Володя отличался умом глубоким, выражение аналитическим. В каждой проблеме — начиная, скажем, с оптимального расположения оборудования в кабине космического корабля и кончая смыслом жизни — он стремился докопаться если не до конца (чего, например, в последнем из приведённых вопросов, насколько я знаю, пока ещё не удалось никому), то, во всяком случае, до наибольшей достижимой глубины. Серьёзный, неторопливый разговор с ним был не просто интересен — он обогащал собеседника. Обогащал информационно, а главное — душевно. Не запомниться такой разговор не мог.
Константин Петрович Феоктистов на космодроме — как, впрочем, и в королёвском конструкторском бюро, и во всех прочих местах, в той или иной степени причастных к космическим исследованиям, — был одной из центральных фигур с тех пор, как начались сами эти исследования. Но сейчас, в дни, предшествовавшие пуску «Восхода», он фигурировал в новом, несколько непривычном для окружающих качестве — космонавта. Правда, как читатель уже знает из рассказа А.М. Исаева, непривычным и новым это было для нас, а сам Феоктистов стремился — более того, считал себя морально обязанным — лететь в космос ещё с тех бесконечно далёких (пять лет в истории космонавтики — срок огромный) времён, когда он был в числе первых участников и даже инициаторов всего этого дела.
Но мы, повторяю, об устремлениях Константина Петровича до поры до времени ничего не знали. Во всяком случае, я не знал. Даже подозревать не мог. Очень уж не вязался внешний облик Феоктистова — худощавого, отнюдь не атлета по сложению, уже в то время слегка седоватого мужчины, да ещё с очками на лице — с теми представлениями о «богатыре космонавте», которые господствовали в те годы даже среди многих участников подготовки и проведения полётов человека в космос. Да и самих «мальчиков» как-то незаметно убедили в этом. Характерен ответ одного из них на вопрос корреспондента о том, что требуется от человека, желающего стать космонавтом: «Прежде всего хорошее здоровье…» Видите как — «прежде всего»!.. Ну а такого впечатления, что он большой здоровяк, Феоктистов, честное слово, не производил…
В общем, история повторялась: космонавтика проходила через те же этапы, которые в своё время прошла авиация. Очень живучим был, в частности, предрассудок относительно приличествующей лётчику внешности («похож на лётчика — не похож на лётчика») — предрассудок, по существу, вроде бы безобидный, но тем не менее изрядно надоевший тем моим коллегам, которым, подобно мне, господь бог не отпустил необходимых атрибутов упомянутой сильно героической внешности.
Правда, уже в то время существовала и противоположная — я бы сказал, полемически полярная — точка зрения. Её выразил академик Л.Д. Ландау, познакомившийся с испытателем парашютов Героем Советского Союза Е.Н. Андреевым и сформулировавший свои впечатления от этого знакомства в безапелляционной фразе: «У героев никогда не бывает героического вида. Героический вид только у трусишек…» Не уверен, что эта обратная точка зрения подтверждается жизнью лучше, чем первая. Наверное, все-таки тут вообще закономерной связи между «видом» и внутренней сущностью человека нет: бывает и так, бывает и этак…
Если же говорить о героизме не вообще, а конкретно, применительно к личности К.П. Феоктистова, то следует вернуться от шестьдесят четвёртого года к трудному военному сорок второму. Именно тогда он, шестнадцатилетний, начал свою боевую биографию фронтовым разведчиком, связником, несколько раз ходил за линию фронта и в конце концов был схвачен гитлеровцами и — расстрелян. Поставлен на край глубокой ямы и расстрелян!.. К счастью, торопившийся фашист не убил, а только тяжело ранил его. Он остался жив… Но, скажите, много ли мы знаем людей, которые в свои шестнадцать лет смотрели в дырку пистолетного ствола, ждали пулю в лоб и, пройдя через это, сохранили бы нервную систему так называемого сильного типа? Сохранили, как поётся в одной хорошей песне, «на всю оставшуюся жизнь»… Да что там в шестнадцать лет!.. В любом возрасте! А потом, в мирные дни, не только не звонили бы об этом на всех перекрёстках (случается ведь и такое, в том числе и с людьми, имеющими настоящие, невыдуманные заслуги), но, напротив, прилагали бы все усилия, чтобы эти заслуги остались никому не известными.
Феоктистов же поступил именно так… О всех драматических обстоятельствах своей боевой деятельности он впоследствии с явной досадой заметил, что они «как-то просочились в печать», и больше никак их не комментировал.
У нас стало привычным разделение космонавтов на «военных» и «гражданских». Я думаю, если судить не по форме одежды, а по боевой биографии, трудно назвать среди космонавтов — разве что за исключением Берегового — человека более военного, чем Феоктистов.
