Кульнев командовал теперь батальоном гродненских гусар.
А однажды вместе с Ермоловым Денис побывал в гостях у самого Платова. Этот высокий, сутулый, седоусый генерал со скуластым лицом и хитроватыми глазами ходил в поношенном мундире, жил просто, по-казацки. Когда-то Платов служил в суворовских войсках, отличался большой храбростью, сметливостью. Дениса он интересовал, давно. Ермолов же еще со времен костромской ссылки состоял с Платовым в приятельских отношениях.
– Старик иной раз нарочно прикидывается темным и грубым человеком, – говорил Алексей Петрович, – а ума у него – на двух других генералов. С ним и поговорить и поспорить всегда приятно.
Матвей Иванович квартировал на окраине небольшого селения, только что занятого донцами. Застали его за ужином. На большом непокрытом столе стояли два графина с водкой, кислая капуста, несколько головок лука, отварное мясо в глиняной миске. Платов в расстегнутом мундире сидел в красном углу, окруженный несколькими казачьими офицерами, и с аппетитом обгладывал большую баранью кость. Увидев вошедших, он сейчас же поднялся, вытер рот и руки холщовым полотенцем и, весьма довольный, трижды облобызал Алексея Петровича.
– Вот уважил, что навестил! Милости прошу! Завсегда гость дорогой.
Денису, которого видел как-то в главной квартире с Багратионом, Платов протянул жилистую руку. Но Ермолов тут же представил:
– Брат мой двоюродный, Матвей Иванович… Сын Василия Денисовича Давыдова. Прошу любить и жаловать.
– Царь ты мой небесный! – воскликнул Платов. – Свойственник, значит! Да ведь я и батюшку твоего знавал, – обратился он к Денису, – лихой и зубастый мужик был… Вон дело-то какое!
И тоже расцеловал Дениса, обдав его запахом водки и лука.
– Ну-тка, Фролов, сообрази, чем гостей потешить, – обратился Платов к одному из ординарцев. – Сам-то я водочку и капустку соленую ни на что не меняю, – пояснил он Ермолову, – а для дорогих дружков и заморскую кислятинку имеем…
Через несколько минут стол неузнаваемо преобразился. Казаки постелили великолепную французскую скатерть. Появился фарфор и хрусталь. Двое бородачей втащили целый ящик шампанского.
– Богато живешь, Матвей Иванович, – заметил Ермолов, – придется поближе к тебе держаться.
– Каждый день господь посылает, – пряча усмешку под усы, ответил атаман. – Солдаты ихние не жравши бредут, а в генеральских обозах чего только нет…
– Стало быть, вы теперь одним генералам и опасны, – не удержался от иронии Ермолов.
– А ты не шуткуй, не шуткуй, Алексей Петрович! – нахмурился Платов. – Я хотя у костромского попа, как ты, латыни не обучался, а мнение такое имею, что, не будь казаков, быть бы нынче Леонтию Леонтьевичу Беннигсену за рекою Неманом.
– Ну, это уж, пожалуй, лишку хватил, Матвей Иванович, – улыбаясь и подзадоривая атамана, сказал Ермолов. – Спору нет, легкая кавалерия помогает хорошо, да в современных войнах не она дело решает.
– Об этом я рассуждать не берусь, – перебил, горячась, Платов, – а знаю твердо: ежели бы казаки гонцов к Бернадотке да к Нею не перехватили, так супротив нас сорок тысяч лишних войск оказалось бы. Это как, по-твоему? – И, не дожидаясь ответа, неожиданно подморгнув Денису, атаман продолжил: – Теперича легкая кавалерия опять не без дела: за один день сегодня сотни три хранцев побито да поболе того в плен взято. А кабы послушал меня Леонтий Леонтьевич, позволил бы казаков небольшими партиями поглубже в тыл пускать, они бы давно всю армию Бунапартия ощипали.
