Далила была той лозой, которою судьба вскоре и задушила непобедимого богатыря Самсона.
Филистимляне, видя его страсть, решили использовать Далилу в своих целях. Они подговорили красавицу ненароком выведать у своего возлюбленного тайну его необыкновенной силы.
Хотя Самсон и отличался высоким ростом, широкими плечами и мускулистыми руками, он все же был земным человеком, а не Богом, а значит, полагали филистимляне, которым все никак не удавалось победить Самсона, есть в нем какой-то тайный источник мощи. Даже необыкновенно сильные мускулы не помогли бы ему поднять городские ворота, которые с таким трудом, с помощью верблюдов, тащили потом жители Газы к своим крепостным стенам и с не меньшими усилиями, не один день, устанавливали в разрушенной кладке.
Далила согласилась за сто сиклей серебра выведать эту тайну и, став еще более ласковой и неутомимой в своих объятиях, начала исподволь выпытывать его сокровенный секрет. Самсон, однако, не поддавался ухищрениям и три раза попросту обманывал ее, говоря, что сила его будто бы пропадет, если его свяжут семью сырыми тетивами, а в другой раз убеждал Далилу, что никак не сможет одолеть семи новых веревок, а потом сказал, что обессилеет, если семь косиц с его головы прибить к тяжелой деревянной колоде. Коварная Далила всегда проверяла эти россказни Самсона. Как бы играя веселую игру, она связала его тетивами и крикнула: «Самсон, филистимляне идут на тебя!», а богатырь тут же легко рвал путы, словно паутину; так же случилось и с веревками, упавшими с него, будто они были гнилыми, а не новыми; а в третий раз он мигом вырвал тяжеленную колоду, подняв ее на своих красивых волосах.
Тогда Далила стала укорять Самсона за обман, говоря, что он попросту потешается над ней, так как не любит и не доверяет. Были и слезы, приводившие наивного Самсона в смущение. В одну из таких минут он пожалел Далилу и раскрыл ей тайну своей силы. На этот раз Далила почувствовала, что он открылся ей чистосердечно. Положив голову Самсона на колени, нежно поглаживая волосы, она дождалась, когда великан-красавец уснул, и, позвав цирюльника, коротко остригла длинные черные кудри, закрывавшие всю спину богатыря подобно дорогому парадному плащу. И сила тотчас отступила от него. Когда Самсон проснулся, он увидел возле себя вместо Далилы нескольких филистимлян. Они, гогоча и насмехаясь, быстро справились с ним, выкололи ему глаза и заключили в темницу, сковав двумя толстыми железными цепями.
Слепой, обессилевший Самсон обязан был теперь безостановочно вертеть жернов ручной мельницы.
Иногда дверь темницы открывали, чтобы показать слепца беспрестанно прибывавшим в Газу любопытным. Всем хотелось посмотреть, что сделалось с Самсоном. В него плевали, выплескивали помои, бросали камни. Но больнее камней и позорнее помоев казались Самсону насмешки, брань и гогот, умолкавшие возле его узилища лишь глубокой ночью, когда удовлетворенный в своей злобе город, наконец, утихал. А наутро пытка начиналась снова.
Смерть Самсона.
Заключенный в темницу, Самсон горько раскаялся во всех своих многочисленных вольных и невольных прегрешениях, разгуле, грабежах и непристойных похождениях, и, видно, небо, в конце концов, смилостивилось над ним. Волосы стали быстро отрастать, а вместе с ними начала возвращаться и сила. Самсон старался всячески скрыть свою возрастающую мощь: он притворялся слабым и даже немощным, еле, словно из последних сил вертел жернов своей мельницы и даже не откликался на насмешки, лишь иногда как бы угасающим голосом прося пощады. Филистимляне совсем привыкли к мысли, что их плененный и слепой Самсон беззащитен и хил. И вот однажды, когда в городе Газе происходило шумное и красочное, с кровавыми жертвоприношениями, празднество в честь их идола Дагона, знать филистимлянская пожелала, чтобы в храм был приведен Самсон. Им хотелось унизить Самсона, заставив его, израильтянина, поклонявшегося богу Яхве, войти в языческое капище, чтобы таким образом участвовать в церемонии, посвященной языческому идолу. Самсон, скрывая вернувшуюся к нему силу, послушно вошел в храм и так же послушно попросил подвести его к колоннам. Он хотел показать, что не может стоять на ногах без опоры и поддержки. Прислужники подвели его к колоннам, и он тотчас ухватился руками за две из них. Затем случилось страшное: Самсон с такой силой потряс каменные столпы, служившие опорой всему храму, что они рухнули вместе с тяжелым сводом и стенами.
Под обломками колоссального сооружения погибло столько филистимлян, сколько Самсону не удалось уничтожить за всю его жизнь. Вместе с врагами погиб и он сам. Родные похоронили его вместе с отцом Маноем.
