https://www.dushevoi.ru/products/smesiteli/dlya_vanny/Gustavsberg/ 

 

Герр, он познакомился с офицером службы информации при штабе двадцать пятой дивизии в Кути. Он показал сначала по карте, а потом со своего вертолета, что сделали с населенным пунктом Хобо, стертым с лица земли гигантскими бульдозерами, химикатами и продолжительной обработкой огнем. Уничтожены были сотни гектаров как возделанных полей, так и джунглей: «противник был лишен ценных ресурсов и укрытий».
Проведенная операция показывала, что можно сделать, имея технику и сноровку обращения с ней. А если в месяцы, последующие за ее проведением, активность противника в большем районе боевой зоны «С» значительно» возросла и удвоились потери американской живой силы, то это, черт побери, никак не в Хобо, которого нет больше, а где-то на том же месте, только под другим названием. Не верьте картам! Может быть, все проходило не в Хобо, а в Бохо?
…Перед выходом в ночные операции медики раздавали солдатам таблетки. Декседрин. Несет от них, как от дохлых змей, слишком долго закупоренных в банке.
М. Герр знавал одного парня из подразделения поисковой разведки Четвертой дивизии, тот глотал таблетки пригоршнями: горсть успокаивающих из левого кармана маскировочного комбинезона, и сразу вслед за ними горсть возбуждающих из правого. Правые – чтобы сразу бросило в кайф, левые – чтобы поглубже в него погрузиться. Он объяснял, что снадобье приводит его в «должную форму».
Парень тот служил во Вьетнаме третий срок. В шестьдесят пятом он единственный уцелел, когда в горной долине перебили взвод «кавалерийской» дивизии, в котором он служил. В шестьдесят шестом он вернулся во Вьетнам в составе частей специального назначения. Как-то его подразделение угодило в засаду. Он спрятался под трупами однополчан, пока вооруженные ножами партизаны проверяли, кто из раненых еще жив. Сняв с убитых амуницию – в том числе и зеленые береты, – они ушли. После этого он и не мог представить себе иного занятия на войне, кроме поисковой разведки.
– А вернуться обратно в мир просто не могу, – сказал он. И вспомнил, как ездил домой в последний раз: сидел днями напролет, заперевшись в своей комнате, и иногда выставлял в окно охотничье ружье, ловя на мушку прохожих и проезжавшие мимо автомобили. Из всех чувств и мыслей оставалось лишь ощущение пальца на спусковом крючке. – Родных моих это сильно нервировало, – сказал он. Но и они нервировали его. Полная взаимность. (Вьетнамский синдром в таком виде не изжит до сих пор.)
Солдат, казалось, вечно был настороже, все что-то искал. Спал, наверное, и то с открытыми глазами. Все боялись его. Он носил золотую серьгу и повязку, выдранную из маскировочной парашютной ткани. Никто не решался приказать ему подстричься. Волосы у него отросли ниже плеч, закрывая толстый багровый шрам. Даже в расположении дивизии он шагу не делал, не взяв с собой нож и «кольт».
Но что за историю рассказал он! Более глубоких рассказов о войне журналист никогда не слышал. Вот например:
– Патруль ушел в горы. Вернулся лишь один человек. И тот скончался, так и не успев рассказать, что с ними произошло.
Герр ждал продолжения, но его не было. Тогда он спросил, что же было дальше? Солдат посмотрел с сочувствием. И на лице его было написано: «Кретин ты, твою мать!.. Какое тебе еще нужно продолжение?»
Он был убийцей, одним из лучших убийц…
«Больше я никогда с ним не разговаривал, хотя и видел еще раз, – писал М. Герр. – Когда следующим утром разведчики вернулись, он вел с собой пленного. У пленного были завязаны глаза, скручены руки за спину. Ясно, что во время допроса пленного к палатке никого посторонних не подпускали. Да и вообще я уже стоял на взлетно-посадочной полосе, ожидая вертолета. Тот солдат готовился к очередному поиску.»