Наше знакомство с Константином Петровичем Феоктистовым состоялось в одно из самых первых моих посещений КБ Королева, когда я ещё только готовился приступать к занятиям с будущими космонавтами. Потом я часто встречался с ним, с его ближайшим помощником — тоже будущим космонавтом — Олегом Григорьевичем Макаровым, с другими его сотрудниками. Но встречался как с инженером, конструктором, разработчиком, исследователем — каковым он, в сущности, в то время и был. Место, которое он занимал в королёвском творческом коллективе, бросалось в глаза с первого взгляда. Большую долю работы по созданию «Востока» — как и многих других аппаратов, вышедших из стен этого КБ, — вынес на своих плечах Феоктистов! Причём работы, как говорится, «авторской». Употребляя этот термин, я, разумеется, не хочу сказать, что не будь Феоктистова (или кого-то другого из ведущих сотрудников КБ Королева) — и космический корабль вообще не был бы построен. Нет, конечно, его все равно бы сделали — только на месте Феоктистова был бы кто-то другой. Но тогда это был бы уже и другой корабль! Не могу сказать, в чем именно, но в чем-то (и, наверное, достаточно существенном «чем-то») — другой!
Интересно было наблюдать Феоктистова в споре (благо споры вокруг такого, полного вынужденных компромиссов дела, как создание космической техники, происходили почти непрерывно). Тут он пускал в ход тяжёлую артиллерию своей логики, чёткости мышления, глубокого знания существа вопроса и — непробиваемого упрямства.
Или, если хотите, упорства — это ведь зависит от отношения к самой защищаемой человеком позицию когда мы считаем, что он прав, то называем это упорством, а когда считаем, что не прав, — упрямством. Впрочем, без этой, как её ни называй, черты характера никогда в жизни не прорваться бы ему в космос — через множество явных и замаскированных трудностей, включая такие, как пресловутые очки или зарубцевавшаяся полтора десятка лет назад язва желудка.
Но вот что интересно. Однажды Феоктистов сам рассказал, как хотел подбросить находящемуся на орбите экипажу (кажется, это были В. Ковалёнок и А. Иванченков на «Салюте-6») какое-то дополнительное задание. А руководитель полёта А. Елисеев против этого возражал. Сначала спорили между собой, потом «доругивались» в кабинете начальства… Так вот, рассказывая об этом, Константин Петрович закончил:
— А в общем-то очень правильно, что есть такой фильтр. Кто-то на земле должен представлять интересы экипажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Константин Петрович Феоктистов на космодроме — как, впрочем, и в королёвском конструкторском бюро, и во всех прочих местах, в той или иной степени причастных к космическим исследованиям, — был одной из центральных фигур с тех пор, как начались сами эти исследования. Но сейчас, в дни, предшествовавшие пуску «Восхода», он фигурировал в новом, несколько непривычном для окружающих качестве — космонавта. Правда, как читатель уже знает из рассказа А.М. Исаева, непривычным и новым это было для нас, а сам Феоктистов стремился — более того, считал себя морально обязанным — лететь в космос ещё с тех бесконечно далёких (пять лет в истории космонавтики — срок огромный) времён, когда он был в числе первых участников и даже инициаторов всего этого дела.
Но мы, повторяю, об устремлениях Константина Петровича до поры до времени ничего не знали. Во всяком случае, я не знал. Даже подозревать не мог. Очень уж не вязался внешний облик Феоктистова — худощавого, отнюдь не атлета по сложению, уже в то время слегка седоватого мужчины, да ещё с очками на лице — с теми представлениями о «богатыре космонавте», которые господствовали в те годы даже среди многих участников подготовки и проведения полётов человека в космос. Да и самих «мальчиков» как-то незаметно убедили в этом. Характерен ответ одного из них на вопрос корреспондента о том, что требуется от человека, желающего стать космонавтом: «Прежде всего хорошее здоровье…» Видите как — «прежде всего»!.. Ну а такого впечатления, что он большой здоровяк, Феоктистов, честное слово, не производил…
В общем, история повторялась: космонавтика проходила через те же этапы, которые в своё время прошла авиация. Очень живучим был, в частности, предрассудок относительно приличествующей лётчику внешности («похож на лётчика — не похож на лётчика») — предрассудок, по существу, вроде бы безобидный, но тем не менее изрядно надоевший тем моим коллегам, которым, подобно мне, господь бог не отпустил необходимых атрибутов упомянутой сильно героической внешности.
