Тот, в свою очередь, все больше разочаровывается. «Вы не понимаете! – кричит он голосом, который должен был стать повелительным и твердым, а на деле стал ломаться. – Вы слепы, а я зрячий. Оставьте меня в покое!»
Но сельчане ни в какую не желают от него отставать. Не видели они, так сказать, и никакой добродетели в его особой способности. Даже предмет его любви, молодая женщина, которая ему представляется «красивейшим из созданий», по-видимому, не понимает прелести зрения. Описание Нунесом того, что он видит, «казалось ей поэтической фантазией, и она слушала его рассказы о звездах и горах, о ее собственной белесой красоте словно бы из снисхождения». «Она не верила, – повествует Уэллс. – Она понимала его едва наполовину, но при этом испытывала мистическое удовольствие».
Когда Нунес объявляет о своем желании жениться на своей «таинственно очарованной» возлюбленной, отец невесты и все сельчане противятся браку. «Понимаешь, дорогая, – наставляет дочь отец, – он идиот. У него галлюцинации. Он ничего толком делать не умеет». И они отводят Нунеса к сельскому врачевателю. После тщательного обследования целитель заключает: «У него поврежден мозг».
«Чем же?» – спрашивает отец невесты. «Эти странные штуки, называющиеся глазами,… они больны…, так что они повредили ему мозг».
Врач продолжает: «Думаю, что могу с определенной уверенностью утверждать, что для того, чтобы его полностью исцелить, нам надо сделать простейшую хирургическую операцию, а именно – удалить эти больные органы (глаза)».
«Да благословит небо науку!» – восклицает в ответ отец невесты. Об этом необходимом условии для женитьбы сообщают Нунесу. (Придется вам обратиться к оригиналу, чтобы самим узнать, чем вся эта история кончилась. Я верю в свободную культуру, но не в пересказы того, чем все кончается). Иногда случается, что яйцеклетки двойняшек сливаются в утробе матери. Так получается «химера». Химера – это одно существо с двумя наборами ДНК. ДНК крови, например, может отличаться от ДНК кожного покрова. Эта возможность – недостаточно раскрытый генератор сюжетов для мистических детективов. «Но анализ ДНК со стопроцентной надежностью подтвердил, что на месте преступления обнаружена не ее кровь…»
До того, как я прочел о химерах, я считал их существование невозможным. Один человек не может иметь двух наборов ДНК. Сама идея кода ДНК заключается в его уникальности. Однако на самом деле не только два индивидуума могут иметь одинаковый набор хромосом, как близнецы, но и один субъект может быть носителем двух ДНК, как химера. И наша концепция «личности» должна отвечать такой реальности.
Чем больше я стараюсь разобраться в борьбе за копирайт и культуру, которую сам порой нечестно (или недостаточно честно) называл «копирайтными войнами», тем больше я склоняюсь к мысли, что мы имеем дело с химерой. Например, в схватке вокруг вопроса о том, что представляет собой пиринговый файлообмен, правы обе стороны, и обе же стороны заблуждаются. Одни говорят: «Файлообмен подобен тому, как двое детей переписывают друг у друга записи, мы все этим занимались последние тридцать лет, даже не задумываясь». Это верно хотя бы отчасти. Когда я предлагаю своему другу послушать новый купленный мною диск, вместо того чтобы посылать ему CD, я даю ссылку на р2р-сервер, то есть во всех отношениях я поступаю подобно тому, что каждый директор звукозаписывающего лейбла, несомненно, делал в детстве – менялся музыкой.
Однако такое представление отчасти еще и ложно. Потому что если мой р2р-сервер включен в пиринговую сеть, где получить доступ к моей музыке может каждый, тогда, разумеется, мои друзья могут скачать альбом, но понятие «моих друзей» растягивается до невообразимых пределов. Получается, что доступ к музыке оказывается у «десяти тысяч моих друзей». Вне зависимости от того, был ли обмен музыкой с другом тем, что «всегда разрешалось делать», нам точно никогда не позволяли делиться музыкой с «десятью тысячами друзей».
Сходным образом, когда другая сторона утверждает, что «файлообмен похож на кражу компакт-диска с полки в компании «Тауэр Рекордз», это тоже правда – по меньшей мере, отчасти. Если после того, как Лайл Ловетт запишет новый альбом, я – вместо того, чтобы купить его – пойду и найду себе бесплатную копию диска в сети Kazaa, тогда это действительно будет сильно напоминать кражу у «Тауэр».
Но, все-таки, это не совсем воровство. В конце-то концов, когда я краду компакт-диск у «Тауэр Рекордз», у них остается на один CD в продаже меньше. И когда я отбираю диск у «Тауэр Рекордз», то получаю кусок пластика и обложку – нечто такое, что можно поставить на полку. (Кстати, пока мы не уклонились от темы, замечу, что за кражу CD с полки максимальный штраф, который мне могут выписать по калифорнийским законам, составляет тысячу долларов. Согласно же RIAA, за загрузку диска с десятью песнями с меня потребуют выплаты полутора миллионов в качестве возмещения ущерба).
