и наконец однажды почувствовали, что жить больше не стоит.
Мэри Хепберн, когда она пошла повидать капитана на его смертном одре, была, несмотря на все свои болячки, все еще вполне самостоятельной, сама добывала и готовила себе пищу и содержала свое жилье в невероятной чистоте. и по праву гордилась этим. Капитан был бременем на плечах колонии — то есть на плечах Акико. Чего нельзя было сказать о Мэри. Она часто повторяла, что, случись ей почувствовать себя кому-то в тягость, она кинется, по примеру Хисако и Селены, с обрыва на каменистую отмель, чтобы соединиться на дне океана со своим вторым мужем.
Бросался в глаза контраст между ее ступнями и ногами изнеженного капитана. Они отражали две совершенно разные истории жизни. Его ступни остались белыми и нежными. Ее же были твердыми и коричневыми, как те грубые походные ботинки, которые она привезла когда-то с собою в Гуаякиль.
Она обратилась к этому человеку, с которым не разговаривала уже двадцать лет:
— Мне сказали, ты очень болен.
Надо отдать ему должное — выглядел он еще вполне привлекательным и не слишком исхудавшим. Он был опрятен и чист, поскольку Акико ежедневно обмывала его, мыла ему голову и расчесывала бороду и шевелюру. Мыло, которое она для этого использовала, изготавливалось женщинами канка-боно из молотой кости и пингвиньего жира.
Особенно раздражающим в болезни капитана было то, что тело его было прекрасно способно о себе позаботиться. Сил в нем сохранилось гораздо больше, чем у Мэри. Это его приходящий в упадок большой мозг заставлял его проводить столько времени в постели, испражняться под себя, отказываться от пищи и так далее.
Опять же: состояние его не было вызвано специфическими условиями Санта Росалии. Вдали от архипелага, на материке миллионы стариков были беспомощны, как дети, и сострадательные молодые люди, вроде Акико, вынуждены были ухаживать за ними. Ныне же, благодаря акулам и китам-людоедам, проблем, связанных со старением, и возникнуть не может.
— Кто эта старая карга? — обратился капитан к Акико. — Терпеть не могу страшных женщин, а эта страшнее всех, кого я только видел в своей жизни.
— Это Мэри Хепберн — миссис Флемминг, дедушка, — ответила Акико, и по пушистой щеке ее скользнула слезинка. — Это бабушка.
— Сроду с ней не встречался, — заявил капитан. — Пожалуйста, выпроводи ее отсюда. Я закрою глаза, и когда снова их открою — чтобы ее тут не было.
Он сомкнул веки и принялся считать вслух. Акико подошла к Мэри и взяла ее за хрупкую руку:
— Ах, бабушка! Я и представить не могла, что он будет настолько плох.
На что Мэри громко ответила:
— Он ничуть не хуже, чем был всегда.
— Капитан продолжал считать.
Со стороны источника, который находился от них в полукилометре, донесся торжествующий мужской клич и звонкий женский смех. Мужской крик был знаком всему острову. Это Камикадзе, по своему обыкновению, объявлял всем, что поймал некую женщину и собирается с нею случиться. Ему в ту пору было девятнадцать, он только недавно вступил в пору полового расцвета и, будучи единственным полноценным самцом на острове, мог свободно спариваться с кем или чем угодно в любое время. Это было еще одной печалью, тяготившей душу Акико: вопиющая неверность ее законной половины. Она была поистине святая женщина.
Самкой, которую Камякадзе изловил возле источника, была его родная тетя Дирно, вышедшая к тому времени из детородного возраста. Однако это ему было неважно. Независимо ни от чего он твердо намеревался случиться с нею. Он занимался этим, когда был моложе, даже с морскими львами и тюленями — пока Акико не убедила его, хотя бы ради нее, этого не делать.
Ни одна самка морского льва или тюленя не забеременела от Камикадзе — а жаль. Если бы ему удалось оплодотворить хотя бы одну, эволюция современного человечества могла бы занять гораздо меньше миллиона лет.
С другой стороны — куда, в конечном счете, было спешить?
Капитан снова открыл глаза и, увидев Мэри, спросил:
— Почему ты еще здесь?
— Не обращай на меня внимания, — ответила она. — Я всего лишь женщина, с которой ты прожил в течение десяти лет.
В этот момент Лайра, одна из пожилых индеанок, крикнула Акико на языке канка-боно, что ее четырехлетний сын, Орлон, сломал себе руку и ей нужно скорее спешить домой. Приблизиться к жилищу капитана Лайра не решилась, так как была уверена, что оно поражено некими злыми чарами.
Акико попросила Мэри присмотреть за капитаном, покуда она сбегает домой, и пообещала вернуться поскорей, как только сможет.
— Веди себя тут хорошо, — наказала она капитану. — Обещаешь?
Тот нехотя пообещал.
