Писатель Нгуен Туан, от которого я услышал не одну легенду о Тэйнгуене, однажды сказал с улыбкой:
– Спроси у любого старца, верит ли он в свои легенды. Тот ответит, что верит лишь тогда, когда их слагает. Тем не менее доподлинно известно, что на земле Тэйнгуена еще во втором тысячелетии до нашей эры уже были поселения древних предков местных народов.
В джунглях Тэйнгуена вьют гнезда красивые птицы квэи, согласно поверьям – мудрые и храбрые. Может быть, поэтому наивысшей похвалой в устах горцев звучат слова: «Человек мудрый и храбрый, как птица квэи».
С таким человеком меня познакомили дороги Южного Вьетнама. Его имя – И Бих Алео. Когда я попросил его рассказать о себе, он ответил:
– Ну что же, слушайте. Но это будет долгий рассказ. Семьдесят два года назад в джунглях у небольшой деревушки Буонниенг уезда Банметхуот провинции Дарлак поймали белого слона. Его принесли в дар влиятельному вождю племени эде, у которого только что родился сын. Люди били в гонги, чтобы все знали о радости в семье Алео. Мальчика назвали И Бих Алео.
– Я вырос среди гор и джунглей, где цвели белые цветы пиаропанг, – рассказывал Алео. – Родители отдали меня в школу, а затем в военное училище. Вскоре мне было присвоено первое офицерское звание французской колониальной армии.
С детства молодому горцу прививалось представление о мире как царстве доброты и честности. Его учили уважать людей, беречь все живое. В колониальной армии он познал обратное: жестокость и подлость, ложь и коррупцию. Ум и сердце горца жаждали борьбы против несправедливости. И когда в начале 40-х годов во Вьетнаме стало шириться национально-освободительное движение во главе с фронтом Вьетминь, Алео установил связь с патриотами. С лета 1945 года бывший вождь горцев из племени эде стал руководителем вооруженного восстания в Банметхуоте. Местные жители доверили ему пост командира региональных повстанческих войск на перекрестке трех стратегических дорог, соединяющих южные районы Вьетнама, плато Тэйнгуен и Камбоджу. После Августовской революции И Бих Алео был избран членом народно-революционного комитета провинции Дарлак.
В конце 1945 года на плато Тэйнгуен вновь вспыхнула война: против слабовооруженных горцев были брошены французские парашютисты, солдаты в красных беретах, танки.
– Иногда одна винтовка приходилась на семь-восемь бойцов, – вспоминал Алео. – Наши части были разбиты, а я арестован и приговорен к смертной казни. И тогда в мою защиту выступило население Тэйнгуена. Колонизаторы вынуждены были изменить приговор. Меня ожидала пожизненная каторга.
Пять лет и семь месяцев томился Алео в тюрьме. В 1951 году колонизаторы, желая удержаться во Вьетнаме, предприняли попытки сформировать туземную армию из горцев и стали заигрывать с вождями малых народностей Тэйнгуена.
– Оставлять меня в тюрьме в этих условиях для колонизаторов было опасно, – продолжал Алео. – Моего освобождения требовало все население Тэйнгуена, включая и многих вождей племен. Я вернулся в сентябре пятьдесят первого в родное селение, восстановил связь с партизанами. В 1958 году на плато возникло движение за автономию Тэйнгуена, и я стал его руководителем.
– В феврале шестьдесят первого, – вспоминал Алео, – мы начали формировать воинские подразделения, которые вошли в Народные вооруженные силы освобождения плато Тэйнгуен. За годы войны у нас выросли такие герои, как Пи Нанг Так – из народности радлаи; А Нун – пако, зиарай Эет… Как храбрая птица квэи не отступает перед врагом, так и эти бойцы не отступили перед тяжелыми испытаниями войны.
…Моросил мелкий дождь, который так страшен в горах Чыонгшон. Дорога взлетала с перевала на перевал. Она была настолько скользкой, что казалось, сделаешь шаг, непременно упадешь. Но люди шли, и каждый из них нес груз в 60–70 килограммов. Среди них был А Нун. Долгие годы дороги и горы были для него и домом, и полем боя. Когда ему становилось особенно трудно, он говорил себе: «Если ты стал солдатом, то иди до конца, не сгибай головы».
…Шестнадцатилетним юношей А Нун вступил в армию патриотов. Хотел сражаться, но был направлен в транспортные части. «Доставка грузов – это тоже фронт, – говорил ему Алео. – В атаке ты видишь противника, здесь же ты вступаешь в бой не только с противником, но и с самим собой». Временами А Нуна оставляли силы, казалось, еще один шаг – и он рухнет на землю. Ноги становились ватными, деревенели руки, шея, темнело в глазах. Но надо было идти вперед. Во что бы то ни стало – только вперед. Его грузы были нужны бойцам, жителям освобожденных районов Тэйнгуена. И А Нун шел. За восемь лет службы в транспортных частях этот юноша перенес свыше 150 тонн грузов, прошагал сотни километров через перевалы и джунгли, реки и переправы. Ему было присвоено звание Героя Армии освобождения. Он стал одним из героев, воевавших в группе войск «Чыонгшон» – в районе системы дорог, называвшейся западной печатью «Тропой Хо Ши Мина». Из нескольких узких промежуточных дорог была создана стратегическая артерия, которая затем превратилась в завершенную систему магистралей. Это была не просто транспортная линия, «Тропа Хо Ши Мина «стала символом. Ее нередко сравнивали с матерью, которая отдаю все, чтобы дети познали славу. Мать не требовала похвал. Она выполняла свою святую миссию. «Тропа Хо Ши Мина жила благодаря тысячам А Нунов».
А Нун считал себя учеником Алео. Ученика и учителя я встречал после освобождения Южного Вьетнама, а затем видел в Ханое, когда проходила сессия Национального собрания объединенного Вьетнама.
– Старые люди уходят из жизни, – говорил мне Алео. – Важно, что они оставили потомкам после себя. Подлинную цену наследства устанавливают последующие поколения…

Глава VII.
Рассвет над Сайгоном
– Долгие годы Сайгон ожидал своего нынешнего названия. Город Хошимин. Еще в январе 1946 года на второй сессии Национального собрания первого созыва один из депутатов предложил дать Сайгону имя первого президента ДРВ. Предложение было принято единогласно. Но лишь почти тридцать лет спустя после победного завершения операции «Хо Ши Мин» – полного освобождения Юга этот крупнейший город страны обрел право носить имя великого сына вьетнамского народа. Новое название Сайгона – Хошимин – было официально утверждено второго июля тысяча девятьсот семьдесят шестого года на первой сессии Национального собрания единого Вьетнама.
Трудно подсчитать, сколько раз я бывал в городе Хошимин в разные годы. Но всегда вспоминаю о первом приезде сюда сразу после освобождения Сайгона.
Тогда, в мае 1975 года, самолет «Ил-18» делал круг за кругом, прежде чем приземлиться на аэродроме Таншоннят. С воздуха Сайгон по своей форме чем-то напоминал гигантскую рыбу. Ее «голова» устремлена на восток – в сторону моря, а огромный раздваивающийся «хвост», словно стрелки компаса, указывал на запад. Сравнение города с рыбой возникло не случайно. Оно подсказано самим видом Сайгона, зажатого со всех сторон водой: на востоке – рекой Сайгон; притоками Меконга на севере – Тхинге и Хокман; на западе – Танбинь и Биньтянь; на юге – широкой лентой реки Нябе.
Аэродром Таншоннят впервые после освобождения принимал самолет с иностранцами. На борту нас было 28 человек – журналисты и дипломаты различных стран и континентов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134