Понятно, что многие телешоу не выдавали никаких разрешений на копирование. Если бы кто и заинтересовался этим, большинство программ, несомненно, выходили бы безо всякого разрешения на копирование. Предвидя эту очевидную ситуацию, Sony могла бы создать такую систему, которая свела бы к минимуму возможность нарушения копирайта. Компания этого делать не стала, и за это Disney и Universal собирались привлечь ее к ответу – за выбранную архитектуру устройства. Президент Американской ассоциации кинематографистов (МРАА) Джек Валенти выступил самым ярым защитником студий. Валенти называл видеомагнитофоны «ленточными червями». Он предостерегал: «Если в стране появятся 20, 30, 40 миллионов видеомагнитофонов, мы будем захвачены „ленточными червями“, поразившими самое сердце и суть наивысшей ценности правообладателя – его копирайт». «Не надо быть сведущим в сложностях маркетинга и креативном мышлении, – обращался Валенти к Конгрессу, – чтобы осознать масштабы опустошения на послепрокатном рынке, вызванного сотнями миллионов записей, которые погубят будущее творческого сообщества в этой стране. Это просто вопрос основ экономики и здравого смысла». В действительности, как покажут последующие исследования, часть владельцев видеомагнитофонов имели коллекции из десяти и более видео – использование, которое суд позднее признает «незаконным». «Позволив владельцам видеомагнитофонов свободно копировать вне рамок закона о копирайте и не создав механизма компенсации правообладателям, – отмечал Валенти, – мы лишаем владельцев права на их собственность – эксклюзивного права контролировать использование их произведений, то есть следить за тем, кто может копировать их творчество и получать с этого прибыль». На разрешение этого дела Верховному суду понадобилось восемь лет. А тем временем, девятая выездная сессия окружного апелляционного суда, в юрисдикцию которого входит Голливуд (ведущий судья Алекс Козински, который председательствует на этом суде, называет его «Голливудским апелляционным»), постановила, что Sony несет ответственность за нарушения копирайта, которые стали возможны благодаря продукции компании. По решению девятой сессии эта общеизвестная технология, которую Джек Валенти окрестил «бостонским душителем американской киноиндустрии» (даже хлеще – это был «японский бостонский душитель американской киноиндустрии»), сделалась незаконной. Однако Верховный суд отменил решение девятой выездной сессии. И, отменив его, суд четко определил свою точку зрения на обстоятельства, при которых суды должны вмешиваться в подобные споры. В решении значится следующее:
«Здравая политика, равно как и история, поддерживают наше последовательное обращение в Конгресс в случае, когда существенные технологические новации изменяют рынок материалов, находящихся под охраной закона об авторском праве. Конгресс облечен конституционными полномочиями и установленной властью полностью приспосабливать различные изменения конкурирующих интересов, неизбежно вызываемые такими новыми технологиями».
К Конгрессу обращались с требованием отреагировать на решение Верховного суда. Однако Конгресс жалобу игнорировал – как и жалобу записывающих артистов на радиостанции. Он рассудил, что американскому кино «хватает», несмотря на такую «потерю». Если сложить вместе все эти случаи, получается ясная картина:
В каждом из случаев новая технология меняла способ распространения контента. Во всех случаях в нашей истории это изменение приводило к тому, что у кого-то появлялся «открытый доступ» к чужому творчеству. Ни в одном из этих случаев ни суды, ни Конгресс не искоренили свободного использования. Ни разу суды или Конгресс не настаивали на том, чтобы закон гарантировал правообладателю право на возврат всей стоимости созданного контента. Каждый раз правообладатели жаловались на «пиратство». Каждый раз Конгресс признавал действия «пиратов» отчасти легитимными. Каждый раз Конгресс позволял новой технологии извлекать выгоду из ранее произведенного контента. Противоборствующие интересы уравновешивались. Если поразмыслить над этими примерами и другими случаями, приведенными в первых четырех главах, понимаешь резонность такого баланса. Был ли Уолт Дисней пиратом? Стали бы додзинси лучше, если бы их создателям пришлось испрашивать разрешение? Следует ли лучше регулировать использование инструментов, позволяющих делать и распространять снимки, чтобы культивировать и критически осмыслять нашу культуру? Неужели справедливо, что создание поискового движка грозит пятнадцатимиллионным иском о возмещении ущерба? А было бы лучше, если бы Эдисон контролировал кинематограф? Должна ли каждая группа, чтобы записать ремикс песни, нанимать адвоката и просить разрешения? На все эти вопросы можно ответить утвердительно, но наша традиция отвечала отрицательно. Как гласит заявление Верховного суда, «копирайт никогда не давал правообладателю полного контроля над всеми возможными видами использования его творчества». На самом деле, в каждом конкретном случае закон руководствовался балансом между пользой от эксклюзивного права и отягощением, которое оно несет. И этот баланс исторически устанавливался после окончательного созревания технологии или ее встраивания в систему технологий, обеспечивающих распространение контента. Сегодня нам следует поступать так же. Интернет-технологии меняются быстро. Способ доступа людей в интернет (проводной против беспроводного) меняется очень быстро. Без сомнения, Сеть не должна стать инструментом «воровства» у артистов. Но и закон не должен превращаться в инструмент утверждения одного-единственного способа оплаты труда артистов (или, если быть точным, распространителей). Как я подробнее опишу в последней главе, нам следует гарантировать доходы артистам, при этом позволив рынку находить наиболее эффективный метод продвижения и распределения контента. Это потребует изменений в законе – по крайней мере, промежуточных. Такие изменения должны уравновешивать опеку закона и мощный общественный интерес в поддержании инноваций. Это особенно верно в случае, когда новая технология предлагает гораздо более совершенный способ распространения. С пирингом именно это и произошло. Технологии р2р могут быть идеально эффективными в продвижении контента в необычайно разнообразной Сети. Если дать им развиваться, они способны сделать Сеть намного эффективнее. Однако эти «потенциальные общественные выгоды», как пишет Джон Шварц в «Нью-Йорк Таймс», «могут быть отсрочены войной с пирингом». Тем не менее, когда кто-нибудь заговаривает о «балансе», поборники копирайта приводят другой аргумент. «Все эти славословия балансу и стимулированию, – говорят они, – оставляют без внимания один фундаментальный момент. Наш контент, – настаивают они, – это наша собственность. Почему мы должны ждать, пока Конгресс „перераспределит“ наши права собственности? Разве надо медлить со звонком в полицию, когда у вас крадут машину? И почему Конгресс вообще должен обсуждать достоинства этой кражи? Разве надо спрашивать у вора, для благого ли дела он украл машину, прежде чем арестовать его?» «Это наша собственность, – настаивают воинствующие правообладатели, – и ее следует оберегать так же, как любую другую».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
«Здравая политика, равно как и история, поддерживают наше последовательное обращение в Конгресс в случае, когда существенные технологические новации изменяют рынок материалов, находящихся под охраной закона об авторском праве. Конгресс облечен конституционными полномочиями и установленной властью полностью приспосабливать различные изменения конкурирующих интересов, неизбежно вызываемые такими новыми технологиями».