* * *
Мэри, по просьбе Акико, принесла с собой «Мандаракс» — в надежде установить с его помощью диагноз недуга, из-за которого капитан за последние сутки несколько раз впадал в состояние комы, напоминающее смерть.
Но стоило ей показать ему компьютер, как тот, не дав ей задать ни единого вопроса, выкинул неожиданный фортель: встал и выхватил у нее из рук аппарат, точно никакой болезни и не бывало.
— Этого сукина сына я ненавижу больше всего на свете! — произнес он, после чего сбежал на берег и побрел по отмели в сторону океана, по колено в воде.
Бедная Мэри погналась за ним, но ей явно не под силу оказалось помешать столь крупному и еще физически крепкому мужчине. Ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как капитан швырнул «Мандаракс», так что тот, плюхнувшись в воду, опустился на подводном склоне на глубину порядка трех метров. Отмель в этом месте обрывалась, и основание острова начинало уходить вниз уступами, напоминавшими гребень морской игуаны.
Она видела, куда упал компьютер. Он лежал на одном из таких уступов — фамильная ценность, которую она после смерти обещала оставить Акико. и эта скрюченная дряхлая леди устремилась за своим сокровищем. Нырнув, она успела даже схватить его — но тут возникшая невесть откуда гигантская белая акула проглотила ее вместе с «Мандараксом».
* * *
С капитаном же случился провал памяти — и он продолжал стоять на отмели, по колено в воде, не понимая, что он тут делает и в какой части света вообще находится. Больше всего его тревожила назойливость каких-то нападавших на него птиц. На самом деле это были безобидные певчие пташки-вампиры, заурядные обитатели этого острова, привлеченные кровавыми пролежнями капитана. Но ему они представлялись чем-то неведомым и пугающим.
Он пытался отгонять их хлопками и громко звал на помощь. Все новые птички подлетали, заинтересованные скоплением своих сородичей, и капитан, окончательно уверившись, что они хотят заклевать его, и обезумев от страха, кинулся в воду вслед за Мэри — где его сожрала рыба-молот. Глаза у этого морского животного располагались по бокам его молотообразной головы — устройство, доведенное до совершенства Законом естественного отбора еще много миллионов лет назад. Акула эта представляла собой безотказную деталь в часовом механизме мироздания, усовершенствовать которую было уже невозможно.
И чего ей уж наверняка не требовалось — так это мозга больших размеров.
Что бы она стала делать с более крупным мозгом? Сочинила бетховенскую Девятую симфонию?
Или, быть может, написала бы следующие строки:
Весь мир — театр;
В нем женщины, мужчина все — актеры;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мэри Хепберн, когда она пошла повидать капитана на его смертном одре, была, несмотря на все свои болячки, все еще вполне самостоятельной, сама добывала и готовила себе пищу и содержала свое жилье в невероятной чистоте. и по праву гордилась этим. Капитан был бременем на плечах колонии — то есть на плечах Акико. Чего нельзя было сказать о Мэри. Она часто повторяла, что, случись ей почувствовать себя кому-то в тягость, она кинется, по примеру Хисако и Селены, с обрыва на каменистую отмель, чтобы соединиться на дне океана со своим вторым мужем.
Бросался в глаза контраст между ее ступнями и ногами изнеженного капитана. Они отражали две совершенно разные истории жизни. Его ступни остались белыми и нежными. Ее же были твердыми и коричневыми, как те грубые походные ботинки, которые она привезла когда-то с собою в Гуаякиль.
Она обратилась к этому человеку, с которым не разговаривала уже двадцать лет:
— Мне сказали, ты очень болен.
Надо отдать ему должное — выглядел он еще вполне привлекательным и не слишком исхудавшим. Он был опрятен и чист, поскольку Акико ежедневно обмывала его, мыла ему голову и расчесывала бороду и шевелюру. Мыло, которое она для этого использовала, изготавливалось женщинами канка-боно из молотой кости и пингвиньего жира.
Особенно раздражающим в болезни капитана было то, что тело его было прекрасно способно о себе позаботиться. Сил в нем сохранилось гораздо больше, чем у Мэри. Это его приходящий в упадок большой мозг заставлял его проводить столько времени в постели, испражняться под себя, отказываться от пищи и так далее.
Опять же: состояние его не было вызвано специфическими условиями Санта Росалии. Вдали от архипелага, на материке миллионы стариков были беспомощны, как дети, и сострадательные молодые люди, вроде Акико, вынуждены были ухаживать за ними. Ныне же, благодаря акулам и китам-людоедам, проблем, связанных со старением, и возникнуть не может.
— Кто эта старая карга? — обратился капитан к Акико. — Терпеть не могу страшных женщин, а эта страшнее всех, кого я только видел в своей жизни.
— Это Мэри Хепберн — миссис Флемминг, дедушка, — ответила Акико, и по пушистой щеке ее скользнула слезинка. — Это бабушка.
— Сроду с ней не встречался, — заявил капитан. — Пожалуйста, выпроводи ее отсюда. Я закрою глаза, и когда снова их открою — чтобы ее тут не было.