Денис слушал старого атамана с большим интересом. После рассказа Храповицкого о поисках гусар под Морунгеном вопрос о действиях легкой кавалерии в неприятельском тылу не выходил из головы. Доказывая, что легкая кавалерия может иметь на войне большее значение, чем сейчас, Матвей Иванович сообщил множество любопытных историй. Доводы казались убедительными. Однако ясности все-таки не было. Денис знал, что по существующим правилам легкая кавалерия не должна выходить из состава боевой линии главной армии, что на казаков возлагается служба на аванпостах и действия наравне с линейными войсками. «Нарушение этих правил привело бы к ослаблению армии» – так рассуждали многие, даже Ермолов. Когда возвращались обратно, Алексей Петрович заметил:
– Матвей Иванович свое дело, конечно, знает превосходно, но верить ему наполовину следует. Он и пофантазировать и прибавить любит…
Зато Кульнев, узнав от Дениса о разговоре с Платовым, сказал:
– Я уже сам об этом подумывал… Легкая кавалерия – дело великое. По-моему, Матвей Иванович прав во многом.
В голове Дениса уже бродили смутные мысли… Но вскоре другие встречи и события отвлекли от них.
Приехал Четвертинский. Почти следом за ним, вместе с Багратионом, прибыл в армию и давно ожидаемый Николай Николаевич Раевский.
Четвертинский поразил своим видом. Обычно оживленное лицо его сделалось пасмурным. На лбу залегли морщинки. В запавших глазах отражалась печаль. При встрече даже не улыбнулся.
– Что с тобой случилось, Борис? – спросил встревоженный Денис, когда они остались вдвоем.
– Житейские неприятности, – мрачно отозвался Четвертинский, – не стоит говорить… Рассказывай, как сам живешь.
– Нет, я вижу, как ты страдаешь, и не могу оставаться спокойным. Ты же знаешь мои чувства к тебе…
Денис подсел к приятелю, взял его руку. Четвертинский был тронут и в конце концов признался:
– Подлость, подлость, голубчик Денис… Ну, ты уже, наверное, слышал, что государь близок к сестре… Я, признаюсь, сначала не верил, а потом вообще склонен был смотреть на это сквозь пальцы. Все светские дамы имеют связи, я не блюститель морали, это дело их личное. Но он сам… – понимаешь? – сам решил афишировать эту связь… И вот, можешь судить, каково мое положение! В глазах всех я теперь брат признанной фаворитки… Не более! Я словно потерял свое имя, чувствую всюду недвусмысленные взгляды. Мне стыдно смотреть на людей… стыдно бывать у сестры… служить трудно… Хочу проситься в отставку, уехать подальше от этих мерзостей…
Денис, как мог, старался ободрить товарища. Полагая, что Четвертинскому нужна встряска, уговорил его поехать вместе в Амт-Гутштадт, где стояла дивизия князя Щербатова, имевшая соприкосновение с авангардными частями маршала Нея. Командир дивизии позволил молодым адъютантам принять участие в небольшом сражении. И это в самом деле немного отвлекло Четвертинского от грустных мыслей.
Николай Николаевич Раевский, напротив, находился в самом благодушном настроении. Он всегда с большой симпатией относился к Багратиону, вместе с которым начинал службу в потемкинских войсках. Поэтому, когда князя вновь назначили начальником авангарда армии, Раевский охотно принял предложение взять под команду бригаду из трех полков егерей, входившую в состав авангарда.
Раевского радовал также подбор и других командиров авангардных частей. Генералы Марков и Багговут были известны ему с хорошей стороны. Ермолов, распоряжавшийся по-прежнему артиллерией, родственно и душевно близок с давних пор.