Слава о Самсоне прошла по всем векам и народам. Знали о нем и в Греции. Вполне возможно, что греческий Геракл имеет своим прототипом именно Самсона. Это тем более вероятно, так как известно, что филистимляне, пришедшие когда-то с островов Средиземного моря, были в родстве с греческими племенами и немало, в свою очередь, взяли из греческой культуры.
Гибель Самсона.
РУФЬ
Даже в земле обетованной, где так много было плодородных почв, чистых рек, серебряных источников и грохочущих водопадов, в стране, похожей, как уже говорилось, на цветник, высаженный божественной рукой самого покровителя израильского народа, даже в этой стране иногда случались засухи. По рассказам и преданиям, переходившим из уст в уста от потомков Иосифа, Моисея и Иисуса Навина, поселенцы Ханаана знали, какие страшные неурожайные годы поражали даже баснословно богатый Египет. Именно в периоды засухи они обычно с запозданием вспоминали о мудром своем праотце Иосифе, научившем египетский народ заготавливать зерно впрок, чтобы «худая корова не пожрала тучную». Так и в этот раз - голод разразился в земле Ханаанской, а запасов, предусмотрительно укрытых в закрома, не было. Народ стенал, страшно бедствовал и едва успевал хоронить своих мертвецов.
Съели всех животных, и даже птицы, не находя себе зерен, улетели за море.
Тогда один из жителей Вифлеема, благочестивый Елимелех, гонимый голодом, решил переселиться вместе с женой Ноеминью и сыновьями Махлоном и Хилеоном в землю Моавитскую, что лежала по другую сторону Иордана. Решение он принял нелегко, так как моавитяне были язычниками.
Вначале все шло хорошо. Сыновья, правда, взяли себе в жены моавитянок, но Елимелех не препятствовал такому браку, мудро полагая, что все люди, в конце концов, произошли от одних предков. Между семьей Елимелеха и соседями-моавитянами были добросердечные дружеские отношения. Особенно все любили добрую Ноеминь.
Однако беда, мучившая их в Ханаане голодом, нашла семью Елимелеха и здесь, в Моаве. Так случилось, что, заболев, один за другим умерли все трое мужчин, составлявших опору дома.
Овдовевшая Ноеминь страшно затосковала по родным местам.
По слухам же стало известно, что в Вифлееме, родном городе Ноеминь, жить стало лучше, голод прекратился и даже самый дом, где в молодости растила она со своим мужем сыновей, все еще стоит в целости и нерушимости.
Обе снохи отправились вместе с ней.
Однако в дороге, когда они уже вышли за пределы Моава, добрая Ноеминь стала со слезами корить себя за то, что навсегда уводит своих юных невесток с их родной земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Филистимляне, видя его страсть, решили использовать Далилу в своих целях. Они подговорили красавицу ненароком выведать у своего возлюбленного тайну его необыкновенной силы.
Хотя Самсон и отличался высоким ростом, широкими плечами и мускулистыми руками, он все же был земным человеком, а не Богом, а значит, полагали филистимляне, которым все никак не удавалось победить Самсона, есть в нем какой-то тайный источник мощи. Даже необыкновенно сильные мускулы не помогли бы ему поднять городские ворота, которые с таким трудом, с помощью верблюдов, тащили потом жители Газы к своим крепостным стенам и с не меньшими усилиями, не один день, устанавливали в разрушенной кладке.
Далила согласилась за сто сиклей серебра выведать эту тайну и, став еще более ласковой и неутомимой в своих объятиях, начала исподволь выпытывать его сокровенный секрет. Самсон, однако, не поддавался ухищрениям и три раза попросту обманывал ее, говоря, что сила его будто бы пропадет, если его свяжут семью сырыми тетивами, а в другой раз убеждал Далилу, что никак не сможет одолеть семи новых веревок, а потом сказал, что обессилеет, если семь косиц с его головы прибить к тяжелой деревянной колоде. Коварная Далила всегда проверяла эти россказни Самсона. Как бы играя веселую игру, она связала его тетивами и крикнула: «Самсон, филистимляне идут на тебя!», а богатырь тут же легко рвал путы, словно паутину; так же случилось и с веревками, упавшими с него, будто они были гнилыми, а не новыми; а в третий раз он мигом вырвал тяжеленную колоду, подняв ее на своих красивых волосах.
Тогда Далила стала укорять Самсона за обман, говоря, что он попросту потешается над ней, так как не любит и не доверяет. Были и слезы, приводившие наивного Самсона в смущение. В одну из таких минут он пожалел Далилу и раскрыл ей тайну своей силы. На этот раз Далила почувствовала, что он открылся ей чистосердечно. Положив голову Самсона на колени, нежно поглаживая волосы, она дождалась, когда великан-красавец уснул, и, позвав цирюльника, коротко остригла длинные черные кудри, закрывавшие всю спину богатыря подобно дорогому парадному плащу. И сила тотчас отступила от него. Когда Самсон проснулся, он увидел возле себя вместо Далилы нескольких филистимлян. Они, гогоча и насмехаясь, быстро справились с ним, выкололи ему глаза и заключили в темницу, сковав двумя толстыми железными цепями.