Он сомкнул веки и принялся считать вслух. Акико подошла к Мэри и взяла ее за хрупкую руку:
— Ах, бабушка! Я и представить не могла, что он будет настолько плох.
На что Мэри громко ответила:
— Он ничуть не хуже, чем был всегда.
— Капитан продолжал считать.
Со стороны источника, который находился от них в полукилометре, донесся торжествующий мужской клич и звонкий женский смех. Мужской крик был знаком всему острову. Это Камикадзе, по своему обыкновению, объявлял всем, что поймал некую женщину и собирается с нею случиться. Ему в ту пору было девятнадцать, он только недавно вступил в пору полового расцвета и, будучи единственным полноценным самцом на острове, мог свободно спариваться с кем или чем угодно в любое время. Это было еще одной печалью, тяготившей душу Акико: вопиющая неверность ее законной половины. Она была поистине святая женщина.
Самкой, которую Камякадзе изловил возле источника, была его родная тетя Дирно, вышедшая к тому времени из детородного возраста. Однако это ему было неважно. Независимо ни от чего он твердо намеревался случиться с нею. Он занимался этим, когда был моложе, даже с морскими львами и тюленями — пока Акико не убедила его, хотя бы ради нее, этого не делать.
Ни одна самка морского льва или тюленя не забеременела от Камикадзе — а жаль. Если бы ему удалось оплодотворить хотя бы одну, эволюция современного человечества могла бы занять гораздо меньше миллиона лет.
С другой стороны — куда, в конечном счете, было спешить?
Капитан снова открыл глаза и, увидев Мэри, спросил:
— Почему ты еще здесь?
— Не обращай на меня внимания, — ответила она. — Я всего лишь женщина, с которой ты прожил в течение десяти лет.
В этот момент Лайра, одна из пожилых индеанок, крикнула Акико на языке канка-боно, что ее четырехлетний сын, Орлон, сломал себе руку и ей нужно скорее спешить домой. Приблизиться к жилищу капитана Лайра не решилась, так как была уверена, что оно поражено некими злыми чарами.
Акико попросила Мэри присмотреть за капитаном, покуда она сбегает домой, и пообещала вернуться поскорей, как только сможет.
— Веди себя тут хорошо, — наказала она капитану. — Обещаешь?
Тот нехотя пообещал.
* * *
Мэри, по просьбе Акико, принесла с собой «Мандаракс» — в надежде установить с его помощью диагноз недуга, из-за которого капитан за последние сутки несколько раз впадал в состояние комы, напоминающее смерть.
Но стоило ей показать ему компьютер, как тот, не дав ей задать ни единого вопроса, выкинул неожиданный фортель: встал и выхватил у нее из рук аппарат, точно никакой болезни и не бывало.
— Этого сукина сына я ненавижу больше всего на свете! — произнес он, после чего сбежал на берег и побрел по отмели в сторону океана, по колено в воде.
Бедная Мэри погналась за ним, но ей явно не под силу оказалось помешать столь крупному и еще физически крепкому мужчине. Ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как капитан швырнул «Мандаракс», так что тот, плюхнувшись в воду, опустился на подводном склоне на глубину порядка трех метров. Отмель в этом месте обрывалась, и основание острова начинало уходить вниз уступами, напоминавшими гребень морской игуаны.
Она видела, куда упал компьютер. Он лежал на одном из таких уступов — фамильная ценность, которую она после смерти обещала оставить Акико. и эта скрюченная дряхлая леди устремилась за своим сокровищем. Нырнув, она успела даже схватить его — но тут возникшая невесть откуда гигантская белая акула проглотила ее вместе с «Мандараксом».
* * *
С капитаном же случился провал памяти — и он продолжал стоять на отмели, по колено в воде, не понимая, что он тут делает и в какой части света вообще находится. Больше всего его тревожила назойливость каких-то нападавших на него птиц. На самом деле это были безобидные певчие пташки-вампиры, заурядные обитатели этого острова, привлеченные кровавыми пролежнями капитана. Но ему они представлялись чем-то неведомым и пугающим.
Он пытался отгонять их хлопками и громко звал на помощь. Все новые птички подлетали, заинтересованные скоплением своих сородичей, и капитан, окончательно уверившись, что они хотят заклевать его, и обезумев от страха, кинулся в воду вслед за Мэри — где его сожрала рыба-молот. Глаза у этого морского животного располагались по бокам его молотообразной головы — устройство, доведенное до совершенства Законом естественного отбора еще много миллионов лет назад. Акула эта представляла собой безотказную деталь в часовом механизме мироздания, усовершенствовать которую было уже невозможно.
И чего ей уж наверняка не требовалось — так это мозга больших размеров.
Что бы она стала делать с более крупным мозгом? Сочинила бетховенскую Девятую симфонию?
Или, быть может, написала бы следующие строки:
Весь мир — театр;
В нем женщины, мужчина все — актеры;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57