Пользуясь тем, что авангард формировался заново и адъютантские обязанности были ограничены, Денис почти ежедневно навещал Раевского. Иногда один, иногда с Четвертинским. Деятельно занимаясь служебными делами, Николай Николаевич находил время и для шуток и для теплых дружеских бесед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
А однажды вместе с Ермоловым Денис побывал в гостях у самого Платова. Этот высокий, сутулый, седоусый генерал со скуластым лицом и хитроватыми глазами ходил в поношенном мундире, жил просто, по-казацки. Когда-то Платов служил в суворовских войсках, отличался большой храбростью, сметливостью. Дениса он интересовал, давно. Ермолов же еще со времен костромской ссылки состоял с Платовым в приятельских отношениях.
– Старик иной раз нарочно прикидывается темным и грубым человеком, – говорил Алексей Петрович, – а ума у него – на двух других генералов. С ним и поговорить и поспорить всегда приятно.
Матвей Иванович квартировал на окраине небольшого селения, только что занятого донцами. Застали его за ужином. На большом непокрытом столе стояли два графина с водкой, кислая капуста, несколько головок лука, отварное мясо в глиняной миске. Платов в расстегнутом мундире сидел в красном углу, окруженный несколькими казачьими офицерами, и с аппетитом обгладывал большую баранью кость. Увидев вошедших, он сейчас же поднялся, вытер рот и руки холщовым полотенцем и, весьма довольный, трижды облобызал Алексея Петровича.
– Вот уважил, что навестил! Милости прошу! Завсегда гость дорогой.
Денису, которого видел как-то в главной квартире с Багратионом, Платов протянул жилистую руку. Но Ермолов тут же представил:
– Брат мой двоюродный, Матвей Иванович… Сын Василия Денисовича Давыдова. Прошу любить и жаловать.
– Царь ты мой небесный! – воскликнул Платов. – Свойственник, значит! Да ведь я и батюшку твоего знавал, – обратился он к Денису, – лихой и зубастый мужик был… Вон дело-то какое!
И тоже расцеловал Дениса, обдав его запахом водки и лука.
– Ну-тка, Фролов, сообрази, чем гостей потешить, – обратился Платов к одному из ординарцев. – Сам-то я водочку и капустку соленую ни на что не меняю, – пояснил он Ермолову, – а для дорогих дружков и заморскую кислятинку имеем…
Через несколько минут стол неузнаваемо преобразился. Казаки постелили великолепную французскую скатерть. Появился фарфор и хрусталь. Двое бородачей втащили целый ящик шампанского.
– Богато живешь, Матвей Иванович, – заметил Ермолов, – придется поближе к тебе держаться.
– Каждый день господь посылает, – пряча усмешку под усы, ответил атаман. – Солдаты ихние не жравши бредут, а в генеральских обозах чего только нет…
– Стало быть, вы теперь одним генералам и опасны, – не удержался от иронии Ермолов.
– А ты не шуткуй, не шуткуй, Алексей Петрович! – нахмурился Платов. – Я хотя у костромского попа, как ты, латыни не обучался, а мнение такое имею, что, не будь казаков, быть бы нынче Леонтию Леонтьевичу Беннигсену за рекою Неманом.
– Ну, это уж, пожалуй, лишку хватил, Матвей Иванович, – улыбаясь и подзадоривая атамана, сказал Ермолов. – Спору нет, легкая кавалерия помогает хорошо, да в современных войнах не она дело решает.
– Об этом я рассуждать не берусь, – перебил, горячась, Платов, – а знаю твердо: ежели бы казаки гонцов к Бернадотке да к Нею не перехватили, так супротив нас сорок тысяч лишних войск оказалось бы. Это как, по-твоему? – И, не дожидаясь ответа, неожиданно подморгнув Денису, атаман продолжил: – Теперича легкая кавалерия опять не без дела: за один день сегодня сотни три хранцев побито да поболе того в плен взято. А кабы послушал меня Леонтий Леонтьевич, позволил бы казаков небольшими партиями поглубже в тыл пускать, они бы давно всю армию Бунапартия ощипали.
