Мы пишем глазами любви, и только глазам любви следует судить нас.
Принц. Оставим, Конти,—и почему только вы не принесли это месяцем? В сторону его! А что представляет из себя другой?
Конти (держит в руках портрет, не показывая его). Тоже женский портрет.
Принц. Я бы охотнее вовсе не смотрел его. Ведь к моему идеалу (указывает пальцем на лоб) — или скорее здесь (указывая на сердце) — он все равно не приблизится. Я бы хотел, Конти, иметь возможность восхищаться вашим искусством на других предметах.
Конти. Существует искусство, более достойное восхищения, но, безусловно, пет предмета, более достойного восхищения, чем этот.
Принц. Держу пари, Копти, что это повелительница самого художника.
В этот момент Копти поворачивает портрет.
Что я вижу? Это ваше произведение? Или произведение моей фантазии? Эмилия Галотти!
Конти. Как, мой принц? Вы знаете этого ангела?
Принц (стараясь взять себя в руки, но не сводя глаз с портрета). Немного! Ровно столько, чтобы узнать при встрече. Несколько недель тому назад я встретил ее с матерью на одном вечере. После этого она встречалась мне только в церкви — где еще менее удобно было смотреть на нее. Я также знаю ее отца. Он не из моих друзей. Это он больше других противился моим притязаниям на Сабионетту,— старый воин, гордый и грубый, но в то же время добрый и честный!
Копт и. Отец! Но здесь перед нами его дочь.
Принц. Клянусь богом! Будто ее выкрали из зеркала. (Все еще не отрывая глаз от портрета.) О, вы ведь знаете, Копти, что высшая похвала художнику — это когда перед его произведением забываешь о похвалах.
Конти. А между тем я вовсе недоволен собой; и в то же время весьма доволен своим недовольством. Ах, почему мы не можем писать непосредственно глазами! Сколько теряется на длинном пути от глаз к кисти через посредство руки! Но, как я уже говорил, именно потому, что я знаю, что утеряно, как утеряно и почему утеряно,— я горжусь этим своим знанием столь же, сколь и тем, что мне удалось не утерять. В утраченном больше, чем в сохраненном, черпаю я убеждение, что я действительно великий художник и что только рука моя не всегда бывает совершенна. Или вы думаете, принц, что Рафаэль не был бы величайшим гением в живописи, родись он, по несчастной случайности, без рук? Как ваше мнение, принц?
Принц (оторвавшись на момент от портрета). Что вы сказали, Конти? Что вы хотите знать?
К о н т и. О, ничего, ничего! Болтовня! Я видел в ваших глазах всю вашу душу. Мне милы такие души и такие глаза.
Принц (с напускной холодностью). Итак, Копти, вы считаете, что Эмилия принадлежит к числу первых краса ниц нашего города?
К о л т и. Итак? Принадлежит к числу? К числу первых красавиц, да еще нашего города? Вы надо мной смеетесь, принц. Или же все это время вы столь же мало видели, как и слышали.
П p и н ц. Милейший Копти (снова устремляя глаза на портрет), как можем мы доверять своим глазам? В сущности, один лишь художник может судить о красоте.
Неужели же восприятие каждого человека ожидать приговора художника? В монастырь того, кто хочет у нас учиться пониманию прекрасного! Но вот что я должен сказать вам как художник, принц: одна из величайших удач моей жизни — то, что Эмилия Галотти согласилась позировать мне. Эта голова, это лицо, лоб, глаза, нос, рот, подбородок, теп, эта грудь, стан, вся эта фигура стали для меня с тех пор единственным образцом изучения женской красоты. Портрет, для которого она позировала, получил ее отец, живущий не здесь. Но эта копня...
Принц (быстро оборачиваясь к нему). Ну, Конти? Надеюсь, еще никому не обещана?
К о н т и. Предназначена вам, принц, если только она пришлась вам по вкусу.