К Конгрессу обращались с требованием отреагировать на решение Верховного суда. Однако Конгресс жалобу игнорировал – как и жалобу записывающих артистов на радиостанции. Он рассудил, что американскому кино «хватает», несмотря на такую «потерю». Если сложить вместе все эти случаи, получается ясная картина:
В каждом из случаев новая технология меняла способ распространения контента. Во всех случаях в нашей истории это изменение приводило к тому, что у кого-то появлялся «открытый доступ» к чужому творчеству. Ни в одном из этих случаев ни суды, ни Конгресс не искоренили свободного использования. Ни разу суды или Конгресс не настаивали на том, чтобы закон гарантировал правообладателю право на возврат всей стоимости созданного контента. Каждый раз правообладатели жаловались на «пиратство». Каждый раз Конгресс признавал действия «пиратов» отчасти легитимными. Каждый раз Конгресс позволял новой технологии извлекать выгоду из ранее произведенного контента. Противоборствующие интересы уравновешивались. Если поразмыслить над этими примерами и другими случаями, приведенными в первых четырех главах, понимаешь резонность такого баланса. Был ли Уолт Дисней пиратом? Стали бы додзинси лучше, если бы их создателям пришлось испрашивать разрешение? Следует ли лучше регулировать использование инструментов, позволяющих делать и распространять снимки, чтобы культивировать и критически осмыслять нашу культуру? Неужели справедливо, что создание поискового движка грозит пятнадцатимиллионным иском о возмещении ущерба? А было бы лучше, если бы Эдисон контролировал кинематограф? Должна ли каждая группа, чтобы записать ремикс песни, нанимать адвоката и просить разрешения? На все эти вопросы можно ответить утвердительно, но наша традиция отвечала отрицательно. Как гласит заявление Верховного суда, «копирайт никогда не давал правообладателю полного контроля над всеми возможными видами использования его творчества». На самом деле, в каждом конкретном случае закон руководствовался балансом между пользой от эксклюзивного права и отягощением, которое оно несет. И этот баланс исторически устанавливался после окончательного созревания технологии или ее встраивания в систему технологий, обеспечивающих распространение контента. Сегодня нам следует поступать так же. Интернет-технологии меняются быстро. Способ доступа людей в интернет (проводной против беспроводного) меняется очень быстро. Без сомнения, Сеть не должна стать инструментом «воровства» у артистов. Но и закон не должен превращаться в инструмент утверждения одного-единственного способа оплаты труда артистов (или, если быть точным, распространителей). Как я подробнее опишу в последней главе, нам следует гарантировать доходы артистам, при этом позволив рынку находить наиболее эффективный метод продвижения и распределения контента. Это потребует изменений в законе – по крайней мере, промежуточных. Такие изменения должны уравновешивать опеку закона и мощный общественный интерес в поддержании инноваций. Это особенно верно в случае, когда новая технология предлагает гораздо более совершенный способ распространения. С пирингом именно это и произошло. Технологии р2р могут быть идеально эффективными в продвижении контента в необычайно разнообразной Сети. Если дать им развиваться, они способны сделать Сеть намного эффективнее. Однако эти «потенциальные общественные выгоды», как пишет Джон Шварц в «Нью-Йорк Таймс», «могут быть отсрочены войной с пирингом». Тем не менее, когда кто-нибудь заговаривает о «балансе», поборники копирайта приводят другой аргумент. «Все эти славословия балансу и стимулированию, – говорят они, – оставляют без внимания один фундаментальный момент. Наш контент, – настаивают они, – это наша собственность. Почему мы должны ждать, пока Конгресс „перераспределит“ наши права собственности? Разве надо медлить со звонком в полицию, когда у вас крадут машину? И почему Конгресс вообще должен обсуждать достоинства этой кражи? Разве надо спрашивать у вора, для благого ли дела он украл машину, прежде чем арестовать его?» «Это наша собственность, – настаивают воинствующие правообладатели, – и ее следует оберегать так же, как любую другую».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85