Моя единственная иллюзия, очевидно, в том, что наше правительство либо врет, либо нет). Ясно, однако, что комментатор не поддерживал эту идею. Напротив, он высмеял само ее воплощение в реальном мире, «цель» государства в «установлении верного баланса» интеллектуальной собственности. Таковое представляется ему явной глупостью, и это разоблачает, по его убеждению, мой собственный дурацкий утопизм. Он вполне мог дописать про меня: «Типичный теоретик».
Я принимаю критику в адрес академичного утопизма. Я тоже считаю его глупым, и я первым бы стал указывать на абсурдно нереалистичные идеалы теоретиков прошлого (не только нашей страны). Но раз уж кажется глупостью предположение о том, что роль государства должна сводиться к «нахождению равновесия», тогда считайте меня идиотом, потому что это знак того, как всерьез все запущено. Если каждому должно быть ясно, что правительство не ищет равновесия, что государство просто является инструментом наиболее могущественного лобби, что идея функционирования правительства по другому стандарту нелепа, что мысль о том, чтобы требовать от государства правдивости, а не лживости, просто наивна, тогда кем же мы, самая могучая демократия мира, стали? Может быть, и безрассудно ждать от высокопоставленного государственного чиновника правдивых речей. Возможно, только сумасшедший верит в то, что государственная политика представляет собой нечто большее, чем прислужницу наиболее влиятельных интересов. Может, и глупо ратовать за сохранение традиции, бывшей нашей неотъемлемой частью в течение почти всей нашей истории, – свободной культуры. Если это безумие, тогда пусть безумцев станет больше, и поскорее. Есть моменты, внушающие надежду в этой борьбе, и моменты неожиданные. Когда Федеральная комиссия по связи (FCC) замышляла послабления в правилах владения, что привело бы к дальнейшему росту концентрации собственности на медиа, против этих изменений выступила своеобразная двухпартийная коалиция. Возможно, впервые в истории настолько разные интересы, как NRA, ACLU, Moveon org, Уильям Сафир, Тед Тернер и CodePink «Женщины за мир» сплотились, для того чтобы противостоять этим изменениям в политике FCC. Небывалое число писем (700 000) пришло в адрес FCC с требованием назначить новые слушания и добиться другого результата.
Такая активность не остановила FCC, но вскоре уже широкая сенатская коалиция проголосовала против решения FCC. Заседание враждебно настроенных сенаторов перед голосованием показало, насколько мощным стало это движение. В поддержку решения FCC не было тогда предпринято ничего существенного, и за расширение и продолжение борьбы за дальнейшую концентрацию медиа никто не ратовал.
Но даже такому движению не хватило важного кусочка мозаики. Подобная пестрота не несет в себе ничего плохого. Свободе не угрожает один лишь факт, что некоторые становятся очень богаты, или то, что крупных игроков – раз, два, и обчелся. Плохое качество «биг-маков» или «роял-чизбургеров» не означает еще, что вы не сможете достать хороший гамбургер в другом месте. Опасность концентрации медиа исходит не от концентрации, а, напротив, от феодализма, который эта концентрация в связке с изменениями закона о копирайте порождает. Дело не просто в том, что горстка мощных компаний контролирует вечно растущий медийный ломоть. Суть в том, что эта концентрация может обращаться также и к обрюзгшему спектру прав – прав собственности в исторически крайней форме, и это превращает укрупнение в беду. Таким образом, важно то, сколько людей сплотилось, чтобы требовать конкуренции и большего разнообразия. Однако если это сплочение рассматривать как выступление исключительно против укрупнения, то ничего особенно удивительного в этом нет. У нас, американцев, длинная история борьбы с «крупностью» – плохо это или хорошо. Наша мотивация в такого рода борьбе не является чем-то новым.