Денис слушал старого атамана с большим интересом. После рассказа Храповицкого о поисках гусар под Морунгеном вопрос о действиях легкой кавалерии в неприятельском тылу не выходил из головы. Доказывая, что легкая кавалерия может иметь на войне большее значение, чем сейчас, Матвей Иванович сообщил множество любопытных историй. Доводы казались убедительными. Однако ясности все-таки не было. Денис знал, что по существующим правилам легкая кавалерия не должна выходить из состава боевой линии главной армии, что на казаков возлагается служба на аванпостах и действия наравне с линейными войсками. «Нарушение этих правил привело бы к ослаблению армии» – так рассуждали многие, даже Ермолов. Когда возвращались обратно, Алексей Петрович заметил:
– Матвей Иванович свое дело, конечно, знает превосходно, но верить ему наполовину следует. Он и пофантазировать и прибавить любит…
Зато Кульнев, узнав от Дениса о разговоре с Платовым, сказал:
– Я уже сам об этом подумывал… Легкая кавалерия – дело великое. По-моему, Матвей Иванович прав во многом.
В голове Дениса уже бродили смутные мысли… Но вскоре другие встречи и события отвлекли от них.
Приехал Четвертинский. Почти следом за ним, вместе с Багратионом, прибыл в армию и давно ожидаемый Николай Николаевич Раевский.
Четвертинский поразил своим видом. Обычно оживленное лицо его сделалось пасмурным. На лбу залегли морщинки. В запавших глазах отражалась печаль. При встрече даже не улыбнулся.
– Что с тобой случилось, Борис? – спросил встревоженный Денис, когда они остались вдвоем.
– Житейские неприятности, – мрачно отозвался Четвертинский, – не стоит говорить… Рассказывай, как сам живешь.
– Нет, я вижу, как ты страдаешь, и не могу оставаться спокойным. Ты же знаешь мои чувства к тебе…
Денис подсел к приятелю, взял его руку. Четвертинский был тронут и в конце концов признался:
– Подлость, подлость, голубчик Денис… Ну, ты уже, наверное, слышал, что государь близок к сестре… Я, признаюсь, сначала не верил, а потом вообще склонен был смотреть на это сквозь пальцы. Все светские дамы имеют связи, я не блюститель морали, это дело их личное. Но он сам… – понимаешь? – сам решил афишировать эту связь… И вот, можешь судить, каково мое положение! В глазах всех я теперь брат признанной фаворитки… Не более! Я словно потерял свое имя, чувствую всюду недвусмысленные взгляды. Мне стыдно смотреть на людей… стыдно бывать у сестры… служить трудно… Хочу проситься в отставку, уехать подальше от этих мерзостей…
Денис, как мог, старался ободрить товарища. Полагая, что Четвертинскому нужна встряска, уговорил его поехать вместе в Амт-Гутштадт, где стояла дивизия князя Щербатова, имевшая соприкосновение с авангардными частями маршала Нея. Командир дивизии позволил молодым адъютантам принять участие в небольшом сражении. И это в самом деле немного отвлекло Четвертинского от грустных мыслей.
Николай Николаевич Раевский, напротив, находился в самом благодушном настроении. Он всегда с большой симпатией относился к Багратиону, вместе с которым начинал службу в потемкинских войсках. Поэтому, когда князя вновь назначили начальником авангарда армии, Раевский охотно принял предложение взять под команду бригаду из трех полков егерей, входившую в состав авангарда.
Раевского радовал также подбор и других командиров авангардных частей. Генералы Марков и Багговут были известны ему с хорошей стороны. Ермолов, распоряжавшийся по-прежнему артиллерией, родственно и душевно близок с давних пор.
Пользуясь тем, что авангард формировался заново и адъютантские обязанности были ограничены, Денис почти ежедневно навещал Раевского. Иногда один, иногда с Четвертинским. Деятельно занимаясь служебными делами, Николай Николаевич находил время и для шуток и для теплых дружеских бесед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189