- убежденно ответил он.
- А что? - смеясь, спросила она.
Подумав, рассматривая ее, я сказал:
- Извините!
В таком лаконическом тоне беседа продолжалась минут пять, но я
чувствовал себя способным неподвижно сидеть в этом подвале пять часов,
дней, лет, глядя на узкое, овальное личико дамы и в ее ласковые глаза.
Нижняя губа маленького рта ее была толще верхней, точно припухла; густые
волосы каштанового цвета коротко обрезаны и лежат на голове пышной шап-
кой, осыпая локонами розовые уши и нежно-румяные девичьи щеки. Очень
красивы руки ее, - когда она стояла в двери, держась за косяки, я видел
их голыми до плеча. Одета она как-то особенно просто - в белую кофточку
с широкими рукавами в кружевах и в белую же ловко сшитую юбку. Но самое
замечательное в ней - ее синеватые глаза: они лучатся так весело, ласко-
во, с таким дружеским любопытством. И - это несомненно! - она улыбается
той самой улыбкой, которая совершенно необходима сердцу человека двадца-
ти лет от роду, сердцу, обиженному грубостью жизни.
- Сейчас хлынет дождь, - сообщил ее муж, окуривая бороду свою дымом
папиросы.
Я взглянул в окно: на безоблачном небе разгорались звезды. Тогда я
понял, что мешаю этому человеку, и ушел в настроении тихой радости, как
после встречи с тем, чего давно уже и тайно от себя искал.
Всю ночь ходил по полю, бережно любуясь ласковым сиянием синеватых
глаз, и на рассвете был непоколебимо убежден, что эта маленькая дама -
совершенно неподходящая супруга для бородатого увальня с добрыми глазами
сытого кота. Мне даже жалко стало ее - бедная! Жить с человеком, у кото-
рого в бороде прячутся хлебные крошки...
А на другой день мы катались по мутной Оке, под крутым берегом из ши-
роких пластов разноцветных мергелей. День был самый лучший от сотворения
мира, изумительно сверкало солнце в празднично-ярком небе, над рекою но-
сился запах созревшей земляники, все люди вспомнили, что они действи-
тельно прекрасные люди, и это насытило меня веселой любовью к ним. Даже
муж дамы моего сердца оказался замечательным человеком - он сел не в ту
лодку, где сидела его жена и где я был гребцом, - весь день он вел себя
идеально умно, - сначала рассказал всем страшно много интересного о ста-
рике Гладстоне, а потом выпил крынку превосходного молока, лег под куст
и вплоть до вечера спал спокойным сном ребенка.
Разумеется, наша лодка приехала первой на место пикника; когда я на
руках выносил мою даму с лодки, она сказала:
- Какой вы силач!
Я чувствовал себя в состоянии опрокинуть любую колокольню города, и
сообщил даме, что могу нести ее на руках до города - семь верст*1. Она
тихонько засмеялась, обласкала меня взглядом, весь день передо мною сия-
ли ее глаза, и, конечно, я убедился, что они сияют только для меня.
Дальше все пошло с быстротой, вполне естественной для женщины, кото-
рая впервые встретила невиданного ею интересного зверя, и для здорового
юноши, которому необходима ласка женщины.
Вскоре я узнал, что она, несмотря на свою внешность девушки, старше
меня на десять лет, воспитывалась в Белостокском институте "благородных
девиц", была невестой коменданта Зимнего дворца, жила в Париже, училась
живописи и выучилась акушерству. Далее оказалось, что ее мать тоже аку-
шерка и принимала меня в час моего рождения, - в этом факте я усмотрел
некое предопределение и страшно обрадовался.
Знакомство с богемой и эмигрантами, связь с одним из них, затем полу-
кочевая, полуголодная жизнь в подвалах и на чердаках Парижа, Петербурга,
Вены, - все это сделало институтку человеком забавно спутанным, на ред-
кость интересным. Легкая, бойкая, точно синица, она смотрела на жизнь и
людей с острым любопытством умного подростка, задорно распевала фран-
цузские песенки, красиво курила папиросы, искусно рисовала, недурно иг-
рала на сцене, умела ловко шить платья, делать шляпы. Акушерством она не
занималась. _______________
*1 Вероятно - не донес бы.
- У меня было четыре случая практики, но они дали семьдесят пять про-
центов смертности, - говорила она.
Это оттолкнуло ее навсегда от косвенной помощи делу умножения людей,
- о ее прямом участии в этом деле свидетельствовала дочь ее, - милый и
красивый ребенок лет четырех. О себе она рассказывала тем тоном, каким
говорят о человеке, когда его хорошо знают и он уже достаточно надоел.
Но иногда она как-будто удивлялась, говоря о себе, ее глаза красиво тем-
нели и светились, в них мелькала легкая улыбка смущения, - так улыбаются
сконфуженные дети.
Я хорошо чувствовал ее острый, цепкий ум, понимал, что она культурно
выше меня, видел ее добросердечно-снисходительное отношение к людям; она
была несравненно интереснее всех знакомых барышень и дам; небрежный тон
ее рассказов удивлял меня, и мне казалось: этот человек, зная все, что
знают мои революционно-настроенные знакомые, знает что-то сверх этого,
что-то более ценное, но - она смотрит на все издали, со стороны, наблю-
дая, с улыбкой взрослого, пережитые им милые, хотя порою опасные забавы
детей.
