— Все ужасно смешно, — возразил капитан.
— У тебя есть какие-нибудь лекарства? Какая-нибудь еда? Кровати у тебя там еще остались? — спросил Зигфрид.
Капитан откликнулся цитатой, которая была прекрасно известна «Мандараксу»:

Я много задолжал; у меня нет ничего. Остальное я отдаю бедным.
Франсуа Рабле (1494-1553)
— Ты пьян! — крикнул Зигфрид.
— А почему бы мне не быть пьяным? Я ведь всего-навсего клоун, — отозвался капитан; травма, необдуманно нанесенная им с помощью коньяка собственному мозгу, сделала его крайне эгоцентричным, и он нимало не раздумывал о страданиях, которые, вероятно, испытывали люди в темном, полуразрушенном городе, лежавшем в отдалении. — Знаешь, что один из моих собственных матросов сказал мне, когда я попытался отговорить его красть компас, Зигги?
— Нет, — ответил Зигфрид и вновь начал приплясывать.
— «Прочь с дороги, ты, клоун!» — проговорил, давясь, капитан и зашелся хохотом. — Он осмелился сказать такое адмиралу, Зигги! Я бы приказал повесить его на рее, — ик — если бы кто-то не спер, ик… рею — ик. На рассвете — ик-если бы кто-то не спер рассвет.
Люди и по сей день икают. И по-прежнему бывают неспособны справиться с этим. Я часто слышу эту икоту, при которой голосовая щель человека непроизвольно смыкается и дыхание прерывается спазмами, — когда они лежат на просторных белоснежных пляжах или плещутся в голубых лагунах. Если уж на то пошло, то люди нынче икают чаще, чем миллион лет тому назад. Я полагаю, это связано не столько с эволюцией, сколько с тем, что многие из них глотают сырую рыбу, не прожевав ее хорошенько.
(ЛЮДИ)
И еще люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пернуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад.
Глава 37
— Ик… — продолжал капитан. — В сущности, мои опасения… ик…
Зигфрид, оправдались. Я давно говорил, что время от времени следует ожидать падения крупных метеоритов. Именно… ик… так и… ик… произошло.
— Нет, это взорвалась больница, — опроверг Зигфрид (ибо ему это виделось так).
— Ни одна больница сроду так не взрывалась, — возразил капитан и, к ужасу Зигфрида, взобрался на поручни и приготовился прыгнуть на причал.
Собственно, расстояние их разделяло не слишком большое, каких-нибудь пара метров, но капитан был очень пьян. Тем не менее он успешно перелетел через черный провал и грохнулся коленями о покрытие причала. Это излечило его от икоты.
— На корабле еще кто-нибудь есть? — спросил Зигфрид.
— Никого здесь нет, кроме нас, двух цыплят безмозглых, — ответил тот, еще понятия не имея, что на них с братом лежит ответственность за спасение кого-то, кроме них самих, ведь пассажиры автобуса до сих пор лежали вповалку на полу. Вылезая из автобуса, Зигфрид оставил Мэри Хепберн «Мандаракс», на тот случай если ей нужно будет перемолвиться с Хисако Хирогуши. Для общения с маленькими канка-боно, как я уже сказал, компьютер был бесполезен.
Капитан обхватил рукой ходящие ходуном плечи Зигфрида и проговорил:
— Не бойся, братишка. Мы из древнего живучего рода. Что за важность какой-то метеоритный дождь для фон Кляйстов?
— Ади, скажи: а можно как-нибудь поближе подтащить корабль к пристани?
— снова спросил тот, думая, что сидящие в автобусе наверняка будут чувствовать себя спокойнее и свободнее на борту судна.
— Да пошел он, этот корабль! На нем все равно ничего не осталось, — бросил капитан. — Думаю, они вынесли оттуда даже старика Леона. (Под Леоном имелся в виду все тот же я.)
— Ади, — опять заговорил Зигфрид, — там, в автобусе, десять человек, и у одного из них сердечный приступ.
— Они что, невидимки? — усомнился капитан, искоса взглянув на автобус.
Икота его снова прошла.
— Они все лежат на полу, испуганные до смерти, — объяснил Зигфрид. — Ты должен скорей протрезветь. Я о них позаботиться не могу. Так что тебе придется сделать для них все, что только в твоих силах. А я больше за свои действия отвечать не могу, Ади. Над о было случиться, чтобы именно сейчас у меня разыгралась отцова болезнь.
Время для капитана остановилось. Это ощущение ему было знакомо. Он с неизбежностью испытывал его несколько раз в год — когда ему сообщали нечто такое, над чем он был не в силах смеяться. Знал он и то, как опять запустить ход времени: для этого нужно было отмести неприятную весть.
— Не правда, — заявил он и на сей раз. — Быть такого не может.
— Я что, по-твоему, выплясываю ради развлечения? — возмутился Зигфрид и припустил, подпрыгивая помимо своей воли, прочь от брата; затем, также помимо воли, вновь прискакал к нему и продолжал:
— Моя жизнь кончена.
Вероятно, не стоило труда и жить. По крайней мере я хоть не наплодил потомства — а то какая-нибудь несчастная женщина могла бы родить на свет еще одного урода.
— Я чувствую себя таким беспомощным, — проронил капитан и добавил:
— И жутко пьяным. О Господи! Вот уж чего я не ожидал, так это что на меня свалится еще какая-то ответственность. Я ведь просто в дребадан. Голова совершенно не варит. Скажи, что мне делать, Зигги.
Он был слишком пьян, чтобы на что-то сгодиться — и потому безучастно стоял, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, покуда Мэри Хепберн, Хисако и Зигфрид, когда тому на время удавалось унять нервную пляску, подтягивали корму судна к причалу, используя вместо тягача автобус, который затем подогнали вплотную к корме, чтобы по нему, как по лестнице, забраться на нижнюю палубу. Иначе туда было никак не попасть.
Да, конечно, вы можете на это сказать: «Ну разве не гениально с их стороны?», «Им бы ни за что до этого не додуматься, не будь у них таких замечательных больших мозгов!», «Можно биться об заклад, что сегодня никто не сумел бы такого придумать!» и еще что-нибудь в том же роде. Но, с другой стороны, им не пришлось бы проявлять такую находчивость и бороться со столь неблагоприятными обстоятельствами, не стань планета практически непригодной для обитания из-за действий и усилий других людей, которые подсказал им их замечательный большой мозг. Ибо сказано «Мандараксом»:

То, что теряем мы на поворотах, наверстываем на прямой!
Патрик Реджинальд Чалмерс (1872-1942)
Можно было ожидать, что больше всего возни им предстоит с пребывавшим в беспамятстве Джеймсом Уэйтом. В действительности же больше хлопот им доставил капитан, который был чересчур пьян, чтобы ему можно было доверить роль звена в образовавшейся человеческой цепи, и который мог лишь горевать на заднем сиденье автобуса, что так напился. Икота опять вернулась к нему.
Уэйта же они затащили на палубу следующим образом. На причале они нашли лишний трос — и Мэри Хепберн обвязала свободный конец вокруг лежащего.
Это подобие упряжи было ее собственным изобретением. В конце концов, она была опытной альпинисткой. Обвязав, они положили его рядом с автобусом.
Вместе с Хисако и Зигфридом они забрались на крышу автобуса и как можно осторожнее подняли его туда на тросе. После чего, опять же втроем, приподняли и перевалили через поручни на палубу корабля. Позже они перенесут его повыше, в солярий, где сознание вернется к нему на некоторое время — достаточное для того, чтобы они с Мэри Хепберн стали мужем и женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57