Правда, уже в то время существовала и противоположная — я бы сказал, полемически полярная — точка зрения. Её выразил академик Л.Д. Ландау, познакомившийся с испытателем парашютов Героем Советского Союза Е.Н. Андреевым и сформулировавший свои впечатления от этого знакомства в безапелляционной фразе: «У героев никогда не бывает героического вида. Героический вид только у трусишек…» Не уверен, что эта обратная точка зрения подтверждается жизнью лучше, чем первая. Наверное, все-таки тут вообще закономерной связи между «видом» и внутренней сущностью человека нет: бывает и так, бывает и этак…
Если же говорить о героизме не вообще, а конкретно, применительно к личности К.П. Феоктистова, то следует вернуться от шестьдесят четвёртого года к трудному военному сорок второму. Именно тогда он, шестнадцатилетний, начал свою боевую биографию фронтовым разведчиком, связником, несколько раз ходил за линию фронта и в конце концов был схвачен гитлеровцами и — расстрелян. Поставлен на край глубокой ямы и расстрелян!.. К счастью, торопившийся фашист не убил, а только тяжело ранил его. Он остался жив… Но, скажите, много ли мы знаем людей, которые в свои шестнадцать лет смотрели в дырку пистолетного ствола, ждали пулю в лоб и, пройдя через это, сохранили бы нервную систему так называемого сильного типа? Сохранили, как поётся в одной хорошей песне, «на всю оставшуюся жизнь»… Да что там в шестнадцать лет!.. В любом возрасте! А потом, в мирные дни, не только не звонили бы об этом на всех перекрёстках (случается ведь и такое, в том числе и с людьми, имеющими настоящие, невыдуманные заслуги), но, напротив, прилагали бы все усилия, чтобы эти заслуги остались никому не известными.
Феоктистов же поступил именно так… О всех драматических обстоятельствах своей боевой деятельности он впоследствии с явной досадой заметил, что они «как-то просочились в печать», и больше никак их не комментировал.
У нас стало привычным разделение космонавтов на «военных» и «гражданских». Я думаю, если судить не по форме одежды, а по боевой биографии, трудно назвать среди космонавтов — разве что за исключением Берегового — человека более военного, чем Феоктистов.
Наше знакомство с Константином Петровичем Феоктистовым состоялось в одно из самых первых моих посещений КБ Королева, когда я ещё только готовился приступать к занятиям с будущими космонавтами. Потом я часто встречался с ним, с его ближайшим помощником — тоже будущим космонавтом — Олегом Григорьевичем Макаровым, с другими его сотрудниками. Но встречался как с инженером, конструктором, разработчиком, исследователем — каковым он, в сущности, в то время и был. Место, которое он занимал в королёвском творческом коллективе, бросалось в глаза с первого взгляда. Большую долю работы по созданию «Востока» — как и многих других аппаратов, вышедших из стен этого КБ, — вынес на своих плечах Феоктистов! Причём работы, как говорится, «авторской». Употребляя этот термин, я, разумеется, не хочу сказать, что не будь Феоктистова (или кого-то другого из ведущих сотрудников КБ Королева) — и космический корабль вообще не был бы построен. Нет, конечно, его все равно бы сделали — только на месте Феоктистова был бы кто-то другой. Но тогда это был бы уже и другой корабль! Не могу сказать, в чем именно, но в чем-то (и, наверное, достаточно существенном «чем-то») — другой!
Интересно было наблюдать Феоктистова в споре (благо споры вокруг такого, полного вынужденных компромиссов дела, как создание космической техники, происходили почти непрерывно). Тут он пускал в ход тяжёлую артиллерию своей логики, чёткости мышления, глубокого знания существа вопроса и — непробиваемого упрямства.
Или, если хотите, упорства — это ведь зависит от отношения к самой защищаемой человеком позицию когда мы считаем, что он прав, то называем это упорством, а когда считаем, что не прав, — упрямством. Впрочем, без этой, как её ни называй, черты характера никогда в жизни не прорваться бы ему в космос — через множество явных и замаскированных трудностей, включая такие, как пресловутые очки или зарубцевавшаяся полтора десятка лет назад язва желудка.
Но вот что интересно. Однажды Феоктистов сам рассказал, как хотел подбросить находящемуся на орбите экипажу (кажется, это были В. Ковалёнок и А. Иванченков на «Салюте-6») какое-то дополнительное задание. А руководитель полёта А. Елисеев против этого возражал. Сначала спорили между собой, потом «доругивались» в кабинете начальства… Так вот, рассказывая об этом, Константин Петрович закончил:
— А в общем-то очень правильно, что есть такой фильтр. Кто-то на земле должен представлять интересы экипажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94