Нечто новое и очень важное произошло бы, если бы такое же количество сторонников собрались бы под знамена борцов с растущим экстремизмом, прикрывающимся идеей «интеллектуальной собственности». И не потому, что равновесие противно нашей традиции (на самом деле, как я уже говорил, баланс и есть наша традиция), а потому, что извилина критического мышления об охвате чего-либо, называемого «собственностью», в нашей традиции почти атрофировалась. Будь мы Ахиллесом, это стало бы нашей пятой и послужило бы причиной трагедии. Пока я пишу эти заключительные строки, новости переполняются историями об исках RIAA к почти тремстам пользователям. Эминема только что привлекли к ответственности за «сэмплирование» чьей-то музыки. История про Боба Дилана, «ограбившего» японского сочинителя, только что отгремела. Инсайдер из Голливуда, настаивающий на своей анонимности, рассказывает об «изумительной беседе с двумя владельцами одной студии. У них есть чрезвычайно старый контент, который они хотели бы использовать, но не могут, потому что не в состоянии начать выкуп прав. У них десятки ребятишек, умеющих делать исключительные вещи из этого материала, но для предварительной утряски всех правовых вопросов понадобятся десятки адвокатов». Конгрессмены обсуждают возможность применения вирусов для вывода из строя компьютеров, которые могли использоваться для нарушения закона. Университеты угрожают отчислением студентам, использовавшим компьютеры для обмена контентом. А по другую сторону Атлантики ВВС только что объявила о намерении создать «Архив креатива», из которого британские подданные смогут загружать контент ВВС, нарезать, смешивать и сплавлять его. А в Бразилии министр культуры Жильберту Жиль, будучи сам легендой бразильской музыки, вступил в организацию Creative Commons, для того чтобы выпускать контент и выдавать свободные лицензии в этой латиноамериканской стране. Я поведал мрачную историю. Технология даровала нам новую свободу. Кое-кто начинает потихоньку понимать, что эта свобода не ведет к анархии. Мы можем пронести свободную культуру в двадцать первое столетие, не обобрав артистов и не угробив потенциал цифровой технологии. Надо лишь приложить немного ума и, что важнее, проявить волю к тому, чтобы превратить RCA нашего времени в Косби. Здравый смысл должен восстать и биться за освобождение культуры. Как можно скорее, если мы надеемся вообще реализовать этот потенциал.
Послесловие
По крайней мере, некоторые из тех, кто дочитали до этой страницы, согласятся со мной: надо что-то делать, дабы сменить направление, в котором мы движемся. В заключение опишу и возможные действия. Я разделю вывод на две части: о том, что любой может делать прямо сейчас, и о том, что требует содействия законодателей. Если можно извлечь некий урок из приведенной истории трансформации здравого смысла, то заключается он в следующем: чтобы решить данную проблему, нужна перестройка мышления многих людей. Это значит, что движение должно родиться на улицах. Оно должно привлечь на свою сторону множество родителей, учителей, библиотекарей, созидателей, авторов, музыкантов, кинорежиссеров, ученых – чтобы все они пересказали эту историю собственными словами и чтобы разъяснили своим соседям, почему эта борьба настолько важна. Как только движение выльется на улицы, появится надежда повлиять на Вашингтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Я принимаю критику в адрес академичного утопизма. Я тоже считаю его глупым, и я первым бы стал указывать на абсурдно нереалистичные идеалы теоретиков прошлого (не только нашей страны). Но раз уж кажется глупостью предположение о том, что роль государства должна сводиться к «нахождению равновесия», тогда считайте меня идиотом, потому что это знак того, как всерьез все запущено. Если каждому должно быть ясно, что правительство не ищет равновесия, что государство просто является инструментом наиболее могущественного лобби, что идея функционирования правительства по другому стандарту нелепа, что мысль о том, чтобы требовать от государства правдивости, а не лживости, просто наивна, тогда кем же мы, самая могучая демократия мира, стали? Может быть, и безрассудно ждать от высокопоставленного государственного чиновника правдивых речей. Возможно, только сумасшедший верит в то, что государственная политика представляет собой нечто большее, чем прислужницу наиболее влиятельных интересов. Может, и глупо ратовать за сохранение традиции, бывшей нашей неотъемлемой частью в течение почти всей нашей истории, – свободной культуры. Если это безумие, тогда пусть безумцев станет больше, и поскорее. Есть моменты, внушающие надежду в этой борьбе, и моменты неожиданные. Когда Федеральная комиссия по связи (FCC) замышляла послабления в правилах владения, что привело бы к дальнейшему росту концентрации собственности на медиа, против этих изменений выступила своеобразная двухпартийная коалиция. Возможно, впервые в истории настолько разные интересы, как NRA, ACLU, Moveon org, Уильям Сафир, Тед Тернер и CodePink «Женщины за мир» сплотились, для того чтобы противостоять этим изменениям в политике FCC. Небывалое число писем (700 000) пришло в адрес FCC с требованием назначить новые слушания и добиться другого результата.
Такая активность не остановила FCC, но вскоре уже широкая сенатская коалиция проголосовала против решения FCC. Заседание враждебно настроенных сенаторов перед голосованием показало, насколько мощным стало это движение. В поддержку решения FCC не было тогда предпринято ничего существенного, и за расширение и продолжение борьбы за дальнейшую концентрацию медиа никто не ратовал.