Принц. По вкусу! (Улыбаясь.) Что я еще могу сделать, Конти. как не превратить ваш образец изучения женской красоты также в образец и для себя. А тот портрет возьмите снова с собой — закажите для него раму.
Конти. Хорошо!
Принц. Самую красивую, самую богатую, какую только сможет сделать резчик. Портрет будет выставлен в моей галерее. А этот останется здесь. С наброском не стоит так церемониться; его не вывешивают, а предпочитают держать у себя. Я вам благодарен, Конти, я вам чрезвычайно благодарен. И, как было сказано, искусство в моих владениях не должно искать хлеба, пока я сам имею ею. Пошлите, Конти, к моему казначею, и пусть он под вашу расписку заплатит вам за оба портрета столько, сколько вы захотите, Конти.
Копти. Пожалуй, мне следует опасаться, принц, что помимо искусства вы л отите вознаградить еще нечто иное.
Принц. О, ретивые художники! Нет, нет! Так вы слышали, Копти,— сколько зачтите.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
П р и н ц.
Принц. Сколько он захочет! (Обращаясь к портрету.) Какую бы цену я пи дал за тебя — она будет слишком мала! Ах, прекрасное произведение искусства, действительно ли я владею тобой? Если бы владеть и тобой, еще более прекрасное создание природы! Все отдам, что хотите, почтеннейшая мать! Все, что ты хочешь, старый ворчун! Только потребуй! Только потребуйте! А еще охотнее купил бы я тебя, волшебница, у тебя же самой! Глаза, полные прелести и скромности. Этот рот! А когда раскрывается, чтобы заговорить, когда он улыбается! О, этот рот! Сюда идут. Я еще слишком ревную тебя, чтобы показывать другим. (Поворачивает портрет лицом к степе.) Это, должно быть, Маринелли. Если бы я не вызвал его, какое у меня могло быть прекрасное утро!
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
М а р и н е л л и, п р и я ц.
Маринелли. Простите меня, ваша светлость. Я не ожидал такого раннего вызова.
П р и н ц. Мне захотелось проехаться. Такое было хорошее утро. А теперь оно уже прошло, да и желание у меня тоже пропало. (После краткого молчания.) Что нового, Маринелли?
М а р и н е л л и. Ничего интересного, насколько могу судить. Графиня Орсина вчера прибыла в город.
Принц. Здесь уже лежит ее утреннее приветствие (показывает ему письмо) или что-нибудь еще. Мне совсем не любопытно. Вы говорили с ной?
Маринелли. Разве я, к сожалению, не ее поверенный? Но если я еще раз стану поверенным дамы, которой вздумается по-настоящему, серьезно полюбить вас, принц, то...
П р и п ц. Не зарекайтесь, Маринелли!
Маринелли. Да? В самом деле, принц? Так это еще может случиться? О, возможно, графиня не так уж не права.
И р п п д. Во всяком случае — не права. Близость мое. о брака с принцессой Масса требует, чтобы я прежде всего по кончил со всеми этими связями.
Марине л л и. Если бы дело было только в этом, то, разумеется, Орсипа должна была бы покориться своей участи, так же как покоряетесь вы, принц.
Принц. А участь моя несравненно тяжелее. Сердце мое приносится в жертву презренным интересам государства. Ей же следует только взять свое сердце обратно, это совсем не то, что отдавать его против воли.
Марине л л и. Взять его обратно? Зачем же брать обратно, спрашивает графиня, если это не что иное, как супруга, которую привела к принцу не любовь, а политика? Подле такой супруги возлюбленная может всегда сохранить свое место. Она боится, что ее приносят в жертву не супруге, а...
П р и н ц. Новой возлюбленной. И что же? Не хотите ли вы это назвать преступлением, Маринелли?
М а р и н е л л и. Я? О мой принц, не смешивайте меня с безумной, чьи слова я передаю — передаю из сострадания. Вчера она в самом деле необычайно растрогала меня. Она вовсе не хотела говорить о своих отношениях с вами. Хотела казаться равнодушной и холодной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70