С этого момента Хвостов прилагал все усилия, чтобы как можно чаще встречаться с Григорием Ефимовичем, обращаясь к нему с самой изысканной вежливостью. Он готов был открыто целовать ему руки, но прошло несколько лет, прежде чем волею случая, во время какой-то пирушки, ему удалось сблизиться со старцем. Когда Распутин вскоре после этого встретился с царем, он заявил, что у него была возможность вновь испытать душу Хвостова и он находит, что тот изменился в лучшую сторону. Через несколько дней тучный губернатор стал наконец министром внутренних дел.
Премьер-министр Борис Штюрмер, преемник старого Горемыкина, также был назначен на должность благодаря протекции «друга». «Этот старик, — заявил Григорий, когда ему назвали Штюрмера в качестве кандидата, — уже давно хочет стать министром! Еще тогда, когда я жил на Английском проспекте, он вместе с женой пришел ко мне и попросил меня сделать его министром. Вот и прекрасно, он очень хороший человек и справится со своими обязанностями!»
Потом в квартире одной второразрядной актрисы старец встретился с Борисом Штюрмером, «испытал его душу» и после того, как экзамен окончился удовлетворительно, посоветовал императору ввести в должность этого кандидата, что вскоре и было сделано.
Время пребывания Штюрмера у власти означало пик политического влияния Распутина. Новый премьер-министр, обязанный своим постом только протекции Григория Ефимовича, безоговорочно повиновался каждому его приказу. По меньшей мере раз в неделю Штюрмер неизменно встречался с «крестьянским канцлером», эти встречи были довольно романтичны, так как проходили по ночам в Петропавловской крепости, куда Распутин имел доступ благодаря посредничеству своей ученицы, дочери коменданта крепости Никитина. Лидия Никитина, красивая девушка, была ярой поборницей старца, она ждала Распутина вечером у его квартиры и провожала в крепость, где затем появлялся премьер-министр. В ее светлой девичьей комнате в доме коменданта Петропавловской крепости до самого утра проходили совещания Распутина и Штюрмера, во время которых обсуждались важнейшие распоряжения, указы и назначения.
Но Штюрмер не оправдал ожиданий, он оказался чрезвычайно честолюбивым и тщеславным, тогда как его способности оставляли желать лучшего. Все его помыслы и желания сводились к одному — председательствовать на ближайшей большой конференции по мирному урегулированию военного конфликта, и он мысленно уже видел свое имя в исторических книгах будущих поколений рядом с фон Нессельроде, Меттернихом и Бисмарком. Но его деловые качества никак не могли сравниться с его амбициями, и скоро император и его «друг», разочаровавшись, отвернулись от него.
Тем временем у Григория Ефимовича появилось особое расположение к вице-президенту Государственной думы Протопопову, с которым он познакомился в «клинике» своего друга Бадмаева. Протопопов был милым человеком с располагающими манерами. Он страдал прогрессирующим параличом; эта болезнь привела к тому, что состояние крайнего возбуждения сменялось у него полной апатией. Иногда остроумной шуткой или удивительно мягкими замечаниями он умел обворожить всю аудиторию, а бывало, не мог произнести самые простые слова благодарности. Уже много лет он был постоянным пациентом тибетского врача, и его давно наметили на высокую государственную должность.
Познакомившись с Протопоповым в один из благоприятных моментов, Григорий Ефимович немедленно решил, что этот приятный и умный человек должен взять на себя министерство внутренних дел. Царь сначала колебался, потому что Протопопов принадлежал к левому крылу в Думе. Понадобилась настойчивость императрицы и Распутина, чтобы Николай перестал сопротивляться и назначил Протопопова министром.
В самый последний момент начался спор, и Распутину пришлось лично приехать в Царское Село, чтобы направить дела своего подопечного в нужное русло. В Петербург он вернулся в тот же день, и то, что он, торжествуя, рассказал в салоне своей почитательницы госпожи Головиной, лучше, чем что-либо другое, свидетельствует об особенных отношениях между императором и «другом», имевшим теперь славу не только спасителя больного наследника, но и доверенного советника в решающих государственных делах.
— Я снова все уладил! — воскликнул Распутин, падая на стул. — Мне только нужно было прийти к самому! Первый человек, с кем я столкнулся во дворце, была Анна. Она могла только плакать. «Ничего не получается, — воскликнула она, — он не хочет, только ты можешь помочь, Григорий Ефимович!» И я немедленно вошел. Я сразу же увидел, что мама исполнена гнева и упрямства тогда как папа, насвистывая, ходит взад и вперед по комнате. После того, как я слегка прикрикнул на них, они немедленно образумились! Мне достаточно было пригрозить, что я опять уеду в Сибирь и оставлю в беде их и ребенка, и они полностью согласились со мной. — Тот, кто поворачивается спиной к Богу, — сказал я, — смотрит в лицо дьяволу! — Кто-то внушил им, что то-то и то-то плохо; что они в этом понимают? Абсолютно ничего! Только бы послушали меня! Я знаю, что Протопопов хороший человек и верит в Бога! Только в этом все дело!
А своему секретарю Григорий Ефимович в тот вечер сказал:
— Мы ошиблись в этом борове Хвостове, он настоящий болван, даже если один из правых! Я скажу тебе, что все, принадлежащие к правому крылу, дураки! Поэтому теперь мы выбрали левое и сделали Протопопова министром! — Затем он гордо указал на свой грубый крестьянский кулак, с силой потряс им и вскричал: — В этих пальцах я держу российское государство!
Глава седьмая
Покаяние великого грешника
Если царица после обеда была одна или с подругой Анной, она доставала из ящика изящного дамского секретера записки, которые «друг» сочинил во время странствий по святым местам. Эти записки были на больших и маленьких мятых листах бумаги, вырванных из дешевой тетради, и написаны неуклюжим крестьянским почерком, где каждая буква, казалось, была наклеена на бумагу. Строчки, криво набегавшие друг на друга, были то короткие, то длинные, то круто поднимались вверх, и создавалось впечатление, что одно слово громоздится на другое.
Да и сами записки лежали в беспорядке; они все были в пятнах, скомканы, многие слова на краях стерлись или размылись: ведь странник в течение всего путешествия хранил их в грязном вещевом мешке среди бесчисленных мелочей, необходимых ему для пропитания.
Теперь императрица целыми днями сидела за письменным столом и нежными холеными пальцами разбирала эти грязные бумажки. Она разбирала спутанные закорючки, снова и снова перечитывала листочки, пока смысл не становился ей ясным и понятным, затем брала роскошное серебряное перо, украшенное бриллиантами, и аккуратно, слово в слово, переписывала письма пилигрима в альбом в сафьяновом переплете.
То тут, то там она исправляла грубые грамматические ошибки, слишком непривычно и неуклюже построенные предложения, изменяла просторечные слова и обороты, но в общем оставляла текст таким, каким нацарапал его крестьянин на обрывках бумаги. И чем чаще перечитывала царица слова Распутина, тем более усиливалось в ней чувство, что никогда прежде она не читала ничего более прекрасного, более возвышенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110