставаться изгоем.
Вокруг Него витала некая неуловимая аура. Она не поддавалась научным
определениям, но совершенно неоспоримо придавала Ему вид чужака. Я знал, что
так оно и есть. Он действительно был чужим -- сверхчеловек, сверхгений, -- и
с таким же успехом мог сойти за человека, с каким сам человек мог сойти за
обезьяну в каком-нибудь обезьяньем сообществе, в джунглях.
-- Но смена лица может дать время, которое тебе нужно, чтобы закончить
свое развитие, -- сказал я.
-- Отведи меня в хижину, -- сказал Он, похлопав меня по плечу своей
ручищей, -- и все, что мне понадобится, -- это обещанные тобой три дня. А
после этого смена лица станет уже ненужной.
Я снова надел перчатки и маску. Лицо окоченело до такой степени, словно
мне в каждую щеку вкатили по изрядной дозе новокаина. Я снова сверился с
компасом. Мы двигались правильно. Он опять пошел впереди, споро утаптывая
снег и прокладывая тропу. Когда мы двинулись в путь, я заметил в Нем нечто
новое. Его рука, которой Он похлопал меня по плечу, была не просто большой
-- огромной. Теперь я увидел, что Он огромен во всех отношениях. Утепленный
костюм, который, по идее, должен был сидеть на Нем свободно, стал таким
тесным, что, казалось, вот-вот лопнет. Его голова тоже подросла, и лоб стал
больше. Его ступни были наполовину больше моих. Он продирался через снег,
словно сказочный великан, сокрушая или отбрасывая в сторону все, что
попадалось Ему на пути. Он двигался молча и как-то таинственно. Я
заподозрил, что в Нем пробудилась еще одна новая, сверхъестественная часть
его личности, которую мне не дано понять.
И я задрожал. Но не от ветра и не от холода.
Через полчаса Он остановился на небольшой поляне, присел, смахнул с
лица снежинки и огляделся по сторонам, словно искал что-то, что потерял
здесь в прошлый раз, хотя никогда прежде в этих местах не бывал. Теперь
голова Его поникла, покачиваясь из стороны в сторону, словно маятник,
завязший в патоке. Бескровные губы были крепко сжаты.
-- Что случилось? -- спросил я, подходя к Нему. -- Я еще не устал, если
тебя это беспокоит.
-- Далеко еще до того домика, Джекоб? -- с беспокойством спросил Он. В
его голосе слышалось куда больше эмоций, чем обычно. Я впервые увидел, что
Он тревожится. Обычно он являл собою безукоризненный пример терпеливости,
беспечности и умения ждать.
-- Ну... -- я вытащил из кармана куртки карту и присмотрелся к ее
мерцанию. Через несколько секунд светящиеся линии стали четкими и ясными. --
Мы сейчас находимся вот здесь, -- сказал я, указывая на заштрихованное пятно
-- лесной массив. -- Еще столько же через лес. Потом небольшая горная гряда
-- местами с довольно крутыми склонами. Потом пройти по краю вот этой рощи,
и мы на месте. Это примерно еще часа два с половиной.
-- Это слишком долго.
-- Но это кратчайший путь. Я несколько раз уточнял маршрут, еще когда
мы обедали в Сан-Франциско -- помнишь? И еще раз проверил в кинотеатре,
когда этот чертов фильм стал совсем уже невыносимым. По всем подсчетам
получается, что это самая короткая и самая легкая дорога. Если бы мы взяли
правее и попытались пройти долиной, там было бы больше холмов, а если бы мы
взяли западнее и прошли вдоль скального гребня, пришлось бы дольше идти по
лесу, -- и я показал Ему соответствующие участки карты.
Он не ответил.
Я сел рядом с Ним. Снег пошел сильнее. Впрочем, это мог быть
кратковременный заряд. Он молчал, а я не решался Его расспрашивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38