Но дело не в том, что обе точки зрения на файлообмен неверны. Суть заключается в том, что правы обе стороны – и RIAA, и Kazaa. Это химера. И вместо того, чтобы просто отвергать аргументы противной стороны, следует задуматься над тем, как же поступить с этой химерой. Какие правила должны к ней применяться? Можно отреагировать, сделав вид, что это никакая не химера. Можно вместе с RIAA утверждать, что всякий факт файлообмена является уголовным преступлением. Можно требовать с обычных американских семей возмещения ущерба в миллионы долларов только из-за того, что с домашнего компьютера совершался файлообмен. Можно и университеты заставить мониторить весь трафик в их сетях, дабы обезопасить компьютеры от преступных деяний. Такие меры кажутся радикальными, но все они либо предлагались, либо уже приняты.
В качестве альтернативы можно было бы поступить с файлообменом так, как дети делают что-нибудь понарошку. Можно совершенно легализовать его. Пусть не будет вообще никакой ответственности – ни административной, ни уголовной – за выкладывание охраняемого копирайтом контента в Сеть. Уподобить файлообмен сплетням – и если вообще его регулировать, то не законом, а общественными нормами.
Обе реакции возможны, но мне кажется, обе реакции ошибочны. Вместо того чтобы ударяться в одну из них, следует выбрать такое решение, которое учтет справедливость обеих позиций. И хотя в конце книги я сделаю примерный набросок системы, которая работает именно так, в следующей главе я постараюсь наглядно продемонстрировать тот кошмар, к которому приведет абсолютная нетерпимость. Я уверен, что любая из двух крайностей хуже разумной альтернативы, но я также уверен, что полная нетерпимость хуже обеих крайностей.
Однако политика нетерпимости все больше прослеживается в линии нашего правительства. Посреди хаоса, порожденного интернетом, идет грандиозный самозахват. Право и технологии подстраивают под владельцев копирайтов таким образом, чтобы передать им нашу культуру под невиданный доселе контроль. И в этой крайности мы теряем массу возможностей для новаторства и дальнейшего творчества.
Я говорю здесь не о том, можно ли детям «воровать» музыку. Я подчеркиваю, что эта война покончит еще и с коммерческими и культурными инновациями. Никогда прежде мы не видели такой широкой свободы творчества для граждан, и мы только начинаем понимать, какую мощную волну новаторства подняла эта сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Но сельчане ни в какую не желают от него отставать. Не видели они, так сказать, и никакой добродетели в его особой способности. Даже предмет его любви, молодая женщина, которая ему представляется «красивейшим из созданий», по-видимому, не понимает прелести зрения. Описание Нунесом того, что он видит, «казалось ей поэтической фантазией, и она слушала его рассказы о звездах и горах, о ее собственной белесой красоте словно бы из снисхождения». «Она не верила, – повествует Уэллс. – Она понимала его едва наполовину, но при этом испытывала мистическое удовольствие».
Когда Нунес объявляет о своем желании жениться на своей «таинственно очарованной» возлюбленной, отец невесты и все сельчане противятся браку. «Понимаешь, дорогая, – наставляет дочь отец, – он идиот. У него галлюцинации. Он ничего толком делать не умеет». И они отводят Нунеса к сельскому врачевателю. После тщательного обследования целитель заключает: «У него поврежден мозг».
«Чем же?» – спрашивает отец невесты. «Эти странные штуки, называющиеся глазами,… они больны…, так что они повредили ему мозг».
Врач продолжает: «Думаю, что могу с определенной уверенностью утверждать, что для того, чтобы его полностью исцелить, нам надо сделать простейшую хирургическую операцию, а именно – удалить эти больные органы (глаза)».
«Да благословит небо науку!» – восклицает в ответ отец невесты. Об этом необходимом условии для женитьбы сообщают Нунесу. (Придется вам обратиться к оригиналу, чтобы самим узнать, чем вся эта история кончилась. Я верю в свободную культуру, но не в пересказы того, чем все кончается). Иногда случается, что яйцеклетки двойняшек сливаются в утробе матери. Так получается «химера». Химера – это одно существо с двумя наборами ДНК. ДНК крови, например, может отличаться от ДНК кожного покрова. Эта возможность – недостаточно раскрытый генератор сюжетов для мистических детективов. «Но анализ ДНК со стопроцентной надежностью подтвердил, что на месте преступления обнаружена не ее кровь…»
До того, как я прочел о химерах, я считал их существование невозможным. Один человек не может иметь двух наборов ДНК. Сама идея кода ДНК заключается в его уникальности. Однако на самом деле не только два индивидуума могут иметь одинаковый набор хромосом, как близнецы, но и один субъект может быть носителем двух ДНК, как химера. И наша концепция «личности» должна отвечать такой реальности.