Слепой, обессилевший Самсон обязан был теперь безостановочно вертеть жернов ручной мельницы.
Иногда дверь темницы открывали, чтобы показать слепца беспрестанно прибывавшим в Газу любопытным. Всем хотелось посмотреть, что сделалось с Самсоном. В него плевали, выплескивали помои, бросали камни. Но больнее камней и позорнее помоев казались Самсону насмешки, брань и гогот, умолкавшие возле его узилища лишь глубокой ночью, когда удовлетворенный в своей злобе город, наконец, утихал. А наутро пытка начиналась снова.
Смерть Самсона.
Заключенный в темницу, Самсон горько раскаялся во всех своих многочисленных вольных и невольных прегрешениях, разгуле, грабежах и непристойных похождениях, и, видно, небо, в конце концов, смилостивилось над ним. Волосы стали быстро отрастать, а вместе с ними начала возвращаться и сила. Самсон старался всячески скрыть свою возрастающую мощь: он притворялся слабым и даже немощным, еле, словно из последних сил вертел жернов своей мельницы и даже не откликался на насмешки, лишь иногда как бы угасающим голосом прося пощады. Филистимляне совсем привыкли к мысли, что их плененный и слепой Самсон беззащитен и хил. И вот однажды, когда в городе Газе происходило шумное и красочное, с кровавыми жертвоприношениями, празднество в честь их идола Дагона, знать филистимлянская пожелала, чтобы в храм был приведен Самсон. Им хотелось унизить Самсона, заставив его, израильтянина, поклонявшегося богу Яхве, войти в языческое капище, чтобы таким образом участвовать в церемонии, посвященной языческому идолу. Самсон, скрывая вернувшуюся к нему силу, послушно вошел в храм и так же послушно попросил подвести его к колоннам. Он хотел показать, что не может стоять на ногах без опоры и поддержки. Прислужники подвели его к колоннам, и он тотчас ухватился руками за две из них. Затем случилось страшное: Самсон с такой силой потряс каменные столпы, служившие опорой всему храму, что они рухнули вместе с тяжелым сводом и стенами.
Под обломками колоссального сооружения погибло столько филистимлян, сколько Самсону не удалось уничтожить за всю его жизнь. Вместе с врагами погиб и он сам. Родные похоронили его вместе с отцом Маноем.
Слава о Самсоне прошла по всем векам и народам. Знали о нем и в Греции. Вполне возможно, что греческий Геракл имеет своим прототипом именно Самсона. Это тем более вероятно, так как известно, что филистимляне, пришедшие когда-то с островов Средиземного моря, были в родстве с греческими племенами и немало, в свою очередь, взяли из греческой культуры.
Гибель Самсона.
РУФЬ
Даже в земле обетованной, где так много было плодородных почв, чистых рек, серебряных источников и грохочущих водопадов, в стране, похожей, как уже говорилось, на цветник, высаженный божественной рукой самого покровителя израильского народа, даже в этой стране иногда случались засухи. По рассказам и преданиям, переходившим из уст в уста от потомков Иосифа, Моисея и Иисуса Навина, поселенцы Ханаана знали, какие страшные неурожайные годы поражали даже баснословно богатый Египет. Именно в периоды засухи они обычно с запозданием вспоминали о мудром своем праотце Иосифе, научившем египетский народ заготавливать зерно впрок, чтобы «худая корова не пожрала тучную». Так и в этот раз - голод разразился в земле Ханаанской, а запасов, предусмотрительно укрытых в закрома, не было. Народ стенал, страшно бедствовал и едва успевал хоронить своих мертвецов.
Съели всех животных, и даже птицы, не находя себе зерен, улетели за море.
Тогда один из жителей Вифлеема, благочестивый Елимелех, гонимый голодом, решил переселиться вместе с женой Ноеминью и сыновьями Махлоном и Хилеоном в землю Моавитскую, что лежала по другую сторону Иордана. Решение он принял нелегко, так как моавитяне были язычниками.
Вначале все шло хорошо. Сыновья, правда, взяли себе в жены моавитянок, но Елимелех не препятствовал такому браку, мудро полагая, что все люди, в конце концов, произошли от одних предков. Между семьей Елимелеха и соседями-моавитянами были добросердечные дружеские отношения. Особенно все любили добрую Ноеминь.
Однако беда, мучившая их в Ханаане голодом, нашла семью Елимелеха и здесь, в Моаве. Так случилось, что, заболев, один за другим умерли все трое мужчин, составлявших опору дома.
Овдовевшая Ноеминь страшно затосковала по родным местам.
По слухам же стало известно, что в Вифлееме, родном городе Ноеминь, жить стало лучше, голод прекратился и даже самый дом, где в молодости растила она со своим мужем сыновей, все еще стоит в целости и нерушимости.
Обе снохи отправились вместе с ней.
Однако в дороге, когда они уже вышли за пределы Моава, добрая Ноеминь стала со слезами корить себя за то, что навсегда уводит своих юных невесток с их родной земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106