Подвал, в котором она жила, делился на две комнаты: маленькую кухню -
она же служила и прихожей - и большую комнату в три окна на улицу, два -
на сорный грязный двор. Это было удобное помещение для мастерской сапож-
ника, но не для изящной маленькой женщины, которая жила в Париже, в свя-
щенном доме Великой революции, в городе Мольера, Бомарше, Гюго и других
ярких людей. Было еще много несоответствий картины с рамой, - все они
жестоко раздражали меня, вызывая - кроме прочих чувств - сострадание к
женщине. Но сама она как бы не замечала ничего, что - на мой взгляд -
должно было оскорблять ее.
С утра до вечера она работала, утром - за кухарку и горничную, потом
садилась за большой стол под окнами и весь день рисовала карандашом - с
фотографии - портреты обывателей, чертила карты, раскрашивала картограм-
мы, помогала составлять мужу земские сборники по статистике. Из открыто-
го окна на голову ей и на стол сыпалась пыль улицы, по бумагам скользили
толстые тени ног прохожих. Работая, она пела, а утомясь сидеть - вальси-
ровала со стулом или играла с девочкой и, несмотря на обилие грязной ра-
боты, всегда была чистоплотна, точно кошка.
Ее супруг был благодушен и ленив. Он любил читать - лежа в постели -
переводные романы, особенно Дюма-отца. - Это освежает клетки мозга, -
говорил он. Ему нравилось рассматривать жизнь "с точки зрения строго на-
учной". Обед он называл приемом пищи, а пообедав, говорил:
- Подвоз пищевой кашицы из желудка клеткам организма требует абсолют-
ного покоя.
И, забыв вытряхнуть крошки хлеба из бороды, ложился в постель, нес-
колько минут углубленно читал Дюма или Ксавье де-Монтепена, а потом часа
два лирически посвистывал носом, светлые мягкие усы его тихо шевелились,
как-будто в них ползало нечто невидимое. Проснувшись, он долго и задум-
чиво смотрел на трещины потолка и - вдруг вспоминал:
- А ведь Кузьма неправильно истолковал вчера мысль Парнеля.
И шел уличать Кузьму, говоря жене:
- Ты, пожалуйста, докончи за меня подсчет безлошадных Майданской во-
лости. Я - скоро!
Возвращался он около полуночи, иногда - позднее, очень довольный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
- А что? - смеясь, спросила она.
Подумав, рассматривая ее, я сказал:
- Извините!
В таком лаконическом тоне беседа продолжалась минут пять, но я
чувствовал себя способным неподвижно сидеть в этом подвале пять часов,
дней, лет, глядя на узкое, овальное личико дамы и в ее ласковые глаза.
Нижняя губа маленького рта ее была толще верхней, точно припухла; густые
волосы каштанового цвета коротко обрезаны и лежат на голове пышной шап-
кой, осыпая локонами розовые уши и нежно-румяные девичьи щеки. Очень
красивы руки ее, - когда она стояла в двери, держась за косяки, я видел
их голыми до плеча. Одета она как-то особенно просто - в белую кофточку
с широкими рукавами в кружевах и в белую же ловко сшитую юбку. Но самое
замечательное в ней - ее синеватые глаза: они лучатся так весело, ласко-
во, с таким дружеским любопытством. И - это несомненно! - она улыбается
той самой улыбкой, которая совершенно необходима сердцу человека двадца-
ти лет от роду, сердцу, обиженному грубостью жизни.
- Сейчас хлынет дождь, - сообщил ее муж, окуривая бороду свою дымом
папиросы.
Я взглянул в окно: на безоблачном небе разгорались звезды. Тогда я
понял, что мешаю этому человеку, и ушел в настроении тихой радости, как
после встречи с тем, чего давно уже и тайно от себя искал.
Всю ночь ходил по полю, бережно любуясь ласковым сиянием синеватых
глаз, и на рассвете был непоколебимо убежден, что эта маленькая дама -
совершенно неподходящая супруга для бородатого увальня с добрыми глазами
сытого кота. Мне даже жалко стало ее - бедная! Жить с человеком, у кото-
рого в бороде прячутся хлебные крошки...
А на другой день мы катались по мутной Оке, под крутым берегом из ши-
роких пластов разноцветных мергелей. День был самый лучший от сотворения
мира, изумительно сверкало солнце в празднично-ярком небе, над рекою но-
сился запах созревшей земляники, все люди вспомнили, что они действи-
тельно прекрасные люди, и это насытило меня веселой любовью к ним. Даже
муж дамы моего сердца оказался замечательным человеком - он сел не в ту
лодку, где сидела его жена и где я был гребцом, - весь день он вел себя
идеально умно, - сначала рассказал всем страшно много интересного о ста-
рике Гладстоне, а потом выпил крынку превосходного молока, лег под куст
и вплоть до вечера спал спокойным сном ребенка.