Чем больше я стараюсь разобраться в борьбе за копирайт и культуру, которую сам порой нечестно (или недостаточно честно) называл «копирайтными войнами», тем больше я склоняюсь к мысли, что мы имеем дело с химерой. Например, в схватке вокруг вопроса о том, что представляет собой пиринговый файлообмен, правы обе стороны, и обе же стороны заблуждаются. Одни говорят: «Файлообмен подобен тому, как двое детей переписывают друг у друга записи, мы все этим занимались последние тридцать лет, даже не задумываясь». Это верно хотя бы отчасти. Когда я предлагаю своему другу послушать новый купленный мною диск, вместо того чтобы посылать ему CD, я даю ссылку на р2р-сервер, то есть во всех отношениях я поступаю подобно тому, что каждый директор звукозаписывающего лейбла, несомненно, делал в детстве – менялся музыкой.
Однако такое представление отчасти еще и ложно. Потому что если мой р2р-сервер включен в пиринговую сеть, где получить доступ к моей музыке может каждый, тогда, разумеется, мои друзья могут скачать альбом, но понятие «моих друзей» растягивается до невообразимых пределов. Получается, что доступ к музыке оказывается у «десяти тысяч моих друзей». Вне зависимости от того, был ли обмен музыкой с другом тем, что «всегда разрешалось делать», нам точно никогда не позволяли делиться музыкой с «десятью тысячами друзей».
Сходным образом, когда другая сторона утверждает, что «файлообмен похож на кражу компакт-диска с полки в компании «Тауэр Рекордз», это тоже правда – по меньшей мере, отчасти. Если после того, как Лайл Ловетт запишет новый альбом, я – вместо того, чтобы купить его – пойду и найду себе бесплатную копию диска в сети Kazaa, тогда это действительно будет сильно напоминать кражу у «Тауэр».
Но, все-таки, это не совсем воровство. В конце-то концов, когда я краду компакт-диск у «Тауэр Рекордз», у них остается на один CD в продаже меньше. И когда я отбираю диск у «Тауэр Рекордз», то получаю кусок пластика и обложку – нечто такое, что можно поставить на полку. (Кстати, пока мы не уклонились от темы, замечу, что за кражу CD с полки максимальный штраф, который мне могут выписать по калифорнийским законам, составляет тысячу долларов. Согласно же RIAA, за загрузку диска с десятью песнями с меня потребуют выплаты полутора миллионов в качестве возмещения ущерба).
Но дело не в том, что обе точки зрения на файлообмен неверны. Суть заключается в том, что правы обе стороны – и RIAA, и Kazaa. Это химера. И вместо того, чтобы просто отвергать аргументы противной стороны, следует задуматься над тем, как же поступить с этой химерой. Какие правила должны к ней применяться? Можно отреагировать, сделав вид, что это никакая не химера. Можно вместе с RIAA утверждать, что всякий факт файлообмена является уголовным преступлением. Можно требовать с обычных американских семей возмещения ущерба в миллионы долларов только из-за того, что с домашнего компьютера совершался файлообмен. Можно и университеты заставить мониторить весь трафик в их сетях, дабы обезопасить компьютеры от преступных деяний. Такие меры кажутся радикальными, но все они либо предлагались, либо уже приняты.
В качестве альтернативы можно было бы поступить с файлообменом так, как дети делают что-нибудь понарошку. Можно совершенно легализовать его. Пусть не будет вообще никакой ответственности – ни административной, ни уголовной – за выкладывание охраняемого копирайтом контента в Сеть. Уподобить файлообмен сплетням – и если вообще его регулировать, то не законом, а общественными нормами.
Обе реакции возможны, но мне кажется, обе реакции ошибочны. Вместо того чтобы ударяться в одну из них, следует выбрать такое решение, которое учтет справедливость обеих позиций. И хотя в конце книги я сделаю примерный набросок системы, которая работает именно так, в следующей главе я постараюсь наглядно продемонстрировать тот кошмар, к которому приведет абсолютная нетерпимость. Я уверен, что любая из двух крайностей хуже разумной альтернативы, но я также уверен, что полная нетерпимость хуже обеих крайностей.
Однако политика нетерпимости все больше прослеживается в линии нашего правительства. Посреди хаоса, порожденного интернетом, идет грандиозный самозахват. Право и технологии подстраивают под владельцев копирайтов таким образом, чтобы передать им нашу культуру под невиданный доселе контроль. И в этой крайности мы теряем массу возможностей для новаторства и дальнейшего творчества.
Я говорю здесь не о том, можно ли детям «воровать» музыку. Я подчеркиваю, что эта война покончит еще и с коммерческими и культурными инновациями. Никогда прежде мы не видели такой широкой свободы творчества для граждан, и мы только начинаем понимать, какую мощную волну новаторства подняла эта сила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85