«Приходилось ли вам писать репортаж из вертолета, объятого пламенем?» – как-то спросили репортера. «Нет, – честно ответил тот. – Иначе как бы я выжил?»
Вертолетчики говорят, что если однажды на борту был покойник, то он навсегда там и останется, так и будет с тобой летать.
Как все прошедшие фронт, вертолетчики суеверны. Но о близком «общении» с мертвыми вертолетчик хранит память на всю жизнь. И это невыносимая правда. Вьетнамский синдром.
Аэромобильность, усиливает чувство неуязвимости, вездесущности. Техника. Она спасала человеческие жизни, но она и отнимала их. (Лучшая «мобильность» – это убраться домой. Но это – еще и дезертирство.)
Страх и движение, страх и топтание на месте. Трудно выбрать, что лучше – ожидание действия или само действие. Бой щадил гораздо больше людей, чем убивал. Но от перерывов в боях страдали все, особенно тогда, когда ежедневно шли на поиски следующего боя. Тяжко идти в бой маршем; страшно – на грузовиках и бронетранспортерах, жутко – на вертолетах, хуже всего – на вертолетах, когда тебя несет с такой скоростью навстречу такому кошмару. А уж если попал в вертолет, подбитый наземным огнем, и выжил, то «вертолетный комплекс» гарантирован до конца дней.
Однажды при «горячей посадке», когда вьетконговцы встретили ураганным огнем из-за деревьев, росших примерно в ста метрах от места приземления, лица солдат вжались в болотную жижу; огонь заставил ползти по-пластунски туда, где траву не раздувал ветер, поднятый вертолетными винтами. Не Бог весть какое укрытие, а все же лучше, чем ничего. Не успели все высадиться, а вертолет уже взмыл в небо, заставив последнюю группу солдат прыгать между двух огней – наземных пулеметов и вертолетного из дверного проема. Потом капитан устроил перекличку. Ко всеобщему удивлению, жертв не было, никто не пострадал, кроме одного солдата, растянувшего ногу при прыжке с вертолета. Он припомнил потом, что, барахтаясь в болотной грязи, больше всего боялся пиявок…
…Когда в сто семьдесят третьем батальоне служили молебен по солдатам, на плацу выстраивали ботинки убитых. Такова была старая традиция воздушно-десантных войск. Рота пустых башмаков находилась в тени, принимая-благословение. Их истинные адресаты были отправлены в пронумерованных мешках домой через так называемое «Бюро путешествий для покойников». Многие восприняли башмаки как торжественный символ и погружались в молитву.
Молитвы произносились в Сайгоне, в дельте Меконга, в горах, в блиндажах морских пехотинцев, на «границе» вдоль демилитаризованной зоны. Но на каждую молитву с одной стороны приходилась молитва с другой. Молитвы бывали разные. Одни взывали к Богу. Другие… – к политическим руководителям, на которых нет креста. И трудно было сказать, чья возьмет верх. В Хюэ мать императора вплетала в волосы зернышки риса, чтобы вокруг летали и кормились птички, пока она молилась. В обшитых деревом кондиционированных кабинетах-«часовнях» командования Миссии американской военной помощи (МАЛО) во Вьетнаме, служаки кадили вовсю, молили милосердного доброго Бога Иисуса благословить склады боеприпасов, батареи стопятимиллиметровых гаубиц и офицерские клубы. После службы вооруженные лучшим в истории оружием патрули несли смерть людям, чьи жрецы умели сами сгорать на уличных перекрестках, оставляя лишь кучки серого пепла. Из глубин аллей и из-под сводов пагод доносились слова буддийских молитв о мире. Сквозь тяжелый запах азиатских улиц пробивался аромат курящихся благовоний.
Суеверными в Сайгоне становились все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
 https://sdvk.ru/Mebel_dlya_vannih_komnat/Belux/ 

 Alma Sandy