Разумеется, наша лодка приехала первой на место пикника; когда я на
руках выносил мою даму с лодки, она сказала:
- Какой вы силач!
Я чувствовал себя в состоянии опрокинуть любую колокольню города, и
сообщил даме, что могу нести ее на руках до города - семь верст*1. Она
тихонько засмеялась, обласкала меня взглядом, весь день передо мною сия-
ли ее глаза, и, конечно, я убедился, что они сияют только для меня.
Дальше все пошло с быстротой, вполне естественной для женщины, кото-
рая впервые встретила невиданного ею интересного зверя, и для здорового
юноши, которому необходима ласка женщины.
Вскоре я узнал, что она, несмотря на свою внешность девушки, старше
меня на десять лет, воспитывалась в Белостокском институте "благородных
девиц", была невестой коменданта Зимнего дворца, жила в Париже, училась
живописи и выучилась акушерству. Далее оказалось, что ее мать тоже аку-
шерка и принимала меня в час моего рождения, - в этом факте я усмотрел
некое предопределение и страшно обрадовался.
Знакомство с богемой и эмигрантами, связь с одним из них, затем полу-
кочевая, полуголодная жизнь в подвалах и на чердаках Парижа, Петербурга,
Вены, - все это сделало институтку человеком забавно спутанным, на ред-
кость интересным. Легкая, бойкая, точно синица, она смотрела на жизнь и
людей с острым любопытством умного подростка, задорно распевала фран-
цузские песенки, красиво курила папиросы, искусно рисовала, недурно иг-
рала на сцене, умела ловко шить платья, делать шляпы. Акушерством она не
занималась. _______________
*1 Вероятно - не донес бы.
- У меня было четыре случая практики, но они дали семьдесят пять про-
центов смертности, - говорила она.
Это оттолкнуло ее навсегда от косвенной помощи делу умножения людей,
- о ее прямом участии в этом деле свидетельствовала дочь ее, - милый и
красивый ребенок лет четырех. О себе она рассказывала тем тоном, каким
говорят о человеке, когда его хорошо знают и он уже достаточно надоел.
Но иногда она как-будто удивлялась, говоря о себе, ее глаза красиво тем-
нели и светились, в них мелькала легкая улыбка смущения, - так улыбаются
сконфуженные дети.
Я хорошо чувствовал ее острый, цепкий ум, понимал, что она культурно
выше меня, видел ее добросердечно-снисходительное отношение к людям; она
была несравненно интереснее всех знакомых барышень и дам; небрежный тон
ее рассказов удивлял меня, и мне казалось: этот человек, зная все, что
знают мои революционно-настроенные знакомые, знает что-то сверх этого,
что-то более ценное, но - она смотрит на все издали, со стороны, наблю-
дая, с улыбкой взрослого, пережитые им милые, хотя порою опасные забавы
детей.
Подвал, в котором она жила, делился на две комнаты: маленькую кухню -
она же служила и прихожей - и большую комнату в три окна на улицу, два -
на сорный грязный двор. Это было удобное помещение для мастерской сапож-
ника, но не для изящной маленькой женщины, которая жила в Париже, в свя-
щенном доме Великой революции, в городе Мольера, Бомарше, Гюго и других
ярких людей. Было еще много несоответствий картины с рамой, - все они
жестоко раздражали меня, вызывая - кроме прочих чувств - сострадание к
женщине. Но сама она как бы не замечала ничего, что - на мой взгляд -
должно было оскорблять ее.
С утра до вечера она работала, утром - за кухарку и горничную, потом
садилась за большой стол под окнами и весь день рисовала карандашом - с
фотографии - портреты обывателей, чертила карты, раскрашивала картограм-
мы, помогала составлять мужу земские сборники по статистике. Из открыто-
го окна на голову ей и на стол сыпалась пыль улицы, по бумагам скользили
толстые тени ног прохожих. Работая, она пела, а утомясь сидеть - вальси-
ровала со стулом или играла с девочкой и, несмотря на обилие грязной ра-
боты, всегда была чистоплотна, точно кошка.
Ее супруг был благодушен и ленив. Он любил читать - лежа в постели -
переводные романы, особенно Дюма-отца. - Это освежает клетки мозга, -
говорил он. Ему нравилось рассматривать жизнь "с точки зрения строго на-
учной". Обед он называл приемом пищи, а пообедав, говорил:
- Подвоз пищевой кашицы из желудка клеткам организма требует абсолют-
ного покоя.
И, забыв вытряхнуть крошки хлеба из бороды, ложился в постель, нес-
колько минут углубленно читал Дюма или Ксавье де-Монтепена, а потом часа
два лирически посвистывал носом, светлые мягкие усы его тихо шевелились,
как-будто в них ползало нечто невидимое. Проснувшись, он долго и задум-
чиво смотрел на трещины потолка и - вдруг вспоминал:
- А ведь Кузьма неправильно истолковал вчера мысль Парнеля.
И шел уличать Кузьму, говоря жене:
- Ты, пожалуйста, докончи за меня подсчет безлошадных Майданской во-
лости. Я - скоро!
Возвращался он около полуночи, иногда - позднее, очень довольный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64