Но даже такому движению не хватило важного кусочка мозаики. Подобная пестрота не несет в себе ничего плохого. Свободе не угрожает один лишь факт, что некоторые становятся очень богаты, или то, что крупных игроков – раз, два, и обчелся. Плохое качество «биг-маков» или «роял-чизбургеров» не означает еще, что вы не сможете достать хороший гамбургер в другом месте. Опасность концентрации медиа исходит не от концентрации, а, напротив, от феодализма, который эта концентрация в связке с изменениями закона о копирайте порождает. Дело не просто в том, что горстка мощных компаний контролирует вечно растущий медийный ломоть. Суть в том, что эта концентрация может обращаться также и к обрюзгшему спектру прав – прав собственности в исторически крайней форме, и это превращает укрупнение в беду. Таким образом, важно то, сколько людей сплотилось, чтобы требовать конкуренции и большего разнообразия. Однако если это сплочение рассматривать как выступление исключительно против укрупнения, то ничего особенно удивительного в этом нет. У нас, американцев, длинная история борьбы с «крупностью» – плохо это или хорошо. Наша мотивация в такого рода борьбе не является чем-то новым.
Нечто новое и очень важное произошло бы, если бы такое же количество сторонников собрались бы под знамена борцов с растущим экстремизмом, прикрывающимся идеей «интеллектуальной собственности». И не потому, что равновесие противно нашей традиции (на самом деле, как я уже говорил, баланс и есть наша традиция), а потому, что извилина критического мышления об охвате чего-либо, называемого «собственностью», в нашей традиции почти атрофировалась. Будь мы Ахиллесом, это стало бы нашей пятой и послужило бы причиной трагедии. Пока я пишу эти заключительные строки, новости переполняются историями об исках RIAA к почти тремстам пользователям. Эминема только что привлекли к ответственности за «сэмплирование» чьей-то музыки. История про Боба Дилана, «ограбившего» японского сочинителя, только что отгремела. Инсайдер из Голливуда, настаивающий на своей анонимности, рассказывает об «изумительной беседе с двумя владельцами одной студии. У них есть чрезвычайно старый контент, который они хотели бы использовать, но не могут, потому что не в состоянии начать выкуп прав. У них десятки ребятишек, умеющих делать исключительные вещи из этого материала, но для предварительной утряски всех правовых вопросов понадобятся десятки адвокатов». Конгрессмены обсуждают возможность применения вирусов для вывода из строя компьютеров, которые могли использоваться для нарушения закона. Университеты угрожают отчислением студентам, использовавшим компьютеры для обмена контентом. А по другую сторону Атлантики ВВС только что объявила о намерении создать «Архив креатива», из которого британские подданные смогут загружать контент ВВС, нарезать, смешивать и сплавлять его. А в Бразилии министр культуры Жильберту Жиль, будучи сам легендой бразильской музыки, вступил в организацию Creative Commons, для того чтобы выпускать контент и выдавать свободные лицензии в этой латиноамериканской стране. Я поведал мрачную историю. Технология даровала нам новую свободу. Кое-кто начинает потихоньку понимать, что эта свобода не ведет к анархии. Мы можем пронести свободную культуру в двадцать первое столетие, не обобрав артистов и не угробив потенциал цифровой технологии. Надо лишь приложить немного ума и, что важнее, проявить волю к тому, чтобы превратить RCA нашего времени в Косби. Здравый смысл должен восстать и биться за освобождение культуры. Как можно скорее, если мы надеемся вообще реализовать этот потенциал.
Послесловие
По крайней мере, некоторые из тех, кто дочитали до этой страницы, согласятся со мной: надо что-то делать, дабы сменить направление, в котором мы движемся. В заключение опишу и возможные действия. Я разделю вывод на две части: о том, что любой может делать прямо сейчас, и о том, что требует содействия законодателей. Если можно извлечь некий урок из приведенной истории трансформации здравого смысла, то заключается он в следующем: чтобы решить данную проблему, нужна перестройка мышления многих людей. Это значит, что движение должно родиться на улицах. Оно должно привлечь на свою сторону множество родителей, учителей, библиотекарей, созидателей, авторов, музыкантов, кинорежиссеров, ученых – чтобы все они пересказали эту историю собственными словами и чтобы разъяснили своим соседям, почему эта борьба настолько важна. Как только движение выльется на улицы, появится надежда повлиять